Об Андреевой славе мечтал Ярополк. А многого ли достиг? Зря послушался бояр, зря давал дядьям клятву… Теперь проклянут его в летописях и былинах. Понесут песенники по Руси худую славу. Не ту, о которой мечтал. С такой-то славой ни один город к себе не примет. Как же тогда?..
Ярополк снова взглянул на бояр — аж рот перекосило ненавистью. Представил себе, как идут они с ключами на золотом блюде навстречу Михалке, как сызнова клянутся ему в верности, а то, что было, валят на него, Ярополка, да на брата его Мстислава. И снова течет в их бретьяницы душистый мед, в скотницы — золото и серебро. Князья приходят и уходят — бояре остаются…
Захария в отделанной горностаями теплой шубе — несмотря на жару, — в теплой же высокой меховой шапке восседал на лавке как раз против князя: борода в бороду. На лицо Ярополка падал свет из оконца, и Захария видел его печальные глаза. Смятенно было на душе у боярина. Крупный пот стекал по его щекам, холодными струйками сбегал за воротник.
Уж кто-кто, а Захария за Ярополка горой. Не ему обиду держать на князя. Да и князь это знает, понимает боярина. Ежели сбросят Ярополка со стола, то и Захарии не усидеть в своем тереме. Знал боярин Михалку, знал и Всеволода — эти за ценой не постоят. Щедро одарят всех, кто восставал против Андрея. И уж ему, Захарии, кре-епко несдобровать. Никак нельзя боярину даже в мыслях допустить, чтобы сел Михалка на владимирский стол.
Будто что легло от него к князю, притянуло к боярскому лицу Ярополковы бесцветные глаза.
— А что скажет Захария? — спросил князь.
Все, кто был в гриднице, повернулись к боярину. Затаили дыхание.
Согнав следы раздумий, Захария неторопливо огладил бороду. Никто не должен заметить его смятения. Пусть верят — боярин не сомневается в успехе. И еще пусть не думают, что мучит его тяжесть вины. Чист боярин перед князем, чист и перед богом.
Встал Захария, поклонился Ярополку, поклонился боярам.
— Дозволь, князь, правду молвить, — сохраняя осанку, нараспев, спокойно произнес он. — Слушал я думцов твоих и дивился. Отколь и к кому бояре пришли? Чего ищут в княжеском тереме?..
Он, прищурясь, оглядел сидящих. Вона как попали его слова: в самую сердцевину, — задвигались бояре, зашушукались, недоуменно вскидывая на него глаза. Захария улыбнулся и продолжал:
— Иль не одарял князь бояр наших землей? А угодьями?.. И сколько золота положил в наши, боярские, скотницы? Кто счел?! А теперь прикиньте, бояре, как все повернется, ежели Андреевы братья придут во Владимир и начнут свои порядки наводить…
Он снова помолчал, утер меховой опушкой рукава застилающий глаза липкий пот.
— Князь — он всему голова, это верно, — продолжал Захария. — Князь за все в ответе. На то он и князь. Так уж исстари повелось на Руси. Ну, ладно… А мы кто? Мы князевы советчики. С нас ведь тоже спрос немалый. Кто знает, сколь обиженных нами в Михалковом войске? А?.. Так что давайте думать вместе, бояре. Давайте думать, что присоветовать нам князю нашему? Прикинем так — на володимирских каменщиков надежда слабая. Они в сече переметнутся к Юрьевичам. Это все мы знаем. Дружина у князя пришлая… Еще боголюбовские пешцы. Не вои. Да и мало их. Вот я и думаю — не пришла ли пора нам, бояре, отплатить князю нашему старый долг. Пошлем по вотчинам своим тиунов, наберем войско из смердов. Смерды — не каменщики, они у нас вот тут…
Он выразительно сжал кулак и потряс им над головой.
Устал Захария от длинной речи, но остался собою доволен. Снова разгладил обеими руками бороду, в тишине обратился к Ярополку:
— Дозволь сесть, княже.
— Садись, боярин, — наградил его Ярополк признательным взглядом. Вопросительно поглядел на бояр.
Бояре неодобрительно молчали. «Эко солнышко приоткрыл Захария! — размышляли они. — Князю радость, а нам пошто забота? Плохо ли жилось за Ярополковой спиной!..» Смердов ни в Ростове, ни в Суздале доселе не подымали в походы. Половцы их не беспокоили, а свои счеты князья сводили и малой дружиной. Взять мужиков от земли, да еще в такую пору, — прямой убыток.
— Что молчите, бояре? — спросил князь. — За свою калиту хватаетесь, а о том не мыслите, что придет Михалка — все едино потеснит вас в вотчинах. А еще соберет людишек ваших на булгар — довершать начатое Андреем… Каково?
— То ведомо нам, князь, — растерянно забубнили бояре. — Да ведь пора-то какая: дел на земле невпроворот. Без хлебушка останемся.
