Тем не менее все едва не сорвалось. Донельзя раздосадованный беседой с Ивасиком, врио вызвал Зосимовича и, проговорив с ним целый час, потерпел полное фиаско. Речь у них уже пошла о том, как похитрее выйти из расставленной ловушки, а материалы и оборудование все-таки не давать. Но тут в кабинет вошел улыбающийся Поспелов, сел в уголок, состроил губы бантиком и попросил продолжать и не обращать на него никакого внимания. Кузьмин не успел еще и рта раскрыть, а Зосимович уже вскочил, лихо щелкнул каблуками и заявил, что буквально через час представит на подпись накладные, с тем чтобы завтра же все было отгружено. Но Слепко, бдительно следивший через Ларочку за всем происходившим, расшибся в лепешку, а вывез груз еще до полуночи.
Начать наметили в первую смену Восьмого марта, то есть с ноля часов. Слепко составил единый график с обозначением имен ответственных и подробнейшим описанием работ. Задействовать предполагалось весь коллектив. В оставшиеся до праздника дни усиленные бригады переносчиков и наладчиков раскладывали по выработкам рештаки, ролики, приводы и ленту. Зощенко какими-то своими хитрыми способами ежесменно прикапливал уголек на аварийном складе, еще неделю назад постыдно пустовавшем. Седьмого провели торжественное собрание и окончательно разъяснили задания. Ближе к полуночи начали прибывать начальники других шахт. Они хотели убедиться в том, что не зря отказались от своей доли оборудования. Гостей любезно проводили к местам предстоящих работ. Наступила праздничная полночь! Странно, непривычно проревел неурочный гудок. Люди почувствовали душевный подъем, им объяснили, что предстоит совсем другой, особенный штурм, что происходит что-то действительно важное, нужное. Вечерняя смена единогласно проголосовала за то, чтобы не подниматься пока на-гора.
Примерно в час пополуночи Слепко отправился по участкам. Красота им самим созданной картины поразила его. Сотни людей стояли на уклонах, отвинчивая планки рельсов, ломами и кайлами вытягивая костыли из вязкой почвы. Гайки настолько проржавели, что их приходилось срубать. Через час рельсы были сняты и по цепочке на руках переданы на штреки. Взамен вниз пошли брусья под рештаки транспортеров, а затем и сами рештаки. Вскоре были разобраны приводы лебедок, смотаны канаты. Наконец установлен был первый транспортер, а следом – и все остальные. Основная масса поднялась на-гора и двинула на аварийный склад. Под землей остались только слесари и электрики, сшивавшие ленту, натягивавшие ее на ролики и подключавшие моторы к сети.
По Восточному уклону, потный, страшно уставший, но возбужденный необыкновенно, бегал Романовский, раздавая руководящие матюги. Десятник Буряк, его друг и собутыльник, стремительно семенил вокруг, то отставая, то забегая поперед начальника.
– Как, Вань, успеем? – поминутно спрашивал его Романовский.
– Само собой, Феликс Иваныч, а то прихватим второй смены самую малость, делов-то! – отвечал Буряк.
Как бы там ни было, а к семи часам утра монтаж транспортеров был в целом закончен, к восьми все они были опробованы и приняты по актам механиками участков.
Напоследок Слепко неторопливо прошелся по шахте. Ровные, чистые еще ленты конвейеров белели там, где ржавые рельсы, казалось, навечно вросли в землю. Дело было сделано. Зощенко доложил, что пылающий энтузиазмом народ за какой-то час выгреб и отгрузил с аварийного склада весь уголь подчистую. Получилось сто сорок процентов к сменному плану добычи. Это было тем более удачно, что, столкнувшись на рудном дворе со второй сменой, Евгений заметил, что некоторые, несмотря на раннее время, успели уже принять. Подобное ожидалось, но все-таки было странно. Эти люди только что освободились с аварийного склада и с шахты никуда не уходили, даже не переодевались. Тем не менее вторая смена завершилась с небольшим перевыполнением и, хотя третья подгадила – половину рабочих так развезло, что их пришлось транспортировать на новых конвейерах, за сутки вышло красивое число – 111 процентов. Чем бы ни закончился следующий день, было уже на что строить истребитель.
Вечером, когда Евгений, непринужденно развалясь на диване, трепался с Зощенко о разных пустяках, позвонил Климов:
– Слышал я, что тебе, товарищ Слепко, вновь удалось переломить ситуацию и добиться успеха. Поздравляю тебя, большое ты дело сделал! – значительно проговорил второй секретарь обкома. – Поздравляю также всех ваших товарищей женщин с их трудовым праздником!
