Перевод был несложным:
«Ты умерла во блеске красоты!И спишь под сенью старых вязов.Спи милая и жди,А я к тебе приду в свой срок».
Дальше запись на морейском:
«В мире живых есть много вещей, которые считаются ценными. Это любовь и слава, мудрость и почет, красота и уважение, имущество и деньги. Но когда к живым приходит бледная старуха в белом саванне, все это теряет смысл. Отсюда вывод — смерть сильнее всего и будущее за теми, кто встанет на ее сторону и будет ей служить».
На следующей странице то же самое. Смерть. Смерть. Гибель. Кровь. Страдания. И опять смерть. Ничего нового, сплошной психоз, который навевал тоску. И это писал вампир, которому свыше ста лет? Бред! Мне было трудно в это поверить. Но, тем не менее, против фактов не попрешь. Кровосос, убивший множество людей, был романтиком. Он записывал в дневник стихи и, судя по тому, что все они были мне неизвестны, сочинял их самостоятельно. Странно. Однако, что мне известно о вампирах, кроме того, о чем говорят люди вокруг? Практически ничего. Поэтому исключать, что вампир мог являться романтиком и поэтом, было нельзя.
Я быстро пролистал тетрадь до конца и кое-что интересное все-таки обнаружил. Никаких страшных тайн и схем, по которым можно найти клад. Обычные записи и несколько иероглифов. Уже знакомая мне Смерть и семь дополнительных: Восток, Граница, Тьма, Серый, Башня, Кровь, Спуск. Для чего Закария нарисовал эти знаки и где их увидел? Не понятно. И, подумав, что слишком часто на моем пути попадаются иероглифы древних, словно специально, я убрал дневник вампира в сумку.
— Оттар! — окликнул меня Михар. — Давайте ко мне. Как раз каша поспела. С превосходным вяленым окороком, между прочим. А к нему свежее пиво.
Отказываться было неудобно, и я присоединился к поручику. Сразу получил глубокую глиняную тарелку с кашей, ложку, хлеб, кусок сдобренного перцем хваленого окорока и кружку пива. От ароматных запахов во рту начала выделяться слюна, но поесть не удалось.
С тракта на поляну свернул большой обоз из госпитальных фургонов под охраной полусотни всадников. Ничего необычного, места всем хватит, и мы с поручиком были не против. Вот только вслед за фургонами появилась освещенная светом дорогого магического светильника карета, и из нее вышла девушка, которую я узнал. Это была Юна Эстайн и я не сдержался, встал и, улыбаясь, махнул ей рукой:
— Добрый вечер, госпожа Юна.
Она посмотрела на меня и не признала, что и немудрено. Девушка чистенькая и гладенькая, от нее за милю духами пахнет, а я грязный, уже потертый и закопченный дымом походных костров, стою в полутьме с котелком в руках и скалюсь. Как такого узнаешь?
Тогда я подошел к ней, отвесил вежливый поклон и спросил:
— Какими судьбами вы здесь, госпожа Юна?
Глаза девушка расширились. Теперь она меня вспомнила. Вот только ответить не успела, и со спины я услышал голос:
— Мы сопровождаем груз для военных госпиталей Второй армии. Это дар жителей города Рупьенгарда наших военным.
Я обернулся и обнаружил еще одного знакомца, Сьеррэ Рахова в мундире лейтенанта. Что и немудрено. Если его родной дядя командует 11-м легионом, который он набирает из своих вассалов, карьерный рост Сьеррэ обеспечен.
— Ты-ы-ы! — прошипел он и сжал кулаки.
Смотреть на Сьеррэ было смешно, очень уж комичной выглядела его злость, особенно после кровавого штурма Дер-Вагата. И очень по-детски он себя вел. Но смех пришлось сдержать. Мне не хотелось ссоры, тем более с офицером, который выше меня по званию на две ступени. Однако в отличие от меня молодой Рахов сдерживаться не собирался и, схватившись за меч, он воскликнул:
— Ты мерзавец! И я готов снова бросить тебе в лицо перчатку!
— Ну и зря, — я усмехнулся. — Мы на войне, так что подожди. Вот победим, тогда и встретимся.
— Нет! Поединок! Прямо сейчас! Я требую сатисфакции!
— Да пошел ты, — я снова посмотрел на Юну: — Извините, госпожа…
Договорить не получилось. На затылке шевельнулись волосы. Опасность! И я отскочил в сторону.
— Получи, негодяй!
Сьеррэ все-таки решил вынудить меня на поединок, который по законам военного времени в действующих войсках карался весьма сурово, вплоть до смертной казни, и попытался ударить меня ногой. Однако удар пришелся в пустоту, а он, не удержав равновесия, растянулся на грязной траве, и его ладони, при падении, уткнулись в человеческие экскременты, которых вокруг хватало. Некрасивая ситуация. Можно даже сказать, что позорная, и Сьеррэ закричал:
— Солдаты! Ко мне!
Не понимая, в чем дело, на помощь к лейтенанту бросились его воины, а ко мне поспешили кавалеристы поручика Михара. Заскрежетала сталь и кто знает, что бы произошло дальше, но сработала моя сигнальная сеть. Судя по всему, поручик тоже что-то почуял и начал оглядываться. А затем из темноты вылетели стрелы, и воздух содрогнулся от рева вражеских воинов:
— За короля! Убивай морейских собак!
Раскинув руки и обливаясь кровью, упал кавалерист. В его шее торчала корявая охотничья стрела, простая самоделка с гусиными перьями, и на миг все вокруг меня застыло, словно кто-то остановил время. Но продолжалось это недолго. Ровно столько, чтобы я понял — на нас напали вражеские диверсанты, которых не вычистили морейские егеря.
После этого время побежало с привычной скоростью и, выхватывая клинок, я закричал:
— К бою!
В воздухе свистели стрелы. Одна вонзилась в карету Юны Эстайн и задрожала, а еще несколько попятнали кавалеристов. Свет! Лучники били на свет, который излучался магическим фонарем. И, подпрыгнув, клинком я ударил по магическому светильнику на крыше кареты. Он треснул и погас, а Юна закричала:
— Что вы делаете!?
— Прячься! — без церемоний я толкнул ее в сторону ближайшего госпитального фургона, а затем повернулся навстречу врагам.
Вражеские стрелки били на яркий свет фонаря, но он погас и они переключили свое внимание на лошадей и обозников, которые находились у костров. Стрелы летели стайками по двадцать-тридцать зараз. Обстрел был сильным, и неприкрытые броней и щитами морейцы выбывали из строя. Одному при мне стрела попала в висок. Другому в сонную артерию. Третьему в руку, а четвертому пробила шею и вышибла пару зубов. Поручик Михар при этом пытался стянуть кавалеристов, и своих, и Рахова, в ударный кулак, а испачканный дерьмом Сьеррэ, еще минуту назад такой храбрый, потерял голову и, подвывая, на карачках полз под карету Юны.
«Мразь! Как на дуэль, так первый нарывается, а как начался реальный бой, обделался», — подумал я, кинув на него взгляд, и встал рядом с Михаром.
— Оттар, они за кустарником! — воскликнул поручик. — Сможешь что-нибудь сделать!?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
