— Беги! — приказывает он.
Я изо всех сил пытаюсь сохранить равновесие, когда Эван тащит меня за собой, мчусь по дощатому настилу. Я поворачиваюсь на хриплые восклицания за нашими спинами и вижу Ллойда, несущегося за нами. Необычайно подвижный для своего возраста, он мчится на полной скорости, уворачиваясь от тележек с едой и туристов. В его глазах дьявол.
— Сюда, — говорит Эван, потянув меня влево.
Мы сокращаем переулок между парой баров, который ведет за карнавал на набережной, который проводится большую часть лета.
Мы проскакиваем между парой промежуточных игр и проходим через заднюю дверь, где на нас тут же обрушивается саундтрек из чего-то, что я могу описать только как трансовую музыку, наложенную на мелодии детских стишков с приводящим в замешательство смехом клоунов. Здесь кромешная тьма, за исключением случайного стробоскопа, который показывает лабиринт висящих раскрашенных манекенов.
— Я всегда знала, что это то, что я увижу перед смертью, — говорю я.
Эван торжественно кивает.
— Там определенно есть мертвые дети, замурованные где-то здесь.
Переводя дыхание, я провожу рукой по своим растрепанным волосам.
— Итак. Ты убил птицу человека?
— Нет, сатанинская собака Купера убила птицу. Я категорически возражаю против любой вины с моей стороны.
— Ага. И как это произошло? — Прежде чем он успевает ответить, осколок дневного света проникает в комнату из ниоткуда… Мы оба приседаем, прижимаясь к стене, чтобы нас не зацепило.
— Кто здесь внутри? — голос кричит с другой стороны комнаты. — Мы еще не открылись.
Эван прикладывает палец к губам.
— Убирайся отсюда, ты меня слышишь? — За требованием разгневанного мужчины следует громкий, пугающий треск. Как будто летучая мышь врезалась в стену или что-то в этом роде. — Если мне придется охотиться на тебя, я выверну твои внутренности.
— Боже мой, — шепчу я. — Нам нужно убираться отсюда к чертовой матери.
Мы нащупываем дверь, через которую вошли, но там все еще темно и дезориентирующая музыка, навязчивый смех и стробоскопические огни заставляют всю комнату казаться заикающейся. Практически ползком мы ползем в другом направлении, пока не находим небольшую нишу. Мы останавливаемся, прислушиваясь к тяжелым шагам нашего преследователя.
Замкнутый, затравленный, не издающий ни звука, Эван загоняет нас в тень узкого угла. Его руки на моих бедрах, а его теплое тело прижимается к моему, и я почти не слышу саундтрек к "кошмару". Только звук моего собственного дыхания в моих ушах. Мой разум спотыкается о случайные мысли и ощущения. Запах его шампуня и выхлопных газов мотоцикла. Его кожа. Воспоминания об этом на моем языке. Его пальцы.
— Не делай этого, — хрипит он мне в ухо.
— Что?
— Не вспоминай.
Было бы так легко схватить его за волосы и притянуть его губы к моим. Пусть он запихнет меня в этот дом ужасов, пока мы будем готовиться к тому, что нас там зарубит Сумасшедший Вилли.
— Мы сказали, что не будем, — напоминает мне Эван, читая мои мысли, потому что нам никогда не нужны были слова, чтобы говорить друг с другом. — Я пытаюсь быть хорошим мальчиком, Фред.
Я облизываю свои сухие губы.
— Просто из любопытства, что бы сделал плохой мальчик Эван? — спрашиваю я, потому что, очевидно, я занимаюсь самоистязанием. Он тоже облизывает губы.
— Ты действительно хочешь, чтобы я ответил на это?
Нет.
Да.
— Да, — говорю я ему.
Ладони Эвана слегка ласкают мои бедра, посылая дрожь по моему позвоночник.
— Плохой мальчик Эван взял бы свою руку и засунул ее тебе под юбку.
Чтобы подчеркнуть это, одна большая ладонь перемещается на юг, чтобы захватить подол моей бледно-зеленой юбки кончиками пальцев. Однако он не поднимает его. Просто играет с тонкой тканью, в то время как легкая улыбка приподнимает уголки его рта.
— Да? — Мой голос хриплый. — И зачем ему это делать?
