Так и вышло. Он сказал:
— Вас ждет генерал Петров.
Я решил покапризничать.
— Потом, потом, — махнул я рукой. — Мне еще проголосовать надо.
Лукашук усмехнулся.
— Вот это вы успеете в любом случае, — сказал он. — Прошу в машину.
Возражать не имело смысла, и я полез в машину. Я искренне надеялся, что, если не успею проголосовать, этот факт не повлияет на становление многострадальной российской демократии.
Я имел право на это надеяться, не так ли?
Автомобиль резко дернулся и, не обращая внимания на светофоры, помчал меня к генералу Петрову.
Я хотел послушать, что мне предложат. Потому что у меня тоже было что предлагать. Я задумал рискованную операцию, граничащую с безумием, но игра стоила свеч. Я даже знал, что Петров с восторгом ухватится за мою идею.
Но одновременно мне казалось, что я не успею ему сделать предложение, поскольку он меня опередит.
А я как бы удивлюсь.
Глава 14
ЛИЛЯ ФЕДОТОВА
Лиля Федотова делила окружающих ее людей на две категории: личность и неличность. Эта простая в общем-то мысль посетила ее в раннем детстве, столь раннем, что когда Лиля, уже взрослая, рассказала о ней матери, та ответила категорично:
— Ты не могла в таком возрасте до такого додуматься!
Между тем Лиля ясно помнила день и час, когда это произошло.
Было лето. Они всей семьей отдыхали на море в Юрмале. Лиля заболела, потому что втайне от родителей бегала со знакомым мальчиком купаться после захода солнца, нарушив сразу два строжайших запрета: не купаться одной и не купаться после того, как выпадет роса. В результате она простудилась и заболела. Она лежала в постели возле окна, в двухэтажном деревянном доме на окраине соснового леса. Она лежала одна-одинешенька в наказание — родители с братом ушли гулять.
Стемнело. Вдруг Лилю осенила догадка: однажды я тоже умру! Она даже расплакалась от страха и хотела закричать, хотя знала, что ее никто не услышит и не прибежит на помощь.
Выплакавшись, она долго лежала не шевелясь и рассматривала со всех сторон перспективу собственной смерти, пока к ней не пришло новое открытие: на свете есть миллион девчонок, да и мальчишек, которые бы сейчас с воем кинулись прятаться в шкафу и сидели бы там до возвращения родителей, но я — я, Лиля, так не делаю. Почему? Я не такая, как другие!
От восхищения перед собственной храбростью ей стало весело, страх улетучился, как не бывало, и она спокойно уснула.
С тех пор она начала делить людей на тех, которые поступают как все, и тех, которые поступают наоборот, себя, естественно, причисляя к последним.
«Как все» были неинтересными, плоскими, скучными. «Наоборот» — делали игру под названием жизнь веселой, сложной и захватывающей. Поначалу таких людей вокруг было мало, практически — она одна, но Лилю это не смущало.
Все хорошие девочки в ее классе учились хорошо — она, наоборот, считала учебу занудством и специально не старалась. Все после уроков искали по заданию пионерской дружины каких-нибудь ветеранов для подшефной тимуровской работы — Лиля бродила по арбатским переулкам в поисках особняка, в котором жила Маргарита, а на Патриарших прудах — нехорошую квартиру…
Единственной подругой ее в школьные годы стала тридцатилетняя художница по фамилии Грек, — Гречка, как все ее называли, — которая вела в их школе кружок художественной фотографии. И хотя Лиля не обнаруживала в себе никаких склонностей к искусству, она приходила к Гречке в кружок, а потом и домой на Плющиху, почувствовав притяжение сильной и талантливой личности.
Одних людей общение с сильной личностью подавляет и сводит на нет, других, наоборот, вдохновляет и заражает желанием тоже достичь чего-нибудь значительного в жизни. Общаясь с Гречкой, Лиля установила для себя еще одну истину, которую запомнила на всю жизнь: «Даже пинок под зад, полученный от личности, возвышает, в то время как, если тебя облает в трамвае баба с кошелкой, это не принесет ничего, кроме слез и унижения».
Когда она заканчивала школу, две профессии считались самыми престижными: экономист и врач. Все поступали в финансовые и медицинские. Родители Лили, московские медики во втором поколении, прочили родную дочь в мединститут, но она, упершись всеми четырьмя лапами, настояла на юридическом:
— Мне нужно. Ну и что, что у вас нет связей? Я сама смогу поступить! Я умная, я талантливая! Я хочу быть следователем!
