— Все должны разойтись, — сообщает Рэндалл всей толпе.
— Это частная собственность, — отвечает Эван без всякой сдержанности.
Я без сомнения знаю, что прямо сейчас образы Рэндалла, загоняющего меня в угол в баре и пытающегося меня облапать, крутятся в его голове, когда он сжимает в кулаке гладкую деревянную рукоятку топора.
— Ваша собственность заканчивается на траве. Этот песок здесь является общественным пляжем, парень.
Эван наклоняет голову, облизывая губы. Безумный трепет, который он получает от вкуса собственной крови.
— В чем проблема? — Купер делает шаг вперед, чтобы дать немного больше пространства между Эваном и Рэндаллом. — Не пытайся сказать мне, что ты получил жалобу на шум. Все наши соседи прямо здесь.
Не дрогнув, Рэндалл выплевывает плоский ответ.
— У тебя нет разрешение на этот костер. Это противоречит городскому кодексу.
— Чушь собачья. — Терпение иссякло, Эван повышает голос. — У людей здесь все время горят костры. Никому никогда не требовалось никакого чертова разрешения.
— Это домогательство, — говорит Купер.
Со скучающим видом Рэндалл лезет в карман рубашки.
— Мой номер значка указан на карточке. Не стесняйтесь подавать жалобу. — Он тычет им в Купера, который позволяет ему упасть на песок. — Закругляйся или поехали со мной в отделение.
Эван берет визитную карточку.
— Мы же не хотим здесь мусорить, да, помощник?
На этом вечеринка окончена. Направляясь к дому, люди начинают расходиться. Эван и Купер отступают, хотя и неохотно, чтобы упаковать напитки. С сожалением пожав плечами, Мак идет разбирать стулья и складной столик. Между тем, я понятия не имею, где я оставила свою сумочку. Я ищу ее, прощаюсь с друзьями, проходящими мимо, когда я чуть не врезаюсь в Рэндалла, который сливается с ночью в своей темной форме шерифа.
— Это не заняло много времени. — Он усмехается, скрестив руки на груди, что незаслуженно чувство превосходства давит на меня.
— Что? — Я на самом деле не хочу ответа, поэтому я пытаюсь уклониться от него, но Рэндалл встает на моем пути.
— У Харрисона не было ни единого шанса, да? Он едва ступил на порог, а ты уже выходишь на него.
— Что это должно означать? — Он заставил меня устать от него в кратчайшие сроки. Мне не нравится, на что он намекает, и я не собираюсь развлекать его мусором на своей родной территории. Мы не на публике. Здесь может произойти все, что угодно, и никто не скажет ни слова.
— Означает, что ты никого не обманешь, милая. Прежде всего меня. — Рэндалл наклоняется, рыча слова, покрытые тошнотворным запахом корн-догов и кофе на заправке. — Ты все еще маленькая лживая шлюха. Делаешь все, чтобы разрушить жизнь другого человека.
— Мне очень жаль. — Эван шагает рядом со мной, топор перекинут одной рукой через плечо. — Я не совсем расслышал это. — Он наклоняет ухо к Рэндаллу. — Вам нужно будет высказаться. Повторите это еще раз?
— Все в порядке, — говорю я, хватая Эвана за свободное запястье. Если раньше я беспокоилась о том, что стану беглецом, то теперь я совершенно обеспокоена. — Проводишь меня до машины?
— Продолжай, мальчик. — Рэндалл кладет правую руку на пистолет. Его ремень на кобуре расстегнут. — Назови мне причину.
Эван сверкнул дикой улыбкой, которую я видела сотни раз. Прямо перед тем, как он прыгнул с разбега со скалы или разрядил пейнтбольное ружье в полицейскую машину. Это улыбка, наполненная спокойствием безумия, говорящая: "Смотри на это".
— Да, видишь ли… — Эван восхищается топором, поворачивая его в руке. — Как уважаемый владелец бизнеса и честный член моего сообщества, я бы никогда не столкнулся с представителем закона. — Он проводит ногтем большого пальца по лезвию.
Именно тогда я понимаю, что этот разговор привлек аудиторию.
Меньший контингент, чем прерванная партия. На самом деле, с Купером, Уайаттом, Тейтом и Билли, остатки состоят почти исключительно из сертифицированных членов общества Fuck Around и Find Out.
