Таволгин удивился: так жадно потянулись руки к новой, невесть откуда выпорхнувшей бутылке.
— Ша! — обрезал Родион. — Не время! Всем быть по местам, чтобы к восемнадцати ноль-ноль…
Он строго глянул на часы. Всех сдуло.
— Вот так, Вадюша, — сказал он тихо. — Живем, экспериментируем, боремся… Подожди, ты же сути дела не знаешь.
Он отвел взгляд к реке, и ее блеск отразился в глазах точечными вспышками.
— В общем, так, чтобы тебе было понятно. Есть лес, и в нем всякая живность. Пичужки-зверюшки и тому подобное. А что они такое для меня как радиофизика? Нет, постой, не с того конца начал… Река вот бежит, вроде она сама по себе. А она в системе! В жестко отрегулированной системе, — повторил он, как бы с удовольствием. — Движение воздушных масс, осадки, почва — системе и конца не сыщешь! Возьмем теперь особь, допустим зайца. Сам по себе скачет? Не-ет, он тоже в системе Вида, биоценоза и всего прочего. Значит, не только физиологические законы управляют организмом, но и законы системы. Вот это важно, что заяц ли, муха не сами по себе живут, а подчиняются целому! Что над ними закон. Когда ехал сюда, обратил внимание, сколько тут деревьев с ободранной корой?
— Нет, — недоуменно ответил Таволгин. — А что?
— А то, что лесничий по поводу леса в тревоге. Разладилась система! Был регулятор — волк, да мы его истребили. Зверь, хищник, ату его! И размножились всякие там положительные герои мультяшек в необозримых количествах. Лес подгрызают… Им что ума нет сообразить последствия. Но у нас знание… Знание, что особь часть системы вида, а системе присущи свои законы саморегуляции, которых особи видеть не дано, но которые повелевают ею, как генерал солдатом. Волк, так сказать, вневидовой регулятор. Но есть и внутривидовые саморегуляторы, только они плохо задействованы там, где до сих управлялся хищник. Понимаешь?
— Понимаю, — ответил Таволгин, хотя понимал не все и не потому, что предмет был для него так уж нов и сложен, а потому что была в словах Родиона некоторая, похоже, намеренная недоговоренность.
— И славно, что понимаешь, — кивнул тот небрежно. — Ну-с, что из этого вытекает? Копи есть вид, стало быть, есть законы организации и сохранения вида. Так? Обязательные для особи, ибо вид превыше всего. Так? Диктующие, как ей в той или иной ситуации поступить. Посредством чего? Какова физическая природа таких команд? Тут темна водица, но не совсем, не совсем… Тебе, конечно, известен факт, что после гибели мужчин в войнах мальчиков рождается больше, чем девочек? А почему, почему?
Родион наклонился к Таволгину, обдав его горячим дыханием.
— Срабатывает механизм видовой саморегуляции! Вот!
— Как? — невольно встрепенулся Таволгин. — Каким образом?
— Разберемся, и в этом разберемся, — довольно прогудел Родион. — Важно что? Передается команда не механическим и чаще всего не химическим путем. С чего я начал? Отдельная особь с точки зрения радиофизики есть приемопередатчик, настроенный на общие внутривидовые частоты. Тем и обеспечивается единство системы. Улавливаешь практический вывод?
Усмешливый взгляд Родиона приобрел суровость, от которой Таволгину стало не по себе.
— Уж не это ли твой вывод? — с усилием махнул он рукой в сторону фургона.
— Это техбаза, — Родион вскочил. — Эх вы, гуманитарии! На рельсы все надо ставить, на рельсы… Идем, покажу.
Как раз взревевший мотор автофургона плюнул им в лица сизым перегаром, здесь куда более едким, чем в городе.
— Прошу, — сказал Родион, открывая дверцу.
Внутри было царство радиофизической техники, в которой Таволгин совершенно не разбирался, да и мысли его были не тем заняты. Глядя на индикаторы, шкалы, переключатели, на все это подмаргивающее, цифирное, живущее как бы автономной жизнью, Таволгин в ответ на разъяснения Родиона лишь покорно кивая головой. Впрочем, и так было ясно, что уж с чем-чем, а с техникой все в полном порядке.
Наконец осмотр закончился, и Таволгин с облегчением вдохнул свежий воздух — правда, теперь свежий лишь относительно, аппаратура была и вне фургона. Трое парней с суровыми лицами, держа блокнотики в руках, являли возле нее подобие античного хора. Рев дизеля заглушил плеск воды на порогах, вообще все посторонние звуки, и мир по ту сторону колючей ограды словно онемел, как за толстым, но незримым стеклом. “Если они хотят подранить сюда каким-то своим сигналом животных, то как же грохот?”, недоуменно подумал Таволгин.
Спросить было не у кого. Родион, снуя как челнок, отдавал последние распоряжения.
— Нервы как? — мимоходом крикнул он Таволгину.
— Что? — не понял тот.
Но не удостоился ответа. Хитро подмигнув, Родион скрылся в фургоне. Раздражаясь все больше, Таволгин не знал, что и думать. Из памяти не шли недомолвки Родиона, напряженное молчание, которое установилось за столом после его внезапного решения повысить какую-то там мощность.
— Долго еще? — наклонился Таволгин к уху одного из парней.
— Сейчас антенну задействуем…
Мгновение спустя антенна повернулась на пол-оборота, очевидно, ее задействовали. Подобной Таволгин не видывал: серповидный изгиб рам заполняли дырчатые, похожие на отполированные терки, зеркальца. Вся эта конструкция точно озирала лес.
Хотя антенна продолжала двигаться, рев дизеля внезапно смолк, — должно быть, питание перешло к аккумуляторам. Из фургона встрепанно выскочил Родион. Раскуриваемая сигарета плясала в его пальцах. Парни, приникнув взглядами к шкалам, что-то сосредоточенно записывали.
— Ну как? — вклинился к ним Родион.
— Порядок, шеф…
— Ага, ага, вижу эффектик… Молодцы!
— Что вы видите? — не выдержал Таволгин.
— Эффект леммингов. Сейчас они появятся.
— Лемминги? Здесь?!
— Какие лемминги? Лоси! Я же тебе объяснил: их развелось слишком много.
— Ты говорил о зайцах!
— Да? Ну это все равно. Что лемминги, что копытные, даже бабочки… Сейчас, сейчас ты увидишь саморегуляцию в действии.
Он жадно затянулся дымом, поперхнулся, побагровел.
“Лемминги!” — ошарашенно подумал Таволгин, Он уже смутно догадывался, припоминал нечто с этим связанное, что-то тревожное, немыслимое сейчас, здесь, среди покоя, мягких теней, золотистых блинов воды Немыслимое?
Первый лось вымахал на опушку и слепо, не видя, не разбирая, мотая мордой, с которой летела не то шерсть, не то пена, дерганными скачками понесся дальше, к обрыву.
Таволгин зажал рот, чтобы не вскрикнуть. Лось уже летел обрыва, не прыжком, а комом и также комом грянулся о камни внизу. И пока это длилось, точно жуткая молния высветила Таволгину все, и он понял, при чем тут лемминги, их спорадическое безумие, когда слепая масса животных, презрев инстинкт самосохранения, вдруг начинает катиться по земле, тонуть в реках, гибнуть в пропастях, низвергаться в море. А на краю поляны с треском валились кусты, и новые лоси, мелькнув в беге, вздыбив рога, с нелепо вывернутыми конечностями падали вниз, вниз… Молча.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
