всего лишь дом, — парировал он.
— Я нужна Робину, — не сдавалась она.
— Робину вы действительно нужны, но он отнюдь не позабытый-позаброшенный малыш.
— Он раньше был серьезно болен.
— Но нынче, буквально на днях, я видел, как он бегает с Бобби Рейнолдсом. Если так пойдет и дальше, в один прекрасный день вы можете обнаружить, что он стал капитаном школьной команды по регби.
— В школу-интернат я его отправлять не стану.
— Точно не станете? — спросил армейский священник, — Что ж, в любом случае, полагаю, мы с вами оба знаем, что Робин — это вовсе не та причина, из-за которой сегодня утром вы мчались вниз по лугу.
Она мрачно посмотрела на него:
— В чем тогда причина?
— Вы сами-то как думаете?
Мюррей.
Когда-то она и помыслить не могла, что полюбит Хайбери Хаус — переехав в него после замужества, она оказалась бы так далеко от всех своих немногих подруг, родителей, любимой учительницы игры на арфе. Но пока она колебалась, ехать или нет, Мюррей настаивал. Он говорил, что будущих детей растить им лучше всего будет в сельской местности. Что до своей хирургической клиники в Лондоне он уж как-нибудь придумает на чем добираться. Что она будет жить в сельской местности и станет заниматься только их домом, украшать его.
— Тебе не придется ни о чем беспокоиться, дорогая, — говорил он, стоя за ее спиной, воркующим голосом ей на ушко, обнимая ее за талию, подбородок его уютно устроился в ямке на ее плече. — Ты только подумай о всех тех просторах, которыми мы будем владеть, особняк ведь огромный. Детская для наших ребяток. Комнаты для гостей. А для своей арфы ты сможет обустроить музыкальную гостиную, свою собственную. Ты влюбишься в это поместье.
Она, сидевшая за туалетным столиком, с полураспущенными волосами, из которых выпала половина шпилек, извернулась в кольце его рук и поцеловала его. А потом она сказала да.
Мюррей был прав. Диана влюбилась в Хайбери Хаус. Было невозможно не влюбиться — в те, их самые первые, дни, в те прекрасные летние дни. чтобы сбежать от шума и пыли ремонтных работ, которые велись в доме, молодожены брали покрывало, кучу диванных подушек и уходили в зимний сад. «Наш сад» — так называли они это место. И она почти верила, что они были единственными, кто знал о нем. Муж медленно запускал свои пальцы в ее волосы и как бы расчесывал их, при этом развивая, разглаживая все кудряшки, которые она так старательно навивала на бигуди накануне, но ей было совершенно не жаль своей прически.
— Что тебе известно про сад? — спрашивала она мужа.
— Лишь то, что я прочел в бумагах, обнаруженных в кабинете.
Она переворачивалась на живот, обвивая своей рукой его шею, чтобы приблизить его губы к своим:
— Скажи мне, — шептала она, почти касаясь его губ своими.
Он целовал ее. Она забывалась, теряла себя под его поцелуями. Теперь она только лишь могла вспоминать об этом да несбыточно мечтать, чтобы снова оказаться там.
Когда он отодвигался, его рука медлила, задержавшись на ее бедре в том месте, где заканчивался ее шелковый чулок.
— Когда-то давным-давно…
Она смеялась:
— Это сказка?
— Кто же рассказывает эту сказку? — спрашивал он, игриво щелкая резинкой чулочной подвязки.
— Ты рассказываешь. Прости, что перебиваю.
— Когда-то давным-давно, — вновь начинал он, — жила-была женщина по имени Винсента, и была она очень талантливым садоводом. Мой дед нанял ее…
Эта история длилась и длилась, но внимание Дианы рассеивалось, поскольку ее муж вновь и вновь ласкал ее волосы, до тех пор, пока она не засыпала, ее голова покоилась на его коленях.
Когда Мюррей умер, она убрала оба ключа от зимнего сада — их сада — положила их в глубокое блюдо, стоявшее на каминной полке в библиотеке. Она не могла заставить себя войти в тот сад. Когда-нибудь потом Джон Хиллок, садовник, или кто-нибудь из деревенских мальчиков — его помощников, попросит миссис Диббл извлечь один из ключей, чтобы прибраться там. Потом они аккуратно вновь запрут сад и вернут ключ на место, а она вновь повернется спиной к каминной полке в попытке все забыть.
— Горе может быть мощной силой, — сказал отец Делвин, прервав ее воспоминания.
— Прощу прощения?
— Вам разрешается горевать по вашему мужу, миссис Саймондс, — сказал он.
Она поглядела вдаль поверх луговины, над которой в воздухе висел черный дым, шедший толчками из выхлопных труб тракторов.
— Знаете, сколько людей мне уже говорили это — «Благословенны плачущие, ибо они утешатся»?
— Глава пятая, стих четвертый, Евангелие от Матфея, — кивнул он.
— Столько людей на похоронах подходили ко мне и говорили это. Единственный, кто не сказал, был отец Билсон.
— И поэтому, я так понимаю, в этом доме доброго священника до сих пор приглашают к ужину, — сказал отец Делвин.
Она склонила голову.
— Что вы помните о похоронах мужа? — спросил отец Делвин.
Ощущение, что ее сдавили — с одной стороны родители, с другой стороны Синтия. Ощущение, что ее поймали в ловушку, вынудив сидеть на церковной скамье, где все смотрели на нее. Она хотела выбежать стремглав из церкви, потому что если бы ей это удалось, то, быть может, она сумела бы бежать достаточно быстро для того, чтобы убежать от всего этого.
— А потом мы все встали и мне пришлось выходить первой. Мой отец поддержал меня под локоть, чтобы помочь мне встать. Я едва чувствовала ноги, но каким-то образом сумела переставлять ноги одна за другой. Потом, пройдя так полпути к выходу по проходу между рядами скамей, я больше не смогла двинуться с места.
— Вы были в шоке, — мягко сказал отец Делвин.
Она помотала головой:
— На моей свадьбе со мной приключилось то
