Понять смысл приведенных рассуждений о природе чуда может помочь, по мнению автора, известный пример, предложенный в свое время, правда для совершенно иной цели, одним из основоположников современной физики Максвеллом. Итак, пусть имеется закрытый сосуд с газом, находящийся при определенной, скажем комнатной, температуре. Несмотря на значительный разброс скоростей различных молекул, хаотически движущихся внутри сосуда, среднее значение энергии газа, а значит и температуры, в любом месте сосуда с большой степенью точности одинаково. Однако ничто не мешает умозрительно представить себе ситуацию, когда в результате так называемой флуктуации, т. е. отклонения от обычно наблюдаемого распределения молекул по объему сосуда, вблизи, например, правой стенки соберется больше «быстрых» молекул, чем вблизи левой, – тогда температура у правой стенки окажется выше, чем у левой. Если поставить эксперимент, присоединив к этим стенкам два термометра и ждать, когда их показания станут заметно разниться друг от друга, то ждать придется очень долго, гораздо дольше времени существования Вселенной. Чтобы все-таки попытаться реализовать, пусть только умозрительно, эту практически невероятную ситуацию, Максвелл предложил мысленно поместить внутрь сосуда существо, сортирующее молекулы по скоростям, которое назвал демоном: быстрые молекулы трудами демона отправляются преимущественно направо, а медленные – налево. Возвращаясь к основной теме разговора, можно сказать, что в истинном чуде Провидение выполняет работу демона Максвелла, обеспечивая реализацию практически невероятного события, когда Всевышнему понадобится, чтобы оно произошло. Разумеется, пример с «демоном Максвелла» есть лишь грубое наводящее соображение, бледная иллюстрация, предназначенная в помощь читателям, склонным понять роль таинственного явления чуда в богочеловеческой истории, и для автора было бы непозволительной дерзостью претендовать на большее.
Чудесная история первых веков христианской Церкви напоминает известную сказку Х.К. Андерсена «Гадкий утенок». Поэтому автор в завершение главы предлагает короткое метафорическое отступление: помните, осенью среди уток, кур и прочей живности птичьего двора появился птенец «небесных птиц», лебедей, который благодаря трудам молодой утки вылупился из неизвестно откуда взявшегося яйца. Обитатели двора отнеслись к чужаку враждебно, ведь непривычное и непонятное обычно вызывает у домашних птиц и, к сожалению, не только у них, чувство раздражения и злобы – «даже братья и сестры сердито говорили ему: хоть бы кошка утащила тебя, несносного урода! Утки клевали его, куры щипали, а девушка, которая давала птицам корм, толкала ногой. Не выдержал утенок и – через изгородь!» Так оказался он один в неприветливом большом мире. Осень и зима выдались суровые – «гадкий утенок голодал, замерзал и не раз оказывался на грани жизни и смерти, но чудом выжил. Однажды весной, когда уже пригрело солнце и появился подножный корм, он увидел трех белых лебедей. «Полечу-ка я к этим царственным птицам. Они, наверное, убьют меня за то, что я осмелился приблизиться к ним, но пусть! Лучше пусть они меня убьют, чем сносить щипки уток и кур, толчки птичницы да терпеть холод и голод зимой!» И он поплыл навстречу красавцам лебедям. «Убейте меня!» – сказал бедняжка и опустил голову, но что же увидел он в чистой, как зеркало воде? Свое собственное отражение, но был он уже не безобразным темно-серым птенцом, а – лебедем! Не беда появиться на свет в утином гнезде, если ты вылупился из лебединого яйца!.. Он был чересчур счастлив, но нисколько не возгордился – доброе сердце не знает гордости, – он помнит то время, когда все презирали и гнали его… И вот крылья его зашумели, стройная шея выпрямилась, а из груди вырвался ликующий крик: «Мог ли я мечтать о таком счастье, когда был еще гадким утенком!»
