— Надо быть строгим в исполнении формальностей, — сказал Борг серьезно.
Фальк подписал.
— Иди сюда, Селлен, и засвидетельствуй! — приказал Борт.
— Я не знаю, имею ли я право, — ответил тот. — Я видел дома так много несчастья, происшедшего от таких подписей у нас в деревне…
— Ты теперь не в деревне и не с мужиками! Пиши, что ты удостоверяешь, что Фальк подписал собственноручно, ведь это ты можешь сделать!
Селлен подписал, но качал головой.
— Разбуди-ка этого вола, он тоже подпишет.
Когда все толчки оказались тщетными, Борг взял щипцы, раскаленные докрасна, и сунул их под нос спящему.
— Проснись, собака, тебе дадут есть! — крикнул он.
Олэ вскочил и стал протирать себе глаза.
— Ты должен удостоверить подпись Фалька, понимаешь?
Олэ взял перо и написал под диктовку обоих поручителей, после чего опять хотел завалиться спать, но был задержан Бортом.
— Стой, подожди! Фальк напишет еще взаимное поручительство.
— Не пиши, Фальк, — сказал Олэ, — это нехорошо, не оберешься забот.
— Молчи, собака! — заревел Борг. — Иди сюда, Фальк! Мы сейчас поручились за тебя, понимаешь, теперь ты должен поручиться вместо Струвэ, который обременен судебным преследованием.
— Что такое? — спросил Фальк.
— Это только форма; сумма долга восемьсот — банку маляров; первый платеж уже произведен, но тут Струвэ подвергся судебному преследованию, и нам надо заменить его. Это старый хороший вексель, и нет никакого риска.
Фальк подписал и оба свидетеля тоже.
Борг тщательно и с видом знатока сложил векселя и передал их Ленину, который тотчас же направился к двери.
— Теперь ты через час вернешься с деньгами, — сказал Борг, — а то я тотчас же пойду в полицию и тебя задержат по телеграфу.
Потом он встал и лег, довольный совершенным делом, на диван, на котором лежал Олэ.
Тот, шатаясь, подошел к огню, лег на землю и свернулся как собака.
Некоторое время длилось молчание.
— Послушай-ка, Олэ, — сказал Селлен, — что, если бы нам подписать такую бумагу?
— Тогда вы попадете в Риндо, — сказал Борг.
— Что такое Риндо? — спросил Селлен.
— Это тюрьма, находящаяся на шхерах; но если господа предпочитают озеро Мэлар, то там есть, тюрьма под названием Ланггольм.
— Нет, серьезно, — спросил Фальк, — что будет, если деньги не будут уплачены в срок.
— Тогда можно сделать новый заем в банке портных, — ответил Борг.
— Отчего вы не занимаете в государственном банке? — продолжал Фальк.
— Он не годится! — отвечал Борг.
— Понимаешь ли ты это? — сказал Олэ Селлену.
— Ни одного слова! — ответил тот.
— Вы узнаете это, когда будете ассистентами академии и попадете в адресную книгу!
XXIII
Николай Фальк сидел в своей конторе утром в сочельник. Он не остался неизменным: время разредило русые волосы на его голове, и страсть прорыли стоки на его лице для яда, текшего из больной почвы. Он сидел перед маленькой книжечкой размера требника, и в ней перо его строчило, как будто бы он вышивал узор.
В дверь стукнули, и книжонка мгновенно исчезла под крышкой конторки, а утренняя газета заняла её место. Фальк погрузился в чтение, когда вошла его жена.
— Садись, — сказал Фальк.
— Нет, на это у меня нет времени! Ты прочел газету?
— Нет!
— Но ты как раз ее читаешь.
— Я только что начал.
— Значит, ты прочел заметку о стихах Аренда?
— Да.
— Ну? Его ведь очень хвалили.
— Он сам написал ее.
— Это же ты сказал вчера вечером, когда читал «Серый Колпачок».
— Чего тебе надо?
— Я только что встретила жену адмирала; она благодарила за приглашение и высказала удовольствие по поводу того, что встретит молодого поэта.
— Она так и сказала?
— Да.
— Гм!.. Можно, конечно, ошибиться. Я не хочу этим сказать, что я ошибся. Тебе, должно быть, опять нужны деньги?
— Опять? Когда я получала в последний раз?
— На! Но уходи! И не требуй больше ничего перед Рождеством, ты знаешь, год был плох.
— Нет, я этого не знаю! Все говорят, что год был хорош.
— Для сельских хозяев — да, но не для страховых обществ. Прощай!
Госпожа Фальк вышла, и вошел Франк Левин, осторожно, как бы опасаясь засады.
— Что тебе надо? — спросил его Фальк.
— О, я только мимоходом захотел пожелать тебе доброго дня.