Она всегда знала, что будет делать карьеру и добьется успеха. Но и на личной жизни креста тоже не ставила, поскольку с детства предпочитала играть в войну с мальчишками, чем прыгать с девочками в резинку (хотя, кстати, и в резинку она играла здорово и доходила до гигантской пятой высоты, когда резинку натягивают на уровне талии), — словом, в детстве она от отсутствия поклонников не страдала. Одно время, влюбившись в пятнадцать лет в своего одноклассника, некоего Аксенова, она даже всерьез колебалась между личной жизнью, которая вырисовывалась в виде замужества сразу после окончания школы, и карьерой.
Мама, узнав о ее чувствах к Аксенову, только сказала:
— В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань! — чем несказанно Лилю оскорбила.
Уж она-то своего любимчика никак не могла сравнить с конем, а считала чем-то средним между средневековым благородным разбойником и современным героем. И кто знает, возможно, к теперешнему возрасту Лиля и превратилась бы в загнанную домохозяйку, жену и мамашу-наседку, как все ее более «удачливые» одноклассницы, если бы в десятом классе ее вдруг не объявили «доской». В том смысле, что она — «доска, два соска», а лучше быть последней уродиной и тупицей, но иметь в шестнадцать лет грудь, бедра и откляченную попку.
Наконец-то дорогие одноклассницы нашли, чем припечатать эту «принцессу» Федотову! Пусть не воображает, что она лучше всех. И в тот же день, как негласный совет школьных авторитетов признал, что Федотова — «доска», благородный Аксенов слинял, исчез и растаял и даже глаза на нее боялся поднять, проходя мимо по коридору.
Но, как говорится, недолго музыка играла, и Лиля очень скоро убедилась, что во сто раз выгоднее иметь ее худощавую европейскую фигурку, чем пышные формы, которые к тридцати годам расплываются и превращают женщину в свиноматку. Но первый неудачный любовный опыт навсегда привил Лиле отстраненное и ироничное отношение к мужчинам. Когда она поступила на юрфак, такой сугубо мужской институт, то от поклонников у нее отбоя не было, но Лиля и на личные отношения перенесла свое жизненное кредо иметь дело только с личностями, у которых есть чему поучиться.
Сначала она догоняла в развитии своего избранника, затем некоторое время оставалась с ним на равных, а затем перегоняла и уходила, повесив его рога на стену как охотничий трофей. Почему, думала она, эти ослы так уверены, что если женщина красива, то обязательно с куриными мозгами, а если умна, то обязательно высушенная мымра? Сами себе роют яму своей ограниченностью! Ха-ха! Я вас всех еще тут перегоню и обставлю!
Таким образом, не теряя головы и всегда помня, зачем и для чего она живет и учится, Лиля к пятому курсу превратилась в опытную охотницу за сильной половиной человечества. Залучив в свои сети очередного умного и талантливого мужика, она постепенно высасывала из него, как паук из мухи, все, что только можно было: жизненный опыт, знания, секреты ремесла или, как модно стало говорить сейчас, его «ноу-хау», а также его связи, знакомства, всяческие ходы-выходы, крючки-зацепки, отмычки-ключи, без которых невозможно войти в узкий и весьма закрытый и опять же сугубо мужской мир юриспруденции. Но Лиля поставила себе цель не просто войти в него и занять место в середине звена, нет! Она и там собиралась опередить многих и очень сильных.
При этом не только охмуренная, облапошенная и обобранная до нитки, образно выражаясь, жертва не догадывалась, что действия Лили нечистоплотны, мягко говоря, сама Лиля этого не знала. Подымаясь от романа к роману, как со ступеньки на ступеньку, Лилечка Федотова оставалась такой естественной, милой и глубокой девушкой, предупредительной и интеллигентной, что невозможно было бы заподозрить ее в меркантильных интересах.
Наоборот, это она снисходила с высоты своего ума и обаяния к очередному страждущему обожателю, пребывала с ним некоторое время и исчезала, «как сон, как утренний туман», оставив покинутому любовнику самые лучшие воспоминания о себе. И даже если в глубине души мужчина и чувствовал себя обманутым, то винил в этом лишь собственный эгоизм и узость мышления, заставившие его хоть на минуту поверить, что это божество и вдохновенье захочет принадлежать ему одному всю жизнь!
А Лиля, повесив рога очередной жертвы на стенку, повышала себе планку и искала подходы к завоеванию очередной неприступной мужской особи. Неприступной не в смысле секса — о, такого-то мужчины, пожалуй, еще Бог не создал! Чтобы он и подкаблучником у своей благоверной мегеры не был, и сохранил целомудрие в браке? Но Лиле нужно было завладеть им не только в постели, а завладеть его душой, мыслями, планами и надеждами на будущее, иначе победа не принесла бы ей ничего полезного.
