Сообразив, что следует делать, я открыл все обращенные к Луне окна и скорчился. Толчком меня подбросило кверху, и я самым нелепым образом повис, в воздухе. В этом положении я следил, как полумесяц становится все больше и больше, пока не почувствовал, что приблизился к Луне настолько, что это становится уже опасным. Тут надо было закрыть все шторы, пролететь, используя приобретенную скорость, мимо Луны и, если мне не суждено разбиться о ее поверхность, продолжать полет по направлению к Земле.
Так я и сделал.
Наконец я почувствовал, что передвигаюсь с достаточной быстротой, и одним движением руки заставил лунный полумесяц исчезнуть из моих глаз. Как это ни странно, но я помню, что не испытывал тогда ни страха, ни тоски. Я устроился поудобнее и начал в этом комочке материи свое долгое странствование по бесконечному пространству. Калорифер обогрел внутренность шара до вполне сносной температуры. Воздух был освежен кислородом. И если не считать легкого прилива крови к голове, не оставлявшего меня все время моих скитаний за пределами Земли, я чувствовал себя превосходно. Я погасил свет, опасаясь, что мне нехватит электрической энергии в конце полета, и сидел в темноте, озаряемый только проникавшим снизу сиянием Земли и блеском звезд.
Все кругом было так спокойно и безмолвно, что поистине я мог вообразить себя единственным живым существом в целой вселенной. И, однако, странным образом, я не чувствовал ни боязни, ни мучительного сознания одиночества, как будто я лежал, вытянувшись на постели, в своем собственном доме. Это представляется мне теперь тем более непонятным, что в последние часы блуждания по кратеру ощущение полнейшего одиночества было для меня нестерпимой пыткой.
Сколь это ни мало вероятно, но время, проведенное мною в мировом пространстве, совершенно несоизмеримо ни с каким другим периодом моего существования.
Порой мне представлялось, что я пребываю в этом положении целую вечность, как некое божество, восседающее на листе лотоса, а порой я готов был думать, будто путешествие мое с Луны на Землю длится всего одно мгновение. В действительности я прожил таким образом несколько недель нашего земного времени[25]. Но за весь этот промежуток я не знал ни забот, ни печали, ни голода, ни страха. Я плавал внутри шара, размышляя с непонятным спокойствием обо всем, что мы испытали вместе с Кавором, обо всей моей жизни, о побудительных причинах моих поступков и о конечных итогах моего существования. В то время как я парил среди звезд, мне казалось, что я становлюсь все больше и больше. Я потерял всякое ощущение движении, и мысль о ничтожестве Земли, а тем более о бесконечном ничтожестве моей собственной жизни на этой планете, никогда не покидала меня.
Не берусь объяснить, что творилось тогда в моей душе. Без сомнения, все это можно прямо или косвенно приписать небывалой странности той обстановки, в которой я находился. Я изображаю мое тогдашнее душевное состояние совершенно просто, без всяких дополнительных рассуждений.
Преобладающей чертой было непобедимое сомнение в моем собственном существовании. Я отделялся от Бедфорда, если так можно выразиться; я рассматривал Бедфорда, как некоторую случайность, с которой я был почему-то связан.
Со всех точек зрения я находил Бедфорда ослом, несчастной скотиной, тогда как до сих пор со спокойной гордостью я считал его человеком энергическим и мужественным, Я считал его не только ослом, но потомком многих поколений ослов. Я обозревал его детство, отрочество, его первые опыты в любви приблизительно так, как можно следить за беспорядочной беготней муравья по песку…
К моему великому сожалению кое-что сохранилось во мне до сих пор от этого периода душевного прояснения, и я очень боюсь,, что мне уж никогда больше не удастся вернуться к невозмутимому полному самодовольству былых дней. Но в то время, о котором я здесь рассказываю, это было для меня ничуть не тягостно, так как я был совершенно убежден, что я отнюдь не Бедфорд или кто-нибудь другой, но просто дух, безмятежно плавающий в пространстве.
Чего ради стал бы я огорчаться неудачами и недостатками этого Бедфорда? Ведь, я не отвечал ни за них, ни за него самого.
Некоторое время я боролся против этой воистину нелепой иллюзии. Я пытался призвать на помощь воспоминания о важных событиях, о сильных и нежных волнениях души; я сознавал, что если мне удастся снова пережить подлинный трепет истинного чувства, это возрастающее отчуждение от моего собственного «я» кончится.
Но мне это не удавалось.
Я видел Бедфорда, идущего с озабоченным видом по узкому тротуару Канцлерского переулка[26], со шляпой на затылке, с развевающимися полами сюртука, спешащего на государственный экзамен. Я видел, как он сворачивает вправо и влево, сталкивается и даже здоровается с другими подобными ему мелкими тварями на этой кишащей толпою дороге. — Неужели это я? — Я видел Бедфорда в тот же вечер в гостиной одной дамы: рядом с ним на столе лежала его шляпа, давно нуждавшаяся в чистке, а сам он плакал. — И это я? — Я видел его в обществе упомянутой дамы в различных позах, переживавшим весьма различные чувства… Никогда я не ощущал такой полной отчужденности от него.
Я опять увидел его попрежнему озабоченного, спешащего в Лимн, чтобы писать там пьесу; потом видел, как он заговаривает с Кавором; как он, скинув пиджак, работает над постройкой шара и убегает в Кентербери, испугавшись перелета…
И это тоже я?.. Не может быть!
Я хотел доказать самому себе, что являюсь жертвой галлюцинации, вызванной одиночеством, а также потерей веса и всякого чувства сопротивления. Я пытался вернуть себе это чувство, ударяясь со всего размаха о стенки шара, я щипал себя и хлопал в ладоши. Я зажег также лампу, поймал номер «Новостей Ллойда» и перечел все эти столь убедительные и несомненные объявления о почти новом велосипеде, о джентльмене, обладающем независимыми средствами, и о почтенной даме, очутившейся в затруднительном положении и распродающей свои свадебные подарки.
Без всякого сомнения эти люди где-то существовали.
— Это твой мир, — говорил я себе. — И ты — Бедфорд. Ты возвращаешься, чтобы жить среди вещей такого рода до самого конца твоих дней.
Но в глубине моей души продолжали роиться сомнения.
«Это не ты читаешь, — читает Бедфорд. Но, ведь, ты не Бедфорд. Тут и начинается твоя ошибка».
— К чорту! — кричал я. — Если я не Бедфорд, то кто же я такой?
Но здесь все было темно, хотя странные видения проплывали у меня в мозгу, причудливые, смутные догадки, похожие на тени, на которые смотришь издалека.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