Глава III. Дальнейшее упрочение и распространение христианской Церкви. развитие православного вероучения во времена Вселенских Соборов
При чтении последних страниц предыдущей главы может сложиться обманчивое впечатление, что жизнь Церкви сразу же после подписания Миланского эдикта стала безоблачной. Несомненно, Константин принес христианству мир, но этот мир был весьма беспокойным: по-прежнему практически повсюду преобладали враждебные христианству язычники, а изнутри Церковь продолжали сотрясать многочисленные ереси – как остатки прежних, так и новые. Что касается поведения властей, то хотя они были вынуждены исполнять положения эдикта, зато часто поддерживали откровенно еретические течения, а иногда грубо и безграмотно вмешивались в церковные дела. Императоры председательствовали на соборах и участвовали в прениях по поводу тончайших богословских проблем; они могли назначать угодных им епископов и смещать неугодных. Константин писал крупнейшему подвижнику и богослову IV в. св. Афанасию Великому, епископу Александрии: «Так как ты знаешь теперь мою волю, то дозволяй всякому, кто хочет вступить в Церковь, свободный вход. Ибо если я узнаю, что некоторым ты препятствуешь слушать голос Церкви или запрещаешь им вход, то я тотчас пошлю чиновника, который по моему повелению сместит тебя и переведет на другое место». Этим местом вполне могла стать ссылка. Что уж говорить о времени правления его племянника Юлиана, который попытался возродить язычество в качестве государственной религии, за что был прозван Отступником.
Сейчас речь пойдет о двух важных веках в жизни христианства, от подписания Миланского эдикта и до начала правления Юстиниана I (527–565 гг.), при активной поддержке которого Церкви удалось подавить последние очаги язычества в пределах Восточной Римской империи. Это время сопровождалось небывалым подъемом религиозного творчества; так, в IV и начале V вв. трудами Отцов и Учителей Церкви, как восточных, так и западных, были найдены ортодоксальные решения важнейших проблем христианского богословия, тринитарной и христологической, а отточенные формулировки связанных с ними символов и догматов веры утвердили Вселенские Соборы. В течение лишь одного столетия, начиная с первой половины IV в., на Востоке творили свв. Афанасий Великий, «великие каппадокийцы» – Василий Великий, Григорий Богослов и Григорий Нисский, Иоанн Златоуст, а на Западе – свв. Иларий Пиктавийский, Иероним Амвросий Медиоланский и Августин. Такого созвездия религиозных гениев христианская Церковь в дальнейшем уже не имела, так что для истории христианского вероучения это время было, по терминологии Тойнби, «осевым». Здесь надо отметить, что в деле решения фундаментальных богословских проблем Восток всегда шел впереди Запада, и даже величайший Учитель западной Церкви блаж. Августин испытал серьезное влияние со стороны своих восточных предшественников. В одной из современных книг по ранней патристике труды Отцов и Учителей Церкви этого поистине золотого века христианского богословия названы краеугольными камнями Церкви.
![]()
Базилика Сант-Аполлинаре-Нуово.
Начало VI в. Равенна
В результате поддержки христианства светскими властями, что само по себе похвально, начался интенсивный процесс обмирщения Церкви, и о словах Спасителя «Царство Мое не от мира сего» (Ин 18:36) многие предпочитали не вспоминать. Противовесом процессу обмирщения в рассматриваемый период стал резкий рост монашеских общин и строительство крупных монастырей, сперва на Востоке – в Египте, Палестине, Малой Азии, а затем и на Западе.
В рассматриваемое время нелегким был общеисторический «фон»: падение государств и переселение народов, нашествие гуннов во главе с Аттилой, прозванным «бичом Божиим». Гунны прошли почти всю Европу, всюду сея ужас и смерть. По древнему поверью, где ступал конь Аттилы, там переставала расти трава. Кровавые битвы германского племени бургундов с гуннами, гибель бургундского королевства и разрушение его столицы Вормса на Рейне красочно описаны в героическом эпосе о нибелунгах. Внезапная смерть Аттилы в 453 г. привела к освобождению народов Европы от владычества гуннов. Однако после этого освобождения западная Римская империя просуществовала недолго. Кроме нашествий гуннов, первое из которых относится к 70-м годам IV в., империю ослабляли постоянные набеги других варваров – германцев, славян, аланов и других народов. Кстати, понятие «варвар» в различные эпохи имело различный смысл. В Древней Греции, где оно возникло, варваром считался человек, говорящий на чужом языке, так что тогда римляне тоже попадали в эту категорию. Во времена эллинизма варварами назывались народы, находившиеся вне греко-римской культуры, точнее на более низкой ступени культуры.
