Но пожалуйста, перерисуй мою прическу, я же как уродец!
— Нормально! — возразила Гита, приподняв брови и критично оглядывая свой шедевр. Даже слегка наклонила голову в сторону, и этот жест показался мне очаровательным. — Наоборот, это необычно. Я специально уложила тебе волосы не так, как всегда. Добавила изюминку, ты просто ничего не понимаешь.
— Да куда уж мне.
— Привыкай к новой прическе, — улыбнулась я, складывая руки на груди.
— Еще чего! — возмутился Воскресенский и запустил пальцы в волосы, привычно ероша челку. — Только через мой труп.
— За язык тебя никто не тянул, — загадочно сказала Гита. Она оттирала кисточки от краски салфеткой и иронично поглядывала на него. — Через труп так через труп.
— Убьете меня за прическу?
Мы с Гитой многозначительно переглянулись. А затем рассмеялись.
Я повернулась к Саше и подошла ближе, протягивая руку к его волосам, не сдерживая этот порыв, бьющийся раненой птицей в грудной клетке. Посылая куда подальше весь свой хваленый самоконтроль. Саша наблюдал за мной все с той же хитринкой во взгляде. Будто проверял, действительно ли я это сделаю, будто брал на слабо.
И ладно.
Кончики пальцев коснулись густых прядей на лбу. Слегка зарываясь, убирая челку в сторону так, как до этого уложила Гита.
— Придется теперь тебе ходить так, — невозмутимо сказала я. Будто это уже было решенным делом.
— Это мы еще посмотрим, — запротестовал Саша с улыбкой. Мягко перехватил мою ладонь и сжал ее пальцами, отстраняя от своих волос.
— Что ж, сердечно благодарю вас за помощь! — торжественно произнесла Гита, отвесив шуточный поклон.
Мы с Сашей, весело переглянувшись, ответили ей тем же.
— Нет, на самом деле, спасибо вам, — продолжила Гита уже более серьезно, снова подходя к мольберту и задерживая взгляд, полный неисчерпаемой нежности и облегчения, на получившейся работе. Так творцы относились к своим шедеврам. Так относилась и я к своим стихотворениям. — Это очень важный для меня конкурс. И я не собираюсь упускать такую возможность. Надеюсь хотя бы на призовое место.
— Почему так?
— Так мое имя будет если не венчать, то хотя бы находиться в листе призеров. А это важно в мире искусства — постоянно мелькать перед глазами людей, чтобы тебя заметили. — Задумчивый голос, но такой уверенный. Слова знающего человека.
— Ты постаралась на славу, — похвалил Саша. — Получилось круто. Вот если бы только не моя прическа…
— Саша! — одновременно воскликнули я и Гита, на что он удивленно вскинул брови, видимо не ожидая от нас такой бурной реакции.
— Молчу-молчу, — заверил с ухмылкой, а затем выпрямился и сделал шаг от холста. — Ладно, девчонки. Я забегу в магазин и вернусь. Вам взять чего-нибудь?
Мы с Гитой вежливо отказались, помотав головами, и он, круто развернувшись, направился к ближайшему гипермаркету на другой стороне сквера. Отсюда было видно вход с двойными стеклянными разъезжающимися дверями и яркую вывеску с названием.
— Все в порядке, Лиз? — Настороженный вопрос прилетел в спину, вынуждая повернуться и посмотреть на Гиту.
Она все еще чистила кисти влажными салфетками. В светло-зеленых глазах таилось беспокойство, и я далеко не сразу поняла почему.
— Да, — приподняла я брови, глядя на подругу в легком непонимании. — Все хорошо. А что?
— Когда я работала, мне показалось, что вы… поссорились. Потом все стало нормально, но сначала ты точно была напряжена.
«Она все-таки заметила»,— пронеслось молнией в голове. Конечно, такой инцидент не мог укрыться от ее внимательного взгляда. Профессионально цепкого на мелочи и детали.
Я усмехнулась и покачала головой.
— Все в порядке. Он просто сказал чушь, а я разозлилась. Но потом все наладилось. Это же Саша, — пожала плечами. — Ничего удивительного.
Ее глаза слегка прищурились, и во взгляде мелькнуло подозрение.
— Да, может быть.
— Эй, ты сомневаешься, — возмутилась я, указывая на нее кончиком пальца.
Она несколько секунд смотрела на меня в немом удивлении, а потом мягко рассмеялась и отложила очередную кисточку к другим, лежащим в практически ровный ряд.
— Нет, я не сомневаюсь. Между вами что-то происходит?
Этого вопроса я не ожидала. Замешкалась на пару мгновений, приоткрыв рот, но ни одного звука из него не вылетело.
Между нами что-то происходит? Да, несомненно, я и не отрицала, но вот что? Загадка.
— Если ты имеешь в виду мое желание треснуть его чем-нибудь потяжелее каждый раз, когда он говорит какую-то глупость, или провоцирует, или неудачно шутит, глядя при этом своими честными, невинными глазами, то да, между нами определенно что-то есть.
— Какие разносторонние отношения, — с долей иронии прокомментировала Гита, убирая с мольберта картину и кладя ее на ближайшую скамью — ту, где сидели мы с Сашей. Она вытащила еще несколько влажных салфеток из упаковки и стала оттирать краску с кожи. Я ходила следом за ней, напыжившись и скрестив руки на груди.
— Действительно. Эмоциональный диапазон нашего общения слишком узок.
— Ну почему же? Вы забавно прыгаете от желания прибить друг друга к вполне себе адекватным разговорам. Этакое клишированное «от ненависти до любви».
— От ненависти до ненависти, — буркнула я и посмотрела вверх, на небо. Глаза Саши были почти того же цвета, только немного светлее. — Хотя я бы сказала — от ненависти к сексу и потом по второму кругу. — А затем, понимая, как это звучит, округлила глаза, метнув взгляд в Гиту, насмешливо приподнимающую брови. — Только без секса по второму кругу! У нас круг незаконченный.
Гита громко рассмеялась, а затем заметила:
— У вас вообще-то круг начинался с любви.
— С глубокой подростковой симпатии и привязанности, — поправила я ее и поджала губы.
Скажи я Саше, что теперь я не считаю свои чувства к нему в наших трехлетних отношениях любовью, как бы он отреагировал? Но я никогда не смогу ему этого сказать. Это цинично и ужасно, и да, я настоящая стерва, однако ничего не могу с этим поделать. Это мои эмоции, и я не могу их изменить. Да и не собираюсь.
Я лишь недавно в полной мере осознала важность этого принятия — того, что глупо корить себя за собственные чувства. Еще глупее — отрицать их. Случайные, внезапные, шаткие, эфемерные, стабильные, сильные, огненные — не все ли равно? Лучшим, самым правильным решением в этой ситуации будет просто принять их. Такими, какие они есть. Без стыда, неловкости и желания чувствовать иначе.
Они неотчуждаемы, ведь являются частью каждого человека. И кто бы что ни говорил, не бывает неправильных чувств. Бывает лишь
