— Иногда можно.
— Touclean — большая фирма, я уверена, у нее есть другие объекты… Хочешь, я тебе помогу? Напишу в отдел кадров? — спросила Камилла, разгибаясь.
— Нет. Ничего не делай, несчастная! Жози есть Жози, но она на многое закрывает глаза… Я толстая и болтливая, и эта работа для меня — жуткое везение… Помнишь, осенью нас осматривал глупый молодой докторишка? Так вот, он грозился, что не подпишет мне разрешение, говорил «Ваше сердце утонуло под жиром»… А Жози все уладила, и ты не лезь, ладно?
— Постой… Мы об одной и той же Жози говорили? О тупой хамке, которая всегда обращается с тобой как с куском дерьма?
— О той самой! — расхохоталась Мамаду. — Я с другой не знакома. Хвала всем богам!
— Да ты же сама ее только что обложила по полной программе!
— Когда это я ее обкладывала? — взвилась Мамаду. — Я бы себе такого ни за что не позволила.
Камилла молча освобождала бумагорезку. Жизнь — тот еще фокусник, любит доставать кроликов из шляпы…
— Но ты все равно очень милая… Приходи как-нибудь вечером к нам домой — брат наколдует тебе сладкую жизнь, любовь и кучу детишек.
— Пфф…
— Что это за «пфф»? Разве ты не хочешь малышей?
— Нет.
— Не говори так, Камилла. Накличешь беду…
— Чего ее кликать — она уже здесь…
Негритянка бросила на нее негодующий взгляд.
— Тебе должно быть стыдно говорить такие вещи… У тебя есть работа, дом, две руки, две ноги, родная страна, возлюбленный…
— Чего?
— Ах! Ах! Ах! Она не понимает! Думаешь, я не видела тебя с Нурдином? — злорадно поинтересовалась Мамаду. — Не слышала, как ты нахваливаешь его жирного пса? Может, тебе кажется, что у меня и глаза заплыли жиром, а?
Камилла покраснела.
Чтобы доставить Мамаду удовольствие.
А Нурдин этим вечером был взвинчен до предела и туже, чем обычно, затянут в комбинезон поборника справедливости. Нурдин науськивал собаку и воображал себя инспектором Гарри…
— Что еще случилось? — поинтересовалась Мамаду. — Чем это твой теленок так недоволен?
— Не знаю, но что-то не так… Идите, девочки… Здесь может быть опасно…
Для полноты счастья Нурдину не хватало только автомата — рейбана или калаша…
— Идите отсюда, кому сказал!
— Эй, успокойся, — ответила она, — не возбуждайся так…
— Дай мне делать мою работу, жирдяйка! Я ведь тебя не учу метлу держать!
Н-да… Гони природу в дверь…[41]
Камилла спустилась вместе с Мамаду в метро, дождалась, когда негритянка сядет в поезд, снова вышла на улицу, несколько раз обошла квартал и наконец отыскала его. Он сидел, прислонившись спиной к стеклу витрины, собака спала у него на коленях.
Он поднял глаза, но узнал ее не сразу.
— Это ты?
— Да.
— И еду ты приносила?
— Да.
— Ну спасибо…
— …
— Тот псих вооружен?
— Понятия не имею…
— Что ж, ладно… Пока…
— Если хочешь, покажу место, где можно переночевать…
— Пустующая квартира?
— Что-то в этом роде…
— Там кто-нибудь есть?
— Никого…
— Далеко?
— У Эйфелевой башни…
— Нет.
— Как хочешь…
Она не сделала и трех шагов, когда перед сгорающим от нетерпения Нурдином остановилась полицейская машина. Он догнал ее в самом начале бульвара.
— Что ты хочешь взамен?
— Ничего.
Метро исключается. Они дошли пешком до остановки вечернего автобуса.
— Иди первый, а собаку оставь мне… Тебя он с ней не пустит… Как зовут твоего пса?
— Барбес…[42]
— Там я его нашел…
Она взяла собаку на руки и лучезарно улыбнулась шоферу. Деваться тому было некуда.
Они устроились на заднем сиденье.
— Какой он породы?
— А разговаривать обязательно?
— Нет.
— Я повесила замок, но это для видимости… Вот, держи ключ. И не теряй, другого у меня нет…
Она толкнула дверь и спокойно добавила:
— В коробках остались кое-какие продукты… Рис, томатный соус, галеты… Там одеяла. Здесь батарея… Не включай на полную мощность, пробки вылетят… На лестничной клетке сортир — «очко». Как правило, он в твоем единоличном пользовании… Я говорю «как правило», потому что слышала шум напротив, но ни разу никого не видела… Так… Что еще? Ах да! Я когда-то жила с наркоманом и знаю, как все будет. Знаю, что однажды — может, даже завтра — ты исчезнешь и вынесешь все, что здесь имеется. Знаю, что попытаешься толкнуть украденное, чтобы заплатить за «улет». Радиатор, плитку, матрас, сахар, салфетки — все… Ладно… Я это знаю. Единственное, о чем я прошу, — веди себя тихо. Это не моя квартира… Не создавай мне трудностей… Если завтра я найду тебя здесь, то скажу консьержке, что сама тебя привела, чтобы избежать заморочек. Вот так.