— Но ты подходишь ко мне и к моему окружению, — говорит Эван, без намека юмора в его серьезном тоне. — Тебе лучше пойти потанцевать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Секунду или две Рэндалл, кажется, обдумывает предложение.
Затем, оценивая оппозицию, он думает о ней лучше. Он выкрикивает последний приказ в мегафон.
— Три минуты истекли. Убирайся отсюда.
Он не ждет согласия, а тащится обратно по песку и высокой траве к дороге, где его ждет патрульная машина. Я не перевожу дыхание, пока не вижу, как задние фонари мигают красным, а затем исчезают.
Следуя за Эваном до дома, я все еще немного запыхалась от всего этого испытания. Каким-то образом у него все еще есть топор, который он бросает на комод, когда мы входим в его спальню наверху. Я не была здесь год, и, как ни странно, это похоже на посещение музея моей собственной жизни. Воспоминания на каждой стене.
— Что это за взгляд? — спрашивает он, снимая рубашку и бросая ее в корзину. У меня пересыхает в горле, когда мое внимание привлекает линия его груди, рельефные мышцы пресса.
— Пахнет все так же.
— Эй, я вчера стирал.
Я закатываю глаза, прохожусь по комнате.
— Не так. Я имею в виду запах знакомый.
— Ты в порядке?
— На минутку там… — Я отвлекаюсь, когда брожу по спальне.
Он никогда не был сентиментальным типом. Здесь нет фотографий, прикрепленных к стене. Никаких старых билетов на концерт или сувениров. Спортом тоже особо не увлекался, так что нет ни одного из этих маленьких золотых человечков.
— Я подумала, что ты мог бы найти применение этому топору. Ты произвел на меня впечатление тогда.
Мой взгляд проводит последнюю проверку.
Его комната — это просто утилитарный набор из какой-то базовой мебели, телевизора, игровой системы и содержимого его карманов, которые он каждый день бросал на тумбочку. За исключением одной оборки на его комоде: декоративное стеклянное блюдо, похожее на то, в которое пожилая леди кладет попурри, наполненное многолетними хлопьями.
Этот придурок иногда такой чертовски милый.
— Какая часть произвела на тебя впечатление? — спрашивает он.
Я поворачиваюсь и вижу, что он прислонился к двери своей спальни. Ноги скрещены, руки засунуты в карманы. Джинсы низко сидят на бедрах.
Все в нем требует, чтобы его взяли. И я заперта здесь с ним.
— Я восхищена твоей сдержанностью. — Я не знаю, что делать со своими руками, я кладу их на край его стола, подпрыгиваю и сажусь на него.
— Я не могу вспомнить, играем ли мы все еще в противоположную игру. Но я пойду выслеживать его задницу, если мы этого не сделаем.
— Нет, ты молодец.
Он поднимает бровь.
— Насколько хорошо?
— Ты прислонился к этой двери, потому что боишься, что я уйду?
— А ты хочешь?
Когда Эван смотрит на меня из-под своих густых темных ресниц, все переполнено воспоминаниями и голодом, я забываю, что делаю. Все правила и сомнения вылетают в окно.
— Нет, — признаю я.
Он отталкивается от двери и направляется ко мне, упираясь руками в стол по обе стороны от меня. Рефлекторно я раздвигаю ноги, чтобы он встал между ними. Я зацикливаюсь на его губах. Когда я думаю, что он собирается поцеловать меня, он поворачивает лицо, чтобы вместо этого коснуться губами моего виска.
— Я скучал по тебе, — говорит он, и это больше похоже на стон, чем на слова.
— Я прямо здесь.
Мой пульс бьется в моей шее, в моих ладонях, призрачное эхо мое колотящееся сердце резонирует с каждым нервным окончанием. Я почти задыхаюсь от предвкушения того, что что-то должно произойти, и не уверена, что это должно быть. Потому что я дала себе обещание. Однако прямо сейчас я ни за что на свете не смогу придумать веской причины, чтобы сохранить его.
С самым легким прикосновением руки Эвана скользят вверх по внешней стороне каждой ноги, по моим коленям, бедрам.
— У меня все плохо, Фред. — Его голос звучит хрипло. — Насколько я понимаю, тебе лучше отправить меня в холодный душ, пока это не стало серьезным.
