и ждала нашего приезда. Потому что с каждой операцией она становилась сильнее, мощнее, ветреннее. Молнии разрывали небо. Гром камнем давил уши. В них бешено стучало сердце. И только дыхание контролировалось в этом сумасшедшем клочке земли.
Только вперед. Слаженно, одним механизмом, точно в цель, сильно, ровной пульсацией.
Но что-то было не так…
Сердце ныло в груди.
Который раз поворачиваю голову, ищу взглядом брешь в системе. Может где-то я ошибся? Может прав отец? Хреновый план? Но нет, люди, наоборот, жались к бокам танов. Не знаю отчего. То ли из-за приказа, что вряд ли. То ли от настоящего страха перед очередной волной? Они то никогда не бились…
Стоп! Может Ясина нервничает, а я чувствую ее? Да естественно она должна нервничать. И то, если мягко говоря.
Здесь что-то другое. Почему? Почему мне хреново?
— Ясина, что с тобой? — спросил тут же, когда она дернула меня за рукав.
— Смотри, — показала она пальцем. — Птица в небе.
— Какая нахрен…
Я заткнулся, не закончив мысль. В горизонте между редкими всполохами падал с сумасшедшей высоты человек. Будто связанный человек. Волосы развевались на ветру, точно флаг. А после я заметил аэротан.
— Черт, он сейчас упадет, — рявкнул под нос.
— Итан! — дернул меня один из связующих. — Ты это видишь?
— Да, чтоб тебя. Не знаю кто там, но они сейчас разобьются. Доложи…
— Итан, они падают! Итан, нам надо туда.
— Так вперед, — шагнул я первым и остановился. Потому что Ясина. Дело в девочках. Ну куда их тащить?
— Черт, — снова ругнулся, а после решил. — Пойду один…
Прокатит же?
И не успел я дернуться, как согнулся пополам. Просто притянуло к земле и скрючило в адской боли. В легких воздуха не осталось от слова совсем, я с шумом выдохнул последние остатки кислорода. Втянуть не получалось. После второй пробы я уже взялся за горло.
— Итан? — испугалась маленькая.
— Все в порядке, — соврал я, держась за грудь одной рукой, а второй сжимая землю в кулак. — Что-то не так… что-то…
И выдохся. А после голову разорвало короткие обрывочные картины… будто чья-то жизнь промелькнула перед глазами… будто она звала меня…
— Вэй, — понял я и прошептал на выдохе.
— Нееет, — звонко крикнула Ясина. — Мария…
Я тут же проследил за ее взглядом. Мария бежала к обрыву. Не чувствуя своих легких, хватая ртом обжигающее пламя вместо воздуха, я ринулся вслед за ней. Мне уже не нужен донор рядом. Мне не нужна подпитка, не нужна даже броня. Перед чудовищем я оказался точно голым и абсолютно беспомощным.
Я хотел ее окликнуть, но вышел едва слышимый сип. Но догнал. Схватил за плечи и остановил ровно рядом с обрывом.
— Она зовет меня… — прошептал ей в ухо и бросился в воду.
Я не думал. Абсолютно. Куда? Зачем? Я лишь знал, что с неба упала Вэйлантина. Та фигурка принадлежала ей. Упала точно в воду, прямиком в жерло врага и с того самого аэротана. Почему? Потом. Все потом. Сейчас она меня звала. Я чувствовал это, как мороз на коже, как соль во рту. Я просто доверился себе и своим ощущениям.
Дурак! Интуиция кричала о беде давно, только я не смог понять откуда идет зов.
Вода бурлила. Она казалась грязной, мутной, сквозь которой терялись любые зачатки надежды.
Разве я смогу увидеть маленькое тело в огромном океане?
Моя девочка, отзовись, искал ее взглядом. Что было провальным делом с самого начала. Глаза щипало, а через полметра исчезала рука в этой мутной воде. Ну же, храбрая девочка, позови меня снова, просил я кого-то, дай знак.
Где ты?
Я направлялся в то место, где примерно я увидел это самое падение. И сомневался. Во всем. Туда ли? Сколько еще? Услышу ли вновь?
Не поздно ли?
Сквозь призму сомнений я почувствовал ту нить. Едва различимую, но такую горячую. В груди зажглись отпечатки ладоней. Они светили так ярко, будто включились мощные фонари. Теперь я видел даже свои ноги, а чуть далее белое маленькое полотно, которое медленно, но верно тонуло.
Схватил за рукав и быстрее на поверхность, пока новая волна не разбила нас вдребезги.
Я нашел тебя…
На берегу Вэйлантина казалась маленьким котенком — озябшим, мокрым, маленьким котенком. Она не дышала.
В груди заныло сильнее.
Я не чувствовал ни рук, ни ног. Лишь свое прерывистое дыхание. Смотрел на синие губы, синий нос, неизменно рыжие волосы и не понимал, что чувствовал. Радость, что нашел или страх, что поздно. Последнее преобладало.
Когда, если задуматься, это девчонка так запала мне в душу, что хочется волком выть. От своей беспомощности. От своей никчемной силы, если она не сможет ее вернуть.
— Вэй, Вэйлантина… — звал часто, усадив ее на колени, гладил по волосам и раскачивался, словно сумасшедший. — Вэй, прошу, очнись.
А у самого зуб на зуб не попадал, руки дрожали, пальцы роняли пряди волос на камни.
— Я согрею тебя, сейчас, секунду…
И собрался. Что есть сил я отпустил энергию, направил ее в сторону и окутал хрупкое замершее тело.
Через пару минут щеки, казалось, порозовели.
А вдалеке к нам сбегались командоры. И люди рядом. Маленькие храбрые дети понимали всю серьезность ситуации, держались рядом и не побоялись пойти вместе на самый берег. Жаль только, что не успеют. Никто не успеет. Жаль, потому что так хотелось рассказать Вэйлантине о том, что же означают ее следы на моей груди. Которые гасли и становились все полупрозрачные… Вся моя энергия уходила на кокон, не успевала восстанавливаться, чтобы сохранить жизнь хозяину.
Глава 21. Прощение
— Как себя чувствуете, Вэйлантина?
В который раз меня спрашивали о самочувствии. И столько же раз я молча обжигала взглядом вместо ответа.
— Не стоит молчать, Вэйлантина, если тебе плохо, тошнит или голова кружится, об этом стоит сказать. Для твоего же блага.
Для моего же блага будет хорошо другое. Знать где я нахожусь и почему я здесь нахожусь. Я помнила свое падение, помнила все до мелочей. Как мокнет одежда, как впервые горло обжигает, как ноги тянут вниз. А после темнота.
Вот в тот момент я была уверена, что всё. С моей жизнью все.
Но когда я вновь открыла глаза, не поверила им. Небо? Черное? Подумала я. Оно разве не должно быть белым, мягким и пушистым, как рассказывали родители? Но мысли пронеслись стремительно, не особо задерживаясь в голове. Я вновь впала в темноту.
Во второй раз пробуждение далось болезненнее. Голова раскалывалась просто невыносимо. Хотелось зажать ее в тиски,