— Будет плакаться-то! — вдруг рассердился Ярополк. Ударил ладонью по подлокотнику кресла, встал. Бояре тоже встали. — Мое слово — последнее, — сказал князь, — Соберете рать — жалеть не будете, не соберете…
Он не докончил и нахмурился. Бояре испуганно закивали:
— Спасибо, батюшка. Спасибо на добром слове. Милости твоей благодарны. Жить будем, вовек не забудем.
Говорили бояре, а сами глазами, будто угольями, жгли стоящего в стороне Захарию. Понимал Захария: наживет он себе нынче немало врагов. Но на риск шел, знал: одолеет Ярополк Юрьевичей — сделает его при себе самым первым человеком.
А Ярополк свою видел в этом выгоду. Время еще есть, — пока Михалка болен, пока сидят князья в Москве, можно сколотить немалую рать. А чтобы маленько придержать Юрьевичей, надумал Ярополк уговорить Мстислава — послать его с суздальцами к Москве навстречу Михалке и Всеволоду.
Разговор с братом предстоял трудный. Помедлив, Ярополк решил ехать к нему сам.
Мстислава он застал на псарне. Брат сидел на корточках перед соломенной подстилкой, на которой лежала любимая его гончая сука Рогнеда, и держал в руках слепого еще, влажного кутенка. Щенок извивался, тыкался мордой в его ладонь. Рогнеда, глядя то на щенка, то на князя любящими глазами, счастливо поскуливала.
— Рад видеть тебя в добром здравии, — сказал Мстислав, торопливо обнимая Ярополка за плечи.
Когда они стояли рядом, то были одинакового роста; оба юные, статные, с глазами, обведенными четкими дугами черных бровей. Только если очень пристально приглядеться, можно было заметить, что Мстислав чуть постарше Ярополка, а издали он даже казался моложе, был попроще.
— С чем ты, брате? — спросил Мстислав, догадываясь, что дело важное.
— Травка наша в пути проросла, — сказал Ярополк. — Михалка в Москве собирает войско.
Мстислав кивнул — не дошел Воловик, сгинул. У Мстислава тоже есть свои глаза и уши, и не только здесь, в Суздале и Владимире, но и там, в стане у Юрьевичей. Однако стоит ли беспокоиться? С ними великий Ростов, не кучка московских ремесленников.
— Устоим…
— А коли нет? — раздраженно сказал Ярополк. Он оторвал брата от любимого занятия. Гончая, оставшись одна, ерзала на подстилке и поскуливала. Не вовремя прибыл Ярополк. Мстислав досадливо поморщился.
— Четырех кобельков принесла, — похвалился он. Ярополк испугался: и в такое время Мстислав думает о щенках!.. Или суздальский князь и вправду надеется отсидеться за стенами своей крепости? У Владимира тоже крепкие стены, а что толку? Кто встанет к заборолам?.. Лицо молодого князя побледнело. Ресницы гневно дрогнули, под ними жарко вспыхнули глаза.
Мстислав не заметил его взгляда. Мысли его уже были далеко.
— Ты не гневайся, ты мне верь, — невнятно забормотал он. — Это здесь, рядом, за Кидекшей. Кудесник — он и в тот раз не обманул меня…
Ярополк смотрел на брата как на больного. О каком кудеснике говорит Мстислав? Куда они должны ехать?.. Зачем?
Мстислав позвал конюшего. Улыбчивый парень с курносым, как седло, широким носом подвел коня.
— Не захромает? — спросил князь.
— Только что подковали.
Ярополк злился, нервно кусал губы. Зря он скакал сюда. Зря торопился. Мстислав не поможет. А почему?! Разве они так слабы, чтобы ползти к Михалке и клянчить у него хоть самый захудалый удел?! А может быть, Мстислав уже столковался с Юрьевичами?..
Мысль эта была нелепа, но он никак не мог от нее избавиться. Они скакали рядом по ровному полю вдоль Нерли, и Ярополк нет-нет да и поглядывал раздраженно в сторону брата.
Кидекша выросла среди зелени, обнесенная новым частоколом, за которым виднелись белые стены придворной церкви и княжеского терема. Мудр был дед их, князь Юрий, прозванный Долгоруким. И не только к соседним княжествам протягивались его длинные руки, — крепкой хваткой держал он и бояр, сторожил их на подходе к Суздалю, Кидекшей затворив глубокую протоку Нерли.
В Кидекше не остановились, поскакали дальше. За Нерлью заволновалась, захолмилась земля, разбросала по низинкам рощицы да перелески. В одном из перелесков встретил их возле тына с голым лошадиным черепом на шесте сухой и черный, будто головешка, старик.
Мстислав спрыгнул с коня.
— Мир очагу твоему, старче, — почтительно проговорил он и остановился в отдалении.
— Мир и тебе, князюшко, — прошамкал старик. — Заходи, ежели не брезгуешь…
