И двигался со мной и днем, и ночью.
Днем хуже виден, он ночной порой —
Кроваво-красен, и на черной топи —
Кроваво-красен, и на голых скалах
Кроваво-красен, и в озерах сонных
Кроваво-красен. Черпая в нем силы,
Скакал я и сражался тут и там —
По всей стране – с обычаями злыми,
И отнял у язычников их земли,
И разгромил языческие орды…
Я всех разбил и, черпая в нем силы,
Я победил. Но близится мой срок.
Пора скакать туда, где коронован
Я буду во Святом далеком граде.
Скачи и ты, и ты увидишь тоже
Святой Грааль, когда тебя покину».
Пока так говорил он, я как будто
Завороженный на него глядел,
И сам я словно Галахадом стал
И той же верою, что он, поверил.
А под вечер мы с ним пустились в путь.
И вырос перед нами холм, который
Лишь человек способен одолеть.
С холма бежали сто ручьев холодных —
Там бушевала буря. И когда
На холм взошли мы, то вокруг себя
Лишь эту бурю зрили мы да смерть.
И каждое мгновенье отражались
В серебряных доспехах Галахада
И гасли вспышки молний, ударявших
И тут, и там, налево и направо
До той поры, покуда возле нас
Трухлявые столетние деревья
Не занялись огнем. А под холмом
Тянулось по обеим сторонам —
Так далеко, насколько видел глаз —
Гигантское зловонное болото,
Где черное, где – от людских костей —
Белевшее. И перейти его
Нельзя наверно было бы, когда бы
Один из королей веков минувших
Дорогу чрез него не проложил
Со множеством мостов и сотней дамб,
Которая вела к большому морю.
И по мостам промчался Галахад,
И за его спиною каждый мост
Немедля вспыхивал и исчезал,
И тщетно я за ним поспеть пытался.
И трижды разверзались небеса
Над Галахадом, и раскаты грома
Казались криком всех сынов Господних[180].
И сразу вслед за этим я увидел
Его в далеком и огромном море:
В сверкающих серебряных доспехах
Он был звезде подобен. А над ним —
То ль облаком сияющим одет,
То ль белою парчой – висел Грааль.
И с быстротою невообразимой
Летел корабль, коль это был корабль.
Откуда взялся он, я не заметил.
И тут вдруг снова небеса разверзлись,
И грянул гром, и Галахад, подобный
Серебряной звезде, то ль поднял парус,
То ль ожил сам корабль и стал крылатым.
И прямо над главою Галахада,
На радость мне, алее розы алой,
Висел Сосуд Священный. Я его
Тогда прекрасно видел, ибо спал
С него покров… Затем, в тот самый миг,
Когда, сверкая, небо вновь раскрылось,
Я вдруг увидел россыпь крошек-звезд
Там, в глубине, и за одной из звезд
Открылся мне встающий из-за моря
Священный Град[181], – хоть он и был со всеми
Своими башенками и вратами,
Как малая жемчужина, не больше, —
Обитель всех святых. И с той звезды
Метнувшийся розово-красный всполох,
Ко Граду подлетев, остался там,
И понял я: то был Святой Грааль,
Который на земле уж не увидят.
Затем с небес обрушились на землю
Потоки вод, все затопив окрест.
И как мне удалось найти дорогу
Из гибельных тех мест, не помню сам.
Зато под утро, знаю, оказался
Я у часовенки. Там своего
Я взял коня, с отшельником простился
И, радуясь, что больше не тревожат
Меня виденья, вновь туда вернулся,
Откуда начал путь свой: ко вратам,
Построенным в честь славных битв Артура».
«О брат, – сказал Амвросий Персивалю, —
Воистину из наших древних книг,
Которые пленили б и тебя,
Узнать возможно обо всем. Но в них
Нет ни словечка о Святом Граале
И о других подобных чудесах.
И я, хотя постичь могу лишь требник,
Порой почти до головокруженья
Читаю эти книги, а потом
В ближайшую деревню отправляюсь,
Что прилепилась к нашим старым стенам,
Как ласточкино гнездышко, и там
С людьми встречаюсь. Честные их лица
Я знаю так же хорошо, как знает
Пастух своих овец, и мне известен
Любой бесхитростный секрет в их душах.
Там восхищает все – старухи, сплетни,
Болезни, прорезанье зубок, роды,
Забавные пословицы и дети.
Поэтому пройти туда полмили
В охотку мне. А примиренье ссор!
А крик и шум на площади базарной!
Хоть человек я маленький, и мир мой
Настолько ж мал, но радует меня
Все, даже свежее яйцо несушки…
О брат, а кроме сэра Галахада
Ты разве только призраков встречал?
А женщин? А мужчин?»