— Потому что он хотел бы узнать, насколько ты ему нравишься. Насколько мокрая. — Он сжимает ткань между пальцами, дразняще дергая. — А потом, когда он почувствовал бы, как сильно ты этого хочешь, он запустил бы в тебя свои пальцы. Тебе даже не нужно было бы снимать трусики, потому что “Плохая девочка Жен” их не носит.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я чуть не стону вслух.
— Затем, после того, как он заставил тебя кончить, он перевернул бы тебя. Сказал тебе, чтобы ты прижала ладони к стене. — Эван приближает губы к моему уху, вызывая еще одну дрожь, на этот раз шквал. — И он бы трахал тебя сзади, пока оба не забыли бы имена.
Все еще улыбаясь, он отпускает мою юбку, которая, развеваясь, спускается к моему колену. Эта дразнящая рука скользит обратно на север, на этот раз, чтобы обхватить мой подбородок. Я смотрю на него, не в силах дышать. Шаги Сумасшедшего Вилли затихли. И клоунская музыка почти отошла на задний план в моем мозгу. Все, что я слышу сейчас, это стук моего сердца. Мой взгляд прикован к губам Эвана. Потребность поцеловать его достаточно сильна, чтобы заставить мои колени дрожать.
Чувствуя, как я шатаюсь, он хрипло смеется.
— Но мы мы не собираемся делать ничего из этого, не так ли?
Несмотря на то, что мое тело кричит мне "пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста", я медленно выдыхаю и киваю.
— Нет, — соглашаюсь я. — Мы не собираемся этого делать.
Вместо этого мы проверяем, что путь свободен, а затем возвращаемся тем же путем, которым пришли, пока не находим сломанный знак выхода над дверью. Мы выходим невредимыми, но я не могу сказать то же самое о своем либидо. Мое тело пульсирует от потребности, граничащей с болью. Не трогать Эвана своими руками намного, намного сложнее, чем я думала.
Честно говоря, я понятия не имею, как долго я смогу сопротивляться.
ГЛАВА 23
Эван
На рассвете я стою на крыльце Райли с телефоном у уха. Это четвертый раз за десять минут, когда он переходит на голосовую почту. Я сказал парню, что когда я говорю "рано", я имею в виду именно это. Итак, я спрыгиваю по ступенькам и огибаю крошечный бледно-голубой домик, обшитый вагонкой, к окну его спальни. Я стучу в стекло, пока сонный подросток не отодвигает жалюзи, чтобы протереть мне глаза.
Я расплываюсь в улыбке.
— Проснись и пой, солнышко.
— Время пришло? — Его голос приглушен за окном.
— Время поторопиться. Поехали.
Когда Райли попросил меня сводить его на серфинг, я предупредил его, что мы не собираемся возиться с переполненными послеобеденными пляжами. Если бы он хотел выйти на воду, ему пришлось бы грести с большими мальчиками. Это означает купание в волнах перед завтраком.
Я запрыгиваю в грузовик Купера у входа, чтобы дождаться ребенка. Несколько минут спустя я подумываю о том, чтобы залезть в его окно и вытащить его, когда его тетя стучит в пассажирское окно.
— Доброе утро, — приветствую я ее, выключая радио. — Я не разбудил? Я должен взять Райли на серфинг.
Одетая в толстовку с капюшоном на молнии поверх медицинской формы, Лиз бросает взгляд на мою доску для серфинга в кузове грузовика.
— Верно, он упоминал об этом прошлой ночью. Однако ты не разбудил меня. У меня ранняя смена. Он должен выйти через минуту. — Она держит в руках большой поднос, завернутый в фольгу. — Это для тебя. Поскольку у нас никогда не было того ужина.
— Извините за это. — Я проскальзываю через сиденье, чтобы взять у нее поднос и приподнять фольгу. Домашний пирог внутри пахнет потрясающе. — Меня задержали на работе.
— Надеюсь, у тебя нет аллергии на вишню..
Я отламываю кусочек коржа пирога, чтобы положить в рот. О, черт возьми, это восхитительно.
— А что, если это так?
Она усмехается.
— Ешь маленькими кусочками.
— Готово! — Райли выбегает трусцой из дома, дверь за ним захлопывается. Он тащит свою доску под мышкой, с рюкзаком, перекинутым через плечо.
— Помни, тебе нужно постирать кое-что, пока я на работе. — Лиз отодвигается, чтобы позволить Райли запрыгнуть в грузовик, а я возвращаюсь на место водителя. — И немного отбеливателя для этой ванны не повредит.
