еще больше работы, даже и речь пока не идет, она будет в силах сделать это тоже лишь много месяцев спустя. Ох, вот бы было здорово клонировать себя, чтобы, таким образом, одновременно работать на двух работах …
Эмма услышала, как к ней приближается какой-то мотоцикл, его двигатель стрелял громкими хлопками в глушитель.
— Ты где? — спросил папа.
— Просто иду домой, — сказала она.
— Домой? — спросила мать.
— В Боу Коттэдж, — поправила она себя.
— Хорошо, потому что нам тут на миг послышалось, что это прозвучало, словно…
— Ой, отстань от нее, Эйлин, — сказал папа со смехом. Эмма живо представила, как он при этих словах игриво пихает локтем жену.
— Все, что я хочу сказать тебе, Эмма, так это то, что уж если ты соберешься осесть где-то, так пусть это будет где-нибудь поближе к Лондону или в Суррее. Только не Мидлендс, — сказала мать.
— Я сейчас нахожусь меньше, чем в 10 милях от трассы М40, которая прямой стрелой упирается в Лондон, — возразила Эмма, — А могла бы вообще умотать да хоть в Инвернесс, помнишь, я там в предыдущий раз работала.
— Шотландия, — у ее матери аж дыхание перехватило. — Это все Чарли виноват.
Эмма закатила глаза, выражая свое несогласие. Занятая телефонным разговором с родителями, она незаметно для себя быстро дошла из поместья в деревню Хайбьери, вокруг были лавки, магазинчики.
— Чарли, все то время, сколько я его знаю, в Шотландии не жил. И вообще, никто нигде обосновываться не собирается.
— Она сейчас нелепа и сама это понимает, — сказал папа. Громкую связь он при этом отключил и теперь голос его звучал гораздо гуще, чище
— Я не такая, — Эмме было слышно, как там, на заднем фоне, мать упрямо оправдывалась.
— Она сейчас нелепа, — сказала Эмма.
Ей было слышны шаги, папа вышел в другую комнату, там продолжил разговор:
— Все дело в том, что она никак не может забыть, каково это — постоянно беспокоиться о деньгах. Вот почему она тебя так настойчиво заталкивала в университет
— А я вместо вуза пошла учиться на курсы при Королевском садоводческом обществе, — проговорила Эмма; все тогдашние материны аргументы она преотлично помнила до сих пор: — В университете я была бы несчастна.
— Я это знаю. Но также я знаю и то, что твоя мать хочет добра, — сказал папа.
Эмма вздохнула:
— Да, намерения у нее добрые, знаю.
— Ты хорошая дочь, — сказал он.
— Вы вдвоем могли бы как-нибудь выбраться в Хайбери. Вам тут может понравиться, — сказала она.
— Если это произойдет, думаю, что твоя мать будет переживать не больше и не меньше, чем всегда.
— Когда мне было лет двадцать, меня ее реакция реально напрягала, — сказала она.
— А теперь? — спросил он.
— Теперь я считаю, что я взрослая и имею право устанавливать границы, а мама может уважать их. Хотя бы их бóльшую часть.
— Умничка, — сказал папа.
Неожиданно Эмму кто-то легонько похлопал по плечу, она обернулась и увидела Генри. На нем была черная футболка с надписью Jones & Cropper & Steinberg & Jackson. Он слегка помахал рукой в знак приветствия.
— Пап, может, перезвонишь мне завтра? Мы могли бы поподробнее обсудить ваш приезд, — предложила она.
— В любое время, милая, — сказал он.
— Простите, что прервал, — произнес Генри, когда она завершила звонок.
— Просто подловила родителей кое на чем, — сказала она, — Я не поняла, что написано на Вашей футболке?
Он скосил глаза на буквы у себя на груди: — Это Booker T. и M.G.’s, — ответил так, словно это была самая очевидная вещь на свете.
— А-аа, — она сделала мысленно засечку на память не забыть, когда вернется домой, найти в интернете, что это означает.
— Вы близки с родителями? — спросил он.
— В основном да, — хотя мама выносит мне мозг большую часть времени. Она постоянно боится, что я всю свою жизнь бездарно потрачу на компанию, которая вот-вот разорится.
— Правда? — спросил он.
Она обиженно усмехнулась:
— Нет, но когда я объявила, что хожу на курсы, чтобы стать ландшафтным дизайнером, это ее явно не привело в восторг. Так же она отреагировала и через несколько лет, когда я решила начать собственный бизнес, — сказала она.
— Чем же по ее мнению следовало вам заниматься? — спросил Генри.
Она пожала плечами:
— Без понятия. Она была секретаршей в приемной одного адвоката, недолго поработала, но этого хватило, чтобы, когда я подросла, она принялась капать мне на мозг, что я обязана стать адвокатом.
— Ну, то, что дети разочаровывают своих родителей, это уже нормально.
— Разве фермерство — не тот же самый бизнес, которым занимался и ваш отец? — спросила она.
— Видели тот юмористический скетч «Монти Пайтон», где отец-драматург бесится и злится на своего сына за то, что тот решил стать шахтером-угледобытчиком?
— Конечно. Они высмеивают почти каждый роман, когда либо написанный Д. Г. Лоуренсом.
Он кивнул:
— Это был папа.
— Так что ваш отец хотел, чтобы вы занялись чем-нибудь иным, не фермерством…
— Но фермерство — это было все, что умел делать такой бунтарь как я, — ни о какой другой профессии подумать не мог.
Он жестом указал куда-то себе за спину:
— Зайдете?
— Зайду? — Она подняла взгляд и увидала вывеску над пабом «Белый Лев».
— Я подумал, может, на этой неделе вы уступите просьбе Сидни и все же зайдете, — объяснил Генри.
— Очень хотела бы, — сказала она и тут же сама удивилась сказанному. — Но у меня с собой это. Она высоко подняла сумку с продуктами.
— Скоропортящееся что-нибудь там есть? — спросил Генри.
