— Ха! — Она прикрывает рот тыльной стороной ладони. — Ты ведь знаешь, что пугаешь людей, верно?
— Только тех, кто выводит меня из себя.
— Вчера за обедом ты чуть не довел Холлидей до слез.
— Ну да, конечно. Она вывела меня из себя. Мне нравится Холлидей. Похоже, она тоже имеет дело с собственным дерьмом дома. Но она приложила руку к тому, чтобы превратить твою жизнь в кошмар наяву. Это займет больше, чем пара кусков торта и несколько слез, чтобы компенсировать это.
— Может, мне заставить ее ходить босиком по раскаленным углям? — Сильвер приподнимает бровь, и этот комментарий — явный намек.
Она думает, что я слишком строг к ее раскаявшейся подруге. Сильвер хороший человек. Каким-то образом, несмотря ни на что, она все еще пытается увидеть хорошее в других людях, чтобы дать им второй шанс, в то время как я больше придерживаюсь мнения, что люди — это собачье дерьмо, которое должно истекать кровью в обмен на второй шанс.
— Она не Кейси, — тихо говорит Сильвер, макая жареную картошку в свой молочный коктейль. — Холлидей мягче. Менее устойчивая. Если бы это Кейси пыталась снова завоевать мое расположение, тогда все было бы по-другому. И хочешь знать, что я думаю?
Постоянно. Всегда. Нутро твоей прекрасной головы интригует меня до чертиков. Меня смущает то, как много времени я трачу на размышления о том, что там происходит.
Я прочищаю горло.
— Конечно.
— Думаю, что тебе, вероятно, следует последовать моему примеру и быть немного помягче с Зандером. Он действительно пытается все наладить с тобой.
Моя улыбка хочет съежиться и умереть, простое упоминание о Зандере Хокинсе производит такой эффект, но я твердо фиксирую ее на месте.
— У него толстая кожа. Он может это вынести.
— Возможно, — соглашается Сильвер, склонив голову мне на плечо. — Но в один прекрасный день он сдастся. Он перестанет пытаться, и что тогда? Думаю, ты просто должен спросить себя... помимо того факта, что он заплатил кому-то, чтобы попытаться убить тебя, и знал, кем был твой отец, когда вы, ребята, встретились, ты думаешь, что он действительно был твоим другом? Если так, то тебе, вероятно, следует простить его и двигаться дальше, прежде чем ты потеряешь его насовсем.
В течение следующих тридцати минут люди медленно просачиваются в закусочную. В животе у меня все переворачивается, и я начинаю жалеть, что пошутила насчет того, что меня стошнит прямо на сцене. Какого черта я опять согласилась на это? О чем я только думала? Я провела весь прошлый год, пытаясь убедить людей не замечать меня, не пялиться на меня, не привлекать к себе внимания, и теперь целенаправленно ставлю себя в центр внимания, прося жителей Роли сделать прямо противоположное.
Это все папа виноват. Если бы он не преподнес это так, что мы выполняем какую-то общественную работу в Роли, помогая Гарри, то я бы сейчас лежала на диване Алекса, свернувшись калачиком и смотря телевизор.
Алекс идет через всю закусочную. Он настраивает мою гитару так, чтобы звук шел через большие колонки, которые Гарри установил по обе стороны маленькой треугольной сцены, уютно устроившейся в углу в задней части закусочной. Я смотрю на него, мои пальцы покалывает как сумасшедшие, адреналин проносится через все мое тело. Черт, я вообще не смогу играть, если буду так сильно трястись.
Я стою спиной к людям, занимающими свои места в кабинках, вокруг столов и у стойки, стараясь не паниковать каждый раз, когда раздается звонок над дверью и появляется кто-то новый. Алекс, кажется, совершенно не замечает того количества людей, которые не боятся погоды и вышли из дома только для того, чтобы посмотреть, как мы играем. Парень невозмутим, когда велит мне сесть на табурет и устанавливает микрофон, в который я буду петь песни. Я в нескольких секундах от того, чтобы разрыдаться, когда Алекс просит меня сказать что-нибудь в микрофон, чтобы проверить уровень звука.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Он почти роняет микрофон, когда смотрит на меня, и видит, в каком я состоянии. Положив ладони мне на плечи, парень пригибается, чтобы оказаться на одном уровне со мной.