– И я… мы все вас тоже поздравляем, товарищ секретарь! – прокричал в трубку Евгений. Было очень приятно, что Климов при всех его нынешних заботах не забыл о нем. Сразу же вслед за тем позвонил и Поспелов, в свой черед тепло поздравивший женскую часть коллектива шахты с большими трудовыми достижениями. Евгений не без труда уговорил холостяка Зощенко зайти к нему домой, отметить, так сказать. Наталья напекла пирогов. Они вместе приняли душ и, мирно беседуя, побрели в поселок.
Это было только начало. Слепко последовательно продолжал модернизацию всего своего хозяйства. Проявились люди, до штурма державшиеся в тени. Замечательной находкой оказалась Елизавета Сергеевна Левицкая – худая девушка с угреватым лицом и редкими рыжими волосами. Евгений назначил ее главным маркшейдером. Деятельность Левицкой на этой должности вошла впоследствии в легенды. Как по волшебству, выработки выпрямлялись, укреплялись и становились аккуратно побеленными. В шахте стало так чисто, что некоторые рабочие стеснялись даже бросать прилюдно окурки на рудничном дворе.
Апофеозом переустройства стал пуск «пассажирского» канатного поезда по бывшему Кривошейному ходку. Когда Рубакин, благополучно вернувшийся к тому времени на прежнюю должность, Поспелов и прочее начальство, расселось по голубым вагончикам и поезд плавно тронулся вниз, Романовский восторженно прогудел:
– Вот это так да, одно слово – метро!
Он был счастлив, но еще большего счастья ждал от будущего.
Глава 10. Секрет успеха
Спустя неделю после того, как Евгений Семенович Слепко приступил к обязанностям начальника шахты № 23-бис, он принял на работу молодого инженера Шевцова. Тот успел уже уволиться «по собственному желанию» с двух или трех шахт. Характеристика в его «личном деле» была суше сушки, что само по себе многое говорило опытному глазу. Комсомолец Шевцов Андрей Сергеевич аттестовался там как знающий инженер, но отмечались его неуживчивый характер, недисциплинированность и «склонность к теоретическим фантазиям». Именно это и настроило Слепко совершенно в его пользу. Несколькими годами ранее ему самому вполне могли дать такую же характеристику.
Шевцов оказался невысоким сухощавым блондином в щегольских очечках, фабричной вязки свитере, из-под которого высовывался белоснежный воротничок, и в очень хороших, видно что дорогих штиблетах. Картину дополняли: модная стрижка под полубокс, аккуратные маленькие усики и чистые, ухоженные ногти. Евгений удивленно пялился на странного посетителя. Как выяснилось, парень три года как окончил Политех, имел уже изобретения, действительно разбирался в горном оборудовании и чрезвычайно возмущен был окружающей косностью и безграмотностью. Немного раздражал оттенок иронического превосходства в обращении с будущим начальником, но Слепко, опять же, решил, что видит, как в зеркале, себя самого, только несколькими годами моложе, и что встретил наконец настоящего единомышленника. Поэтому он беспечно отмахнулся от ворчания своего кадровика Васильева, настоятельно советовавшего «гнать взашей этого умника». Он приказал выделить молодому специалисту отдельную комнату в общежитии и назначил его в отдел главного инженера, не без тайной мысли заменить им, со временем, самого Зощенко, которому тогда не вполне еще доверял. Потом события закрутились так бешено, что он почти позабыл о своем назначенце. В период череды штурмов и ударных вахт, сотрясавших шахту, Шевцов как-то не проявился. Когда же все отчасти успокоилось, Слепко вспомнил и, побеседовав с ним о том о сем, безо всяких мерлихлюндий назначил главным механиком. Такое уж мнение у него сложилось с первой встречи, да впрочем, больше и некого было. Ему понравилось, что Шевцов принял назначение как должное. Высоко, значит, себя ценил.
Вскоре отовсюду посыпались жалобы на то, что новый главный механик мало уделяет внимания текущей работе, не находит общего языка с подчиненными и так далее. Однажды возник неотложный вопрос, и оказалось, что Шевцов просто отсутствовал. Рассвирепев, Слепко сам разыскал его и поставил вопрос ребром. Тот, нисколько не смутившись, ответил, что «находится на службе полный рабочий день и не считает нужным задерживаться ни минутой дольше. А если кто-то торчит там до полного одурения, сутками напролет, то это говорит лишь о неумении грамотно организовать рабочее время». Евгений Семенович не нашелся, что возразить, тем более что и сам в глубине души это подозревал. Ему даже понравилась откровенная смелость подчиненного, и он решил, что следует только «подрихтовать» немного этого чудика, чтобы тот ощутил объективную реальность, но веры в себя не потерял.