— Это умно; я как раз хотел поговорить с тобой.
— Да что ты?
— Ты знаешь молодого Леви?
— Да, конечно!
— Прочти эту бумажку вслух!
Левин прочел вслух: «Большое пожертвование. С нередкой теперь для нашего купечества щедростью негоциант Карл Николаус Фальк, в ознаменование годовщины счастливого брака, передал правлению детских яслей «Вифлеем» дарственную запись на 20.000 крон, из которых половина будет выплачена тотчас же, другая же половина после смерти благородного дарителя. Дар тем более ценен, что госпожа Фальк состоит одной из учредительниц этого человеколюбивого учреждения».
— Годится это на что нибудь?
— Великолепно! За это ты получишь орден Вазы к Новому году.
— Ты пойдешь, значит, в правление, т. е. к моей жене, с дарственной записью и деньгами, а потом найдешь молодого Леви. Понял?
— Конечно!
Фальк передал ему дарственную запись, напечатанную на пергаменте, и помеченную в ней сумму.
— Пересчитай, правильно ли ты получил?
— Левин развернул пачку бумаг и широко раскрыл глаза. Это было пятьдесят больших листов литографами работы во всех цветах.
— Это деньги? — спросил он.
— Это ценные бумаги, — ответил Фальк, — 50 акций по 200 крон общества. «Тритон», которые я дарю яслям «Вифлеем».
— Ага, значит общество теперь затонет, потому что крысы покидают корабль.
— Этого я не говорил — сказал Фальк со злым смехом.
— Но если это случится, тогда ясли могут требовать конкурса.
— Мне какое дело, а тебе еще меньше. Теперь о другом. Ты должен — ты знаешь, что я подразумеваю, когда говорю, что ты должен…
— Я знаю, знаю: судебный пристав, векселя; продолжай-ка!
— Ты должен доставить Арвида к моему обеду на третий день праздников.
— Так же легко мне принести тебе три волоса из бороды великана. Видишь ли ты, как хорошо было, что я тогда весной не передал твоих слов. Разве я не говорил, что будет так?
— Ты говорил это? Молчи, чёрт бы тебя побрал, и делай, что я тебе говорю! Так вот какое дело. Есть еще одно. Я заметил у моей жены некоторые симптомы раскаяния. Она, должно быть, встретила мать или одну из сестер. Рождество — сентиментальная пора. Зайди к теще и поддай немного жару!
— Это неприятное поручение…
— Марш! Следующий…
Левин ушел, и его сменил магистр Нистрэм, которого впустили в заднюю дверцу. Теперь исчезла утренняя газета, и опять появилась узкая книга.
Нистрэм выглядел печально; его тело уменьшилось на треть своего объема, и платье его было очень поношено. Он покорно остановился у двери, вынул очень потрепанный бумажник и стал ждать.
— Готово? — спросил Фальк и заложил указательный палец в книгу.
— Готово! — ответил Нистрэм и открыл бумажник.
— № 26. Лейтенант Клинг; 1500 крон. Уплачено?
— Не уплачено!
— Отсрочка с пеней и процентами. Посетить на дому!
— Никогда не принимает дома.
— Угрожать по почте посещением в казарме. — До 27. Судья Дальберг — 800 крон. Посмотрим. Сын негоцианта, оцениваемого в 35.000. Подождем, если только заплатит проценты. Погляди ему в руки!
— Он никогда не платит процентов.
— Напиши ему открытку в суд. Да 28. Капитан Стьернборст: 4.000. Вот он, паренек! Не заплачено?
— Не уплачено!
— Прекрасно. Мероприятия: посетить его в двенадцать часов на вахте; одежда — твоя; конечно — компрометирующая. Это красное пальто, пожелтевшее по швам — ты знаешь!
— Не помогает; я его навещал на вахте среди зимы в одном пиджаке.
— Тогда ты пойдешь к поручителям.
— Я был у них, и они послали меня к чёрту. Они сказали, что это только формальное поручительство.
— Тогда ты зайдешь к нему в среду, в час дня, в правление «Тритона»; возьми с собой Андерсона, вас будет двое.
— Это уже было сделано.
— Ну и при этом как же выглядело правление? — спросил Фальк и подмигнул.
— Оно выглядело весьма смущенно.
— А, действительно? Оно выглядело весьма смущенно?
— Да.
— А он сам?
— Он вывел нас на подъезд и сказал, что он заплатит, если мы только пообещаем никогда не приходить к нему туда.
— Ого! Сидит там два часа в неделю за шесть тысяч, потому что его фамилия — Стьернборст. Посмотрим. Сегодня суббота! Ты будешь в «Тритоне» ровно в полчаса первого; если увидишь там меня, что случится наверно, то не показывай виду. Понял? Хорошо! Новые просьбы?
