– Я просто задним умом был крепок, – ответил Лютер, не глядя на Слэша. Это была и просьба извинить, и признание своей неправоты, которое он был способен из себя выжать. – Так ты это сделаешь?
– Нет, Лютер, – ответил Слэш, в то время как автомобиль катил по Ист-Ривер-драйв. Через мощный вентилятор лимузина проникал пахнущий безнадежностью и тревогой запах Ист-Ривера. – Я уже говорил вам, что никогда не притронусь к деньгам Диди, и я всерьез это говорил.
– Но ты теперь наш, – сказал Лютер, не привыкший, чтобы ему отказывали в просьбах. – Ты – Дален.
– Спасибо, – ответил Слэш: такое признание означало, что сомнения насчет его мотивов рассеялись. – Но я действительно имел в виду то, что сказал. Ни одного пенни. Вы ведь были правы относительно меня. Я игрок. Со мной ее деньги не будут в сохранности.
Сначала Лютер решил, что Слэш отказывается из нарочитой скромности, но Слэш продолжал упорствовать, что только придавало Лютеру больше настойчивости. Не желая уступить, он всячески пытался заставить Слэша изменить решение. Он приводил ему в пример дивиденды Партнерского Портфеля. Он напомнил Слэшу, как тот был прав в конце 1966-го, когда индекс Доу понизился, а курс акций Слэша, наоборот, пошел вверх. Он взывал к гордости Слэша, к его самоуважению, к его мужней преданности, но Слэш своего решения не изменил. Это для него совершенно невозможно, отвечал он, – использовать хоть цент из денег Диди.
– Я слишком азартный игрок, – говорил он Лютеру, – а кроме того, – добавлял он, радуясь, что последнее слово в этом споре остается за ним, – я женился на Диди по любви. А не из-за денег.
И когда Диди попросила его инвестировать ее деньги, он тоже отказал. Даже когда ранней весной 1967 года она сказала Слэшу, что опять беременна и просит его распорядиться ее трастовым фондом в интересах ее и их будущего ребенка, Слэш отказал ей так же, как до этого Лютеру.
– Нет, – ответил он, – предположим, я сорвусь и потеряю деньги. Я этого никогда бы себе не простил.
– Но ты говорил, что никогда не ошибаешься, – напомнила ему Диди. – Ты говорил, что именно за это тебе и платят.
– Знаю, – ответил Слэш и все же отказал. – Всегда для всего есть первый раз. И я не хочу ошибиться в первый раз именно с твоими деньгами.
Тем не менее Диди не оставляла его в покое. Она упрашивала Слэша инвестировать ее деньги. Ведь делает он это для других. Почему же он не хочет сделать того же для нее? Диди продолжала настаивать. Слэш продолжал отказываться. Он боялся трогать деньги жены, боялся, что прикосновение Мидаса ему изменит. И вспоминал, что Ричард Стайнер говорил ему о богачах. Он тогда посмеялся над ним, но теперь чувствовал, что Ричард был прав. И не мог допустить ни единой ошибки. Он не хотел рисковать верой Диди в его способности, не хотел играть на понижение ее любви.
– Ведь ты мне никогда не простишь, если я потеряю твои деньги, – сказал ей Слэш, объясняя причину своего отказа.
– Нет, прощу, – ответила Диди.
– Нет, не простишь, – повторил Слэш, думая, что знает ее лучше, чем она себя, и желая окончить этот диалог.
Гораздо больше, чем Диди, Слэш понимал, насколько жизненно необходимы для их брака деньги. Деньги стали конвертируемой валютой на бирже их чувств, основой самоутверждения Диди, сутью и основанием их глубочайшей связи друг с другом. Они имели все возрастающее, все более важное и решающее значение. Слэш был прав тогда, во время их медового месяца, что это она вышла замуж из-за денег.
Деньги для Диди значили больше, чем даже для него.
Для него деньги были способом выбиться в люди. Для нее, благодаря семейным генам, деньги были тождественны ее «Я», ее личности, ее естеству.
– Ну, пожалуйста, Слэш, – упрашивала она его и ссылалась на то, что даже Трипу он дал возможность разбогатеть. – Ты всем делаешь состояния. Почему же не мне?
В конце концов, говорила она ему, какой смысл быть замужем за самым ловким человеком на Уоллстрите, если нельзя воспользоваться плодами этой ловкости?
IV. БОЛЬШИЕ ДЕНЬГИ
Их первым ребенком был мальчик. Младенец, о котором Слэш и Диди мечтали с первых же дней брака, был наследником по мужской линии, которого Далены ожидали в течение двух поколений. Они ждали четверть века, и теперь все были согласны, что столь долгое ожидание окупилось сполна.
Он родился в конце 1967 года, и его имя, выбранное Слэшем и Диди, было Рассел Ричард Стайнер. Рассел – в честь отца Диди, Ричард – в честь Ричарда Стайнера, которого Слэш всегда уважал и на словах и на деле. Такое радостное, такое торжественное событие не омрачилось и тем, что сам Ричард Стайнер умирал от рака и успел лишь недолго подержать на руках своего внука.
– Я боялась, что не смогу родить тебе ребенка, – сказала Диди, показывая Слэшу в первый раз новорожденного Расса, которого держала на руках.
– А я не боялся, – хрипло ответил Слэш: волнение перехватило ему горло. Его собственные родители бросили его. Белл и дяди Сэмми не было на свете. Доктора говорили, что Ричарду осталось жить полгода. Но у него есть Расс, он весь его, и так будет всегда. Больше он никогда не будет думать о том, что в детстве его никто не любил. Что он человек ниоткуда. Теперь он человек, у которого есть сын, он семейный человек, человек, у которого есть будущее. В конечном счете он человек, у которого все есть. Он посмотрел на Диди и с трудом сглотнул. – Я всегда знал, что ты можешь все.
Нужно ли говорить, что Лютер и Эдвина были вне себя от счастья, узнав о рождении правнука и оттого, что линия Даленов продолжилась в четвертом поколении. Рассел и Джойс дружно радовались, что они теперь дедушка и бабушка. Все трения, вся напряженность – все растворилось в волнующих разговорах и толках о Рассе, о его будущем, о том, в какой школе он будет учиться, о его несомненных талантах, грядущих свершениях и достоинствах. Расс был сыном и наследником. А Далены так опасались, что у них больше никогда его не будет, и теперь их гордость, их восторг не знали границ. Они все были согласны, что цвет волос у него даленовский, кошачьи глаза от Торнгренов, а от Слэша поджарость и длинный костяк борзой.
– Глаза кошки и туловище собаки. Бедный парень, – подытожил Слэш, не помня себя от радости. Тем не менее все были также согласны, что Расс прекрасный ребенок, которого ожидает не менее прекрасное будущее. Впервые, насколько себя помнила Диди, семейство Даленов казалось единым, а не разделенным, великодушным, а не подозрительным, доверчивым, а не осторожным. И никаких угроз развода, никаких расчетов и покупок с помощью трастовых фондов, и ни тени неверности – ничто не омрачало радость от рождения Расса, и если Рассел Старший вспоминал при этом о рождении другого ребенка, он ничем не выдал этого внешне.
