Через час Надя окончательно захмелела и ушла на балкон, как и предсказывала Жаннетта. Сама хозяйка квартиры закрылась в ванной комнате. Я так и осталась сидеть на табуретке у окна. Уже начинало смеркаться, а Владимир мне так и не позвонил.
«Неужели у его отца ничего не вышло?» — со страхом размышляла я и сверлила взглядом узкий подоконник.
Мне казалось, время тянется очень медленно. Жаннетта принялась раскладывать диван ко сну, ванную заняла Надя, а я нервно мерила шагами комнату.
Резкий стук в дверь заставил нас с Жаннеттой вздрогнуть.
— Это Сережа! — подала голос из ванной Надя. — Не открывайте ему!
Но стук раздался снова.
— Я открою, а то всех соседей на уши поставят, — буркнула Жаннетта и двинулась в прихожую.
— Маш! — крикнула она. — Это к тебе…
Сердце ушло в пятки, и я бросилась следом за Жаннеттой. На пороге стоял Облонский.
— Вова!
Я прикрыла за собой дверь и бросилась ему на шею в полумраке лестничной клетки. Он прижал меня к себе крепко-крепко.
— Ты зачем моему отцу обещаний с три короба надавала? — усмехнувшись, выдохнул мне в шею босс.
— А что мне оставалось?
— Божена тебе голову задурила, а ты поверила, да? — заглянул в мои глаза он.
— Что значит, задурила?
— Это она глупость с обыском придумала. Заплатила бравым сотрудникам уголовного розыска за мой арест. Потому что другого способа поговорить, кроме как за тремя замками в комнате для допросов, у нее не нашлось…
— Но… я ведь… я так переживала! Я думала, что не увижу тебя больше! Как она могла так со мной поступить?!
— Ладно, все хорошо уже… — ласково погладил меня по спине Облонский. — Только обещание придется выполнять.
— То есть?.. — непонимающе захлопала глазами я.
— У нас в семье так принято — если невеста дает обещание отцу жениха, то обещание обязаны выполнить, — мягко пояснил мой будущий муж.
Я вдруг подметила, что он странно спокоен.
— А почему ты на меня не злишься? Я же… получается, я подвела тебя…
— Во-первых, тебя тоже обманули, как и меня. А во-вторых, мы с отцом все же поговорили… У каждого человека есть свои страхи, Машенька. Мой самый большой страх — то, что Даша останется одна на чужом кладбище. Потому что в нашей семье всех хоронили на семейном кладбище, в моем родном городе. А Дашу не приняли при жизни, и после смерти тоже, получается…
— Но твой отец, он сказал…
— Мы с ним долго говорили. Дашу перезахоронят рядом с моей мамой. Теперь я могу быть спокоен.
— Правда?
Он вздохнул и прижал меня к себе.
— Да. Моя дочка будет там, где ей не дали место при жизни. А вот нам с тобой придется вернуться в мой родной город.
— А что мы там будем делать? — с опаской взглянула на босса я. — Коров доить? Коз пасти?
Он рассмеялся.
— Каких коз? Кроме домашнего вина у нас ничего особенного не производят. А вот элитная гимназия в городе есть. Одна единственная, мы с братьями в ней учились. Хороших филологов в городке днем с огнем не сыщешь, так что для тебя работа точно найдется… И вообще, поехали домой, а? Жуткий денек выдался.
— Поехали, — заулыбалась я. — Только сумку свою возьму.
Наскоро попрощалась с подружками, подхватила сумку, и скоро лифт вез нас с Владимиром на первый этаж. Мы держались за руки крепко-крепко, и я чувствовала себя очень счастливой. Настолько счастливой, что мне даже не хотелось злиться на королеву Божену за ту выходку, которую она устроила.
Глава 57. Облонский
Они вернулись домой. Наскоро поужинали тем, что нашли в холодильнике. Маша собиралась в душ, а почему-то Владимира подозрительно быстро потянуло в сон. Едва успел коснуться головой подушки — и отключился. Даже Машу не дождался из ванной.