Ему на это
Сэр Персиваль ответил: «Для меня,
Который клятвою себя связал,
Все женщины и все мужчины были,
Как призраки. О брат мой, неужели
Ты хочешь пристыдить меня затем лишь,
Чтоб я тебе открыл, как далеко
Я отступил от поисков и клятвы?
Так знай же, был я множество ночей
Товарищем улиток, змей, тритонов.
Я спал среди травы и лопухов,
Я изнурял себя, я отощал,
И все ж видение не приходило.
Однажды я пришел в красивый город.
Там в центре высился огромный замок.
Войдя в него, свое оружье отдал
Я девушкам, прекрасным, как цветы.
И в зал они меня ввели, и я
Увидел, что принцесса в этом замке
Была, брат, той единственной на свете,
Из-за которой билось учащенно
Когда-то мое сердце. Я в то время
Пажом был в замке у ее отца,
Она ж – девицей нежной, и ее
Желал я страстно. Но не целовались
Ни разу мы и не давали клятв.
И вот теперь мы повстречались вновь.
Она была вдовой. Ее супруг
Скончался и оставил ей в наследство
Свои владенья, титул и богатства.
Пока там жил я, в честь мою она
Пиры закатывала, с каждым днем
Все более роскошные, поскольку
Все помыслы ее и все стремленья,
Как прежде, были связаны со мной.
В один прекрасный день, когда бродил
Я под стеною замка у ручья,
Бегущего в саду, она ко мне
Приблизилась тихонько и, сказав,
Что равного мне рыцаря не знает,
Вдруг обняла меня, поцеловала
Впервые и сказала, что вручает
Мне и себя, и все свои богатства.
И тут мне вспомнились слова Артура,
Что большинство из нас пойдет вослед
Блуждающим огням, и свет Грааля
Почти угас в моей душе. Тотчас
Старейшины приблизились ко мне
И, преклонив колени, попросили:
«Ты – величайший рыцарь. Так сказала
Нам наша госпожа, а мы ей верим.
Женись на ней, владыкой нашим стань,
И будешь, как Артур, ты в наших землях!»
А я, о брат, своей сжигаем клятвой,
Как ночь спустилась, тайно ускакал,
Но мучился, рыдал и ненавидел
Себя, Грааль и все, кроме нее.
Но позже, Галахада повстречав,
Я и ее забыл, и все на свете».
Сказал монах: «Бедняк в мороз на Святки
Обходится чуть тлеющим огнем.
Бедняк сей – я. Вот ты за мной немного
И ходишь… Да, я благодарен Небу
За то, что привело тебя сюда,
В сей бедный дом, где братия сурова,
Чтоб отогрелось мое сердце с другом.
Но как же горько отыскать свою —
Вновь – первую любовь, ее сжимать
Уже в своих объятьях, а затем,
От женщины прелестной отказавшись,
Как сорную траву ее отбросить!
Ведь все мы ждем тепла в семейной жизни,
Все – мучимы мечтой о чем-то сладком,
Таком, чего нет слаще в целом свете…
О, Боже правый! Слишком по-земному
Я говорю, поскольку никогда
Еще не покидал своей я кельи,
И как барсук в норе, живу всегда лишь
Земными помыслами, несмотря
На пост и покаянье… А встречал ты
Кого-нибудь из рыцарей?»
«Конечно, —
Сказал сэр Персиваль. – Однажды ночью
Моя тропа свернула на восток,
И в круге поднимавшейся луны
Я пред собой увидел пеликана
На шлеме сэра Борса. К сэру Борсу
Подъехав, я приветствовал его,
А он меня. Мы рады были встрече.
И он меня спросил: «Где Ланселот?
Его ты не встречал ли? Он однажды, —
Повествовал прекрасный наш сэр Борс, —
Мимо меня, безумец, пролетел,
Все приводя вокруг себя в безумство.
Его окликнул я: «Зачем ты скачешь
На поиск сей святой, так распалившись?»
А он мне: «Не задерживай меня!
Ленивым был я, а теперь – спешу:
Здесь лев неподалеку»[182]. И исчез».
И поскакал, не торопясь, сэр Борс,
Печален из-за сэра Ланселота,
Из-за того, что прежнее безумство,
О коем некогда ходили слухи
И сплетни среди рыцарей Стола,
Вернулось. Ибо вся его родня
Всегда боготворила Ланселота,
Его беду своей бедой считая,
А Борс – сильнее всех. Он был согласен
Святой Грааль не видеть, лишь бы только
Сумел его увидеть Ланселот,
И этим исцелиться. И, по правде,
Омрачена и болью, и любовью,
Не слишком-то его душа стремилась
На поиски Священной этой Чаши.
Коль Бог пошлет виденье – хорошо,
А нет, так такова, знать, воля Неба.
И прискакал почти без приключений
Сэр Борс в медвежий угол королевства.
Средь скал людей он встретил – той же расы
И крови, что и мы, но сохранивших
Язычество. Их культовые камни
