не должна это чувствовать.
Я тут же вспомнила, как Саша писал мне. На улице стоял морозный декабрь, предвкушение Нового года витало вокруг, ведь до праздника оставалось не больше двух недель. Я была чертовски влюблена в другого молодого человека и ощущала себя самой счастливой на свете. Лежала в темной комнате, любуясь мерцанием разноцветных огоньков гирлянды, что украшала стену моей спальни. А Саша, семнадцатилетний наивный Саша, все еще тяжело переживающий наше расставание, писал мне, чтобы спросить, не жалею ли я, что поставила в наших отношениях точку.
На тот момент с расставания прошло почти четыре месяца, и у меня уже началась новая жизнь, а Саша…
Саша хотел знать, есть ли у него шанс вернуть меня. Давил, упрекал, много иронизировал, скрывая свою уязвленность. Я же чувствовала жалость и легкую горечь, дикое давление. Он был невероятно упрям.
Но ни одного шанса возобновить отношения со мной у него не было.
— Да, — отрешенно ответила я, мгновенно возвращаясь в настоящее. — Это было уже после того, как мы расстались, Саша.
Сделала акцент на последней фразе, надеясь, что он не продолжит расспросов. Он должен понять: я не хочу обсуждать это. Не сейчас. Это снова — снова, чтоб его! — похоже на манипуляцию чувством вины.
— Ясно. — Его глухой тон. Я опять ощутила его теплый выдох на своей шее.
И когда он снова стал так близок ко мне?
Во всех смыслах.
Глава двенадцатая
Четверг
Настроение между нами поменялось слишком быстро. Оно будто перевернулось с ног на голову. Напряжение накалило воздух до предела, и мне захотелось сбросить руку Саши со своего плеча, но я не стала. Гита не заметила перемен, и славно. Она вся была слишком погружена в свою работу. Светло-зеленые глаза сверкали, когда она поднимала взгляд, чтобы посмотреть на нас.
Я не хотела, чтобы из-за нашего с Сашей очередного недопонимания ей пришлось прерваться или вообще отказаться от своей идеи.
— Какая жалость! — нарочито печальный голос снова раздался над моей головой, заставив меня скрипнуть зубами от недовольства. — А я так хотел, чтобы девушка с разбитым сердцем написала обо мне стихи! С какой-то стороны это даже романтично.
Я скривилась и повернула голову к Саше, надеясь, что ослышалась. Но его ухмылка убедила меня в том, что я все поняла верно. Он снова делал это — скрывал за иронией свою уязвленность. Как и пять лет назад, тогда, в декабре.
Что ж, это прекрасный прием. Сама пользуюсь, но, по крайней мере, я не манипулирую другими. И не заставляю их почувствовать себя отвратительно.
— Романтично? Разбить сердце другому человеку — это не романтично. Это слезы, боль и страдания. И ты, — я сощурила глаза, вздергивая подбородок, — вряд ли бы когда-нибудь мне его разбил.
Ложь.
Разбил, еще как. И разбивал сотни раз. Я все еще не до конца понимала, почему не ушла после первых нескольких его несдержанных обещаний, игнорирования моих просьб и слов, отсутствия поддержки, когда она была мне необходима. Когда Саша был мне необходим.
Тревожные звоночки? Я игнорировала их. Ждала, когда все снова станет хорошо.
И спустя какое-то время все действительно налаживалось. Я была счастлива, смеялась, улыбалась, радовалась, с упоением целовала его и делала сотни фотографий, которые затем публиковала в ленте соцсетей с вдохновенными подписями о большой любви.
Но все возвращалось в исходную точку. Заканчивалось моими слезами под грустные песни и ощущением полного опустошения в груди.
Отношения — это не только про свет, но и про тьму. Это комфорт, поддержка, уважение, забота, большие чувства. Еще это ссоры, недопонимания и обиды, а затем — пути решения проблем, долгие разговоры, компромиссы. Тьма закаляет отношения, закаляет партнеров, делая сильнее. Тьма не разделяет их, а сближает.
Наша тьма меня лишь разбивала. Отдаляла нас друг от друга. Практически отшвыривала, и в итоге все пришло к тому, чем, собственно, и закончилось, — к расставанию.
Сейчас я снова четко ощущала это знакомое чувство — смесь неприязни и отторжения. Мне хотелось встать и уйти. В первый раз за последние несколько дней я ощущала то, что до этого жило во мне годами. Это вызвало тревогу и раздражение. Я в самом деле думала, что все неприятные чувства по отношению к Воскресенскому выгорели. Исчезли, растворились во времени, но нет.
Они все еще жили во мне. Никуда не делись и бились под кожей. И даже если снова затаятся, любое его неосторожное слово или движение сработает как спусковой механизм.
Я больше не хотела ненавидеть Воскресенского, но ничего не могла с собой поделать. Вчера я подумала о том, что пропасть между нами непреодолима, настолько мы разные. Сейчас я поняла, что она легко может стать больше, глубже, холоднее. И как этого избежать, я ума не приложу.
Саша молчал, а я отвернулась, не желая видеть в его глазах понимание и сожаление, которые успела там заметить, но почти сразу почувствовала осторожное прикосновение пальцев к подбородку, и мою голову тут же повернули обратно. Его зрачки расширились — это все, о чем я могла думать, чувствуя его теплое мятное дыхание на своих губах.
— Не злись, пожалуйста, ладно? — попросил он, и губы его дрогнули в нерешительной улыбке. — Я не хотел тебя задеть, прости. Чушь ляпнул.
Я нахмурилась и постаралась выглядеть серьезно:
— Это прекрасно, если ты понимаешь, что не должен был говорить так.
Лицо Саши слегка прояснилось, и в глазах мелькнуло облегчение.
— Да, понимаю, — кивнул он, все еще приподнимая мой подбородок кончиками пальцев и находясь слишком близко. — Так что не злись. Я не имел в виду ничего плохого. И я знаю… — Саша замолчал, глядя пристальным взглядом в мои глаза, словно пытался что-то разглядеть, спрятанное, сокрытое и затерянное. Но, видимо, все же не сумел, потому что тяжело вздохнул и убрал руку от моего лица, отворачиваясь. — Знаю, что разбитое сердце — это больно.
Знает, конечно.
Ведь я разбила ему сердце пять лет назад, когда ушла и оставила его.
Думает, я забыла?
Его выдох все еще теплом ощущался на губах. Мятой на кончике языка.
Я тоже отстранилась, отводя глаза. Откинулась на спинку скамьи и посмотрела на Гиту, чувствуя, как теплая ладонь на моем плече опять легко погладила мою кожу. Гита поглядывала на нас с долей подозрения, и когда мы встретились глазами, я коротко мотнула головой и улыбнулась, показывая, что все хорошо.
Гита вопросительно подняла брови: «Точно?»
Я уверенно кивнула: «Конечно».
И она снова вернулась