Ему снился страшный сон. Странный и жуткий. Вот Даша в красных резиновых сапожках бежит по осенним дорожкам и весело смеется. Длинные темные волосы выбиваются из-под шапочки, их еще не уничтожила проклятая химиотерапия. Она бежит, а Владимир, как завороженный, смотрит ей вслед. Там, впереди, темнеет черное озеро. Даша бежит к озеру, и Облонского пронизывает дикий страх — он знает, что озеро смертельно опасно. Оно поглотит ее навсегда. Нельзя, нельзя позволить Даше бежать к озеру. Он хочет кричать, но почему-то не может. Хочет броситься следом, но не может двигаться. Его, будто парализовало. Даша смеется, бежит. Ее волосы… они очень похожи на другие. Такие желанные… И бежит уже не Даша. Бежит Мария к черному озеру и весело смеется. Игриво оборачивается.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
«Владимир Николаевич, вы купите мне самолет?»
«Купите, Владимир Николаевич?»
«Купите самолет?»
Ее смех, такой живой и веселый — звенит у него в ушах. Ее волосы — такие красивые, длинные — развеваются на ветру. Она все ближе к черному озеру. И вдруг Облонский понимает — это смерть.
«Нее-т! Маша, стой!» — не своим голосом заорал он и распахнул глаза.
Его всего трясло. Майка промокла насквозь, пульс бил набатом в висках. Он сел в постели и отбросил одеяло в сторону. Громко выругался, но ужас видения никак не хотел его покидать. Черное озеро. Он знал его. В его родном городе, там, где жили Оболонские, был парк. А посередине парка — озеро с уточками. Безмятежное, тихое место. Рядом беседки для пикника, высокие сосны. Отчего в его сне озеро стало символом смерти? Почему оно явилось снова, вместе с убегающей Дашенькой? И почему Маша бежала следом за Дашей?
У Облонского не было ответа на эти вопросы. Но сердце тягостно сжалось. Очнулся от сна окончательно и побелел от страха.
Вокруг что-то было не так. Воздух… было нечем дышать. Вся спальня наполнилась едким дымом.
«Пожар!» — ужаснулся Облонский.
— Маша! — схватил за плечи спящую, как убитая, невесту. — Маша, проснись! Что-то случилось!
Она не реагировала.
Он натянул на себя джинсы, футболку — первое, что попалось под руку — и бросился к двери. Отшатнулся обратно. Первый этаж пылал. Пламя подбиралось к лестнице, и одного взгляда хватало, чтобы понять — им не выбраться.
Владимир захлопнул дверь, подбежал к окну. Распахнул его, впустил свежий воздух и глянул вниз. Можно было попытаться спрыгнуть, карниз на первом этаже уцелел.
— Маша!
Схватил невесту за плечи, снова принялся трясти, но она никак не открывала глаза. Дым — едкий, гадкий — пробирался в щель под дверью спальни, заполнял все пространство и дышать стало почти невозможно.
— Да что же это такое?! Где, черт возьми, службы, которым я каждый месяц плачу деньги?!
Будто отвечая на его вопрос, вдалеке послышались сирены пожарных машин.
Он растерянно осмотрелся по сторонам. Времени на спасение почти не оставалось. Заметил сотовый телефон, лежащий на прикроватной тумбе, засунул его в карман джинсов. Склонился над Марией. Она дышала, но как-то странно, едва ощутимо.
Сгреб в охапку ее вместе с покрывалом, и тут заметил, что она заснула, не сняв с себя вещи. Значит, так и не дошла до ванной комнаты.
Размышлять об этой странности было некогда. Кое-как забравшись на подоконник, Облонский прижал к своей груди невесту и прыгнул вниз, в неухоженный палисадник.
Он упал на спину, приняв весь удар от падения на себя. Боль — резкая, неприятная, пронзила спину и ребра, но он не обращал на нее внимание.
Бросился к лежащей на боку невесте. Та тихо застонала.
— Маша! Очнись, Машенька! — принялся шлепать ее по щекам Облонский.
— Вова… мне плохо… так плохо… — прошептала она. — Мне кажется, я сейчас умру…
Он едва успел ее приподнять над землей, как ее вырвало.
Глянул на руки — там кровь. Испугался, но затем понял — при падении Маша задела плечом карниз, и теперь из рассеченной раны тонкой струйкой течет кровь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Два сотрудника пожарной службы перемахнули через высокие ворота и бежали им навстречу.
— Уходите, крыша может обвалиться! — крикнул один из них. — В доме еще были люди?
— Нет, мы вдвоем, — придерживая дрожащими руками Марию, отозвался Владимир. — С моей невестой что-то не так… Ей надо в больницу.
