Светлов стал серьезно объяснять, что во Франции есть такая тюрьма — «тоже вроде ДОПРа: система открытых дверей», — где арестантам удалось вывести самые лучшие сорта тюльпанов.
— Вот тюльпанов нет, — так же серьезно ответил начальник.
— Холодно, — пожаловался Багрицкий.
— Да, — заметил Миша Голодный, — хотя и республика, хорошо бы на воздух. Ведь мы хотели познакомиться с Сашкой Жигулевым. Где он?
— Кто это Сашка Жигулев? — удивился начальник ДОПРа.
Мы торопливо объяснили, ради кого, собственно, мы тут.
— Так это, должно быть, Саша Казачинский. Казачинский его фамилия, а не Жигулев. Такого у нас нет — Александра Жигулева.
Мы напомнили, что Сашка Жигулев есть у Леонида Андреева.
— А! Понял. Ну, так пойдем.
Солнце опять хлынуло нам в глаза. Щебетали птицы. Над нами синело небо и оттуда пам улыбнулось облачко. Неподалеку па зеленой травянистой лужайке молодые люди играли в футбол. Начальник оглядел футболистов и вдруг закричал:
— Лучше по левому краю! Саша, прорывайся по левому краю, мотай!.. Вот Саша Казачинский — не хуже Богемского, — обратился он к нам. — С мячом. Форвард… Бей, Саша!
— Гол! Гол! — закричали на лужайке.
— Саша! Молодец! — закричал начальник ДОПРа. — Гол! Иди, Сашка, сюда.
Форвард, только что забивший гол, уже бежал к нам, разрумянившийся. Это был мальчик лет шестнадцати с милым светлым чубчиком.
— Здравствуйте! — приветливо воскликнул он. — Видели, как обошел! Здорово, а?
— Можно было шутовать раньше, — заметил пачальник, — с левой ноги. Ты с левой бьещь?
— Бью, но хуже.
— Нет, все-таки здорово, — заметил Багрицкий, — здорово, хотя и не с левой ноги. Богемского и я помню.
— Ас какой ноги вы встаете? — спросил форварда Миша Светлов.
Саша Казачинский усмехнулся.
Начальник ДОПРа не считал нужным представлять нас Саше Казачинскому, лучшему форварду ДОПРа, будущему москвичу, писателю, автору превосходной повести «Зеленый фургон».
Почему же ДОПР и ореол романтического разбойника? Как это случилось?
— Занимался черт знает чем, вот и случилось, — смущенно отвечал он и зафутболил камешком — совсем так, как позже описал он сцену встречи Красавчика, юного, неуловимого бандита, с гоняющимся за ним агентом угрозыска.
Вот как все забавно и сложно закручивается! Красавчик — Казачинский. Разыскивающий его агент — Женя Катаев — Евгений Петров, соавтор Ильфа. Все так и было, как позже описано в повести Александра Казачинского «Зеленый фургон».
— Не умеете вы писать интересно, — сказал как-то Саша Казачинский в Москве, уже в те годы, когда бывший Сашка Жигулев сотрудничал вместе с другими одесситами — Ильфом, Евгением Петровым, Юрием Олешей, Валентином Катаевым, Гехтом — в газете «Гудок». — Не умеете вы писать интересно. Вот я возьмусь и напишу — тогда увидите!
И в самом деле, вскоре Саша Казачинский порадовал своих друзей и многих читателей увлекательной повестью…
Ну, хорошо, а что же все-таки произошло дальше в тот давний-давний день, когда мы развлекали милых московских гостей посещением ДОПРа и знакомством со знаменитым разбойником?
Мы стояли в недоумении перед смущенным симпатичным подростком. Саша начал о чем-то догадываться — и еще больше смутился. Это почувствовал и начальник ДОПРа.
— Хорошо! Хватит! Казачинский, иди за ведром, веди свою бригаду на обед.
Обращаясь к нам, начальник сказал:
— Уже подумываем о досрочной. Может, удастся. Иди, иди, Казачинский!
Мальчик смотрел большими глазами, переминаясь с ноги на ногу.
— Можно передать через них просьбу?
— А что? Передавай, — разрешил начальник.
— Пожалуйста! Конечно! — подхватили мы.
— Вы, конёчно, пойдете на волю.
— Да, пожалуй, — прикинул Светлов.
— Зайдите, пожалуйста, к моей маме. Адрес узнаете. Скажите, что вы меня видели, все хорошо. Можно?
— Можно.
Багрицкий, как это иногда с ним случалось при разговоре, насел па Казачинского плечом и, оглядывая его все с тем же любопытством, сказал:
— Саша, когда выйдешь, сразу приходи ко мне на Дальницкую, поговорим за Богемского.
Так расстались мы в тот раз с Сашкой Жигулевым на лужайке за задней стеной одесского ДОПРа, чтобы через пять-шесть лет вновь встретиться с Александром Казачинским, переселившимся в Москву вместе со своей старенькой мамой.
Такое было время.
И, как нарочно, еще одно маленькое происшествие случилось тогда же: где-то в одной из проходных комнат ДОПРа я зачем-то оставил свою шинельку и забыл про нее — день был солнечный, теплый, — вспомнил уже за воротами ДОПРа. Возвращаться по такому пустяку было не в наших правилах, и хотя про себя очень сожалел о любимой шинельке, я первый голосовал за то, чтобы не возвращаться, а немедленно, как предложил Малеев, ехать в редакцию и всей компанией «сняться на карточке».
— Идея великолепная, — согласился Светлов. — Снимемся, как футбольная команда после блестящей победы: 13:0. Чудесная прогулка, чудесный день! Мы выиграли серьезный матч! Правда, Богемского я не знал, я слабый форвард, но ничего: я спрячусь за крепкую спину Бондарина, испытанного хавбека.
— Без боевой простреленной шинели у него довольно безнадежный вид, — заметил кто-то не без лукавства.
— Шинель пойдет в Музей революции, — хмыкнул Багрицкий, — ничего, дорога через барахолку. Поехали, там купим бобровую шубу.
Шуба не шуба, а куртка на меху на мне, и Миша Светлов получил возможность спрятаться за спиной хавбека.
Долго ли, коротко ли, вот вам, собственно, и вся история о хранящемся у меня бережно фотографическом снимке с совсем юными Светловым и Голодным.
Багрицкий не любил отклоняться от пути на Дальницкую, если приближалось время обеда и дома ждали его Лидия Густавовна и Севка за сковородкой с жареной картошкой, чаем и брынзой. Но еще больше не любил он одиночества в дороге, хотя бы и короткой, вот почему нет его на снимке, так же и Игоря Малеева: Малеев поехал с ним.
Гости вскоре разъехались: Голодный поехал, если не ошибаюсь, в свой Екатеринослав-Днепропетровск. Светлов — в Херсон и Николаев в компании с Багрицким и Игорем Малеевым, сотрудником одесской «Молодой гвардии», на заработки — читать стихи. Хотелось Мише Светлову поехать по Черному морю дальше, до Новороссийка, до Батума, но, кажется, этот план не удался.
Уезжая, Светлов признался:
— Теперь я окольцованный.
И снова продекламировал несколько строф из стихотворения «На море». Помните? Записываю строфу — и слышу добрый, деликатный, чуть-чуть застенчивый и мило-картавый голос:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