— Кто это нарисовал? — спросил он, кивнув на изображение-обманку — огромное распахнутое окно с видом на Сену и сидящей на перилах балкона чайкой.
— Я…
— Ты здесь жила?
— Да.
Барбес, недоверчиво обнюхивавший углы, успокоился и свернулся калачиком на матрасе.
— Я пошла…
— Эй…
— Да?
— Почему?
— Потому что со мной произошло в точности то же самое… Я была на улице, и один человек привел меня сюда…
— Я надолго не останусь…
— Мне наплевать. Ничего не говори. В любом случае вы никогда не говорите правду…
— Я наблюдаюсь в Мармоттане…
— Конечно… Пока… Хороших снов…
9
Три дня спустя мадам Перейра торжественно выплыла из-за газовой занавески и окликнула ее в холле:
— Скажите-ка, мадемуазель…
Черт, недолго музыка играла. Да отвяжись ты… Вспомни рождественские пятьдесят евро…
— Добрый день.
— Да-да, здравствуйте, мадемуазель…
Лицо консьержки пылало праведным гневом.
— Тот поросенок, он ваш друг?
— Я не понимаю, о ком вы…
— Мотоциклист.
— А… Да. — Камилла облегченно вздохнула. — Какая-то проблема?
— Не одна — пять! Этот мальчик начинает меня раздражать! Нет, вы только подумайте! Идемте, я вам покажу!
Камилла потащилась за ней во двор.
— Ну?
— Я… Я ничего не вижу…
— Масляные пятна…
В сильную лупу на асфальте действительно можно было бы разглядеть пять черных капелек…
— Механизмы — это очень красиво, но от них много грязи, передайте вашему другу, чтобы перестал пачкать во дворе, моя собака не любит делать свои дела на газету, ясно?
Решив эту проблему, она смягчилась. Позволила себе прокомментировать погоду: «Очень здоровая температура! Хороша против микробов!» Высказалась на тему блестящих латунных ручек: «Красиво, что и говорить… Но чтобы их начистить!» Посетовала насчет собачьих какашек, налипающих на колеса сумок-тележек… Пожалела даму с шестого этажа: бедняжка только что потеряла мужа! Она совершенно успокоилась.
— Госпожа Перейра…
— Да?
— Не знаю, заметили вы или нет, но я приютила у себя на восьмом друга…
— Бросьте, бросьте, я в чужие дела не лезу! Люди появляются, люди исчезают… Не скажу, что все понимаю, но…
— Я имею в виду парня с собакой…
— Венсана?
— Ну…
— Венсана! Того, у которого СПИД и грифон?[43]
Камилла онемела.
— Он сам ко мне пришел вчера — Пикуш весь изгавкался из-за двери, ну, мы и познакомили наших зверюшек… Знаете, как это у них бывает: обнюхают друг другу задницы и успокаиваются… Почему вы так странно на меня смотрите?
— С чего вы взяли, что у него СПИД?
— Иисус Милосердный, да он сам мне сказал! Мы с ним выпили портвейна… Кстати, не хотите стаканчик?
— Нет… нет… Спасибо…
— Я ему посочувствовала, не повезло бедняжке… Но сейчас ведь это научились хорошо лечить… Придумали новые лекарства…
Она так глубоко задумалась, что забыла о лифте. Что означает вся эта хренота? Почему тряпка не с тряпками, а салфетки не с салфетками?
Жизнь была проще, когда ей приходилось переваривать только собственные булыжники… Не говори так, идиотка…
Ты права. Не буду.
— Что происходит?
— Что-что… Взгляни на мой свитер… — бушевал Франк. — Все эта гребаная машина! Черт, как я его любил… Посмотри! Нет, ты посмотри! Он стал совсем крошечным!
— Подожди, я отрежу рукава, и ты подаришь его консьержке для ее крысы…
— Давай, смейся. Новенький Ральф Лорен…
— Вот я и говорю — ей понравится! Хотя она и так тебя обожает…
— Да ну?
— Она только что сказала мне: «До чего гордый вид у вашего друга на его прекрасном мотоцикле!»
— Врешь!
— Чтоб я сдохла!
— Ладно, ладно, режь… Занесу по дороге…
Камилла кусала губы, чтобы не расхохотаться, и мастерила муфточку для Пикуша.
— Предупреждаю, счастливчик, тебе грозит поцелуй…