— Эй, эй, эй. Ты реально так напугана? Если хочешь, мы можем уйти отсюда прямо сейчас. Моя квартира в тридцати секундах отсюда, через дорогу. Мы запремся в квартире еще до того, как кто-нибудь поймет, что мы сбежали.
Я издаю хриплый смешок.
— Гарри никогда меня не простит. Посмотри на всех этих людей, которые пришли. Он сегодня вечером собирается удвоить свои доходы…
Здесь действительно очень много людей. Они заказывают кофе и горячие бутерброды, тихо переговариваясь друг с другом в своих маленьких группах, но все их стулья повернуты к нашему темному маленькому углу, так что они могут лучше видеть таинственных музыкантов, которые будут выступать здесь сегодня вечером.
— Узнаешь кого-нибудь? — бормочет Алекс, бросив равнодушный взгляд через плечо.
Я медленно киваю.
— Холлидей привела своего младшего брата. Они сидят за стойкой. Папа сидит через пару мест от них. Какого черта он так нервничает? Не он же стоит здесь на сцене.
Но лицо отца, каким бы озабоченным оно ни было, обнадеживает. Он подстриг бороду, которая уже начала казаться немного жутковатой, до приемлемой длины щетины, и надел рубашку на пуговицах под пуховик, что полностью нарушает его новый дресс-код «я-никогда-не-буду-носить-что-нибудь-элегантное-снова-потому-что-твоя-мать-не-может-заставить-меня». Дресс-код я полностью одобряю. Хотя темно-серый материал ему очень идет. Я бы никогда не сказала ему об этом в лицо, но он действительно выглядит очень эффектно.
Я продолжаю прочесывать закусочную, высматривая знакомые лица.
— Здесь Гарриет Розенфельд из школы.
Алекс ухмыляется, распутывая длинный кабель и вставляя его в заднюю часть усилителя.
— Аааа. Трубачка. Ты ведь рада, что согласилась давать мне уроки вместо того, чтобы подсунуть меня ей? Сегодня вечером я мог бы играть Reveille с ней…
— Я не соглашалась давать тебе уроки. Ты не оставил мне выбора. О боже... это?..
Алекс смотрит вверх, следуя за моим взглядом, и его руки все еще лежат на гитаре.
— Ага, это она, — отрезает парень. — Я не разговаривал с ней с тех пор, как она тогда пришла в квартиру. Хотя она все время звонила…
С другой стороны, пробираясь сквозь толпу, социальный работник Алекса, Мэйв, похоже, пытается найти место, чтобы сесть. Она замечает свободное место в баре и быстро занимает его... прямо рядом с моим отцом.
— Хорошо. — Алекс прочищает горло. Он вдруг выглядит несчастным.
Мейв не должна быть здесь. Для Алекса, я уверена, она — дурное предзнаменование. Женщина сообщила ему новость, которая навсегда изменила его жизнь. Должно быть, это было очень тяжело для нее. Это была не ее вина. Смерть Бена не имела абсолютно никакого отношения к Мейв, но для Алекса, каждый раз, когда он смотрит на нее, я уверена, все, что он слышит — это ее голос, повторяющий эти слова снова и снова…
«Мне очень жаль, Алессандро. Правда, очень жаль. Но... произошел несчастный случай. Твой брат. Бен... Боже, мне очень жаль, но Бен мертв».
У стойки папа поворачивается и улыбается Мэйв, и что-то неприятное скручивается у меня в животе.
— Ладно, детишки. Думаю, это то, что надо. — Гарри появляется рядом со сценой с двумя бутылками кока-колы и парой стаканов льда для нас.
Я на секунду замираю от желания спросить, нет ли у него текилы, но останавливаю себя. Гарри старой закалки; он не стал бы подавать алкоголь подростку, даже если бы у него была лицензия на алкоголь. Кроме того, папа этого не одобрит и разозлится, что я задала одному из его друзей такой идиотский вопрос.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Кажется, все, кого я пригласил, уже прибыли, — весело говорит Гарри. — Не уверен, что вы, двое, собираетесь играть, но некоторые местные жители сделали несколько запросов. Все очень просто. Ну, знаешь, Эрик Клэптон. «Иглз». Я сам люблю Hotel California.
