Через неделю маму положили в больницу.
В больнице был карантин, и Зину не пускали туда.
А Василий Петрович получил специальное разрешение и ежедневно после работы бывал у мамы.
После больницы он, как и прежде, приезжал домой, и Зина с нетерпением ждала его:
- Ну, как?
Василий Петрович рассказывал, как Зине казалось, очень осторожно и передавал ей записки:
"Зинок! У меня все хорошо. Как ты? Как в школе? Помогай Василию Петровичу. Целую! Твоя мама".
"Очень скучаю по тебе, Зинок! Очень хочу видеть! Не знаю, когда снимут карантин. Целую! Мама".
"Береги, Зинок, Василия Петровича! Очень он внимательный и хороший. Навести его Машу. У меня все хорошо. Целую! Мама".
Зина расспрашивала Василия Петровича, что делают с мамой, чем лечат, когда операция.
- Операция на следующей неделе, - говорил Василий Петрович. - Видимо, во вторник. А сейчас капельница. Уколы разные. Исследования.
Зине казалось, что Василий Петрович чего-то недоговаривает, скрывает от нее.
Но что? Как узнать? Зина не знала.
К Маше она заезжала после школы не раз, да и Маша дважды к ней приезжала. Ходили они и на каток, но лед был еще плохим.
В день операции Зина отпросилась из школы и поехала чуть свет в больницу. Дальше гардероба ее не пустили. Вскоре появился Василий Петрович с Машей.
- А как же ты со школой? - спросила Зина у Маши.
- Меня отпустили.
Василий Петрович разделся, набросил халат.
- Посидите, девочки! - сказал он и направился к лифту.
Время тянулось медленно. Они почти не разговаривали. Смотрели на часы: десять, пол-одиннадцатого, одиннадцать, половина двенадцатого.
Василий Петрович появился около двенадцати, тяжело присел рядом на лавку, сказал:
- Только сейчас закончили. Привезли в послеоперационную палату. Она спит. Я через стекло видел.
- И что нашли? - Зине не терпелось узнать подробности.
Василий Петрович словно не расслышал ее.
- Давайте собираться, - сказал он и направился к гардеробу.
Потом они вышли, и Зина опять спросила:
- Василий Петрович, так что все-таки у мамы?
- Не знаю, Зина, не знаю! Ничего не берусь сказать, - неопределенно ответил он.
У метро они попрощались. Василий Петрович поехал на работу. Маша - в школу. Зина решила в школу уже не идти - пошла домой.
Вечером Василий Петрович сказал:
- Маме, кажется, легче.
- Вы были у нее?
- Был.
Через несколько дней Зина опять стала получать от мамы записки, бодрые и обычные, как будто никакой операции не было. Она ходила на рынок - покупала гранаты и грецкие орехи. Дома выжимала сок и колола орехи. Василий Петрович отвозил это все в больницу вместе с Зиниными записками. Еще доставал крабы и черную икру. Маму уже перевели в свою палату. В конце декабря Василий Петрович достал елку и украшения, установил ее в маминой палате.
Новый год Зина встретила с Машей. Смотрели по телевизору "Голубой огонек". Василий Петрович был у мамы в больнице.
* * *
Январь был снежный и вьюжный.
Город напоминал снежную целину. Крыши, улицы, тротуары - все утопало в снегу. А он продолжал валить и валить.
Вскоре после Нового года Василий Петрович принес радостное известие:
- С завтрашнего дня в больнице снимают карантин. Ты поедешь?
- Конечно, как же! - воскликнула Зина.
- Только приезжай к шести, как и я, - попросил Василий Петрович. И...
Он не договорил.
Весь день Зина ждала вечера. И на уроках, и после. Ничего не лезло в голову. Сходила на рынок, купила три свежих огурца и одну помидорину. Дорого, но мама любила. Выжала гранатовый сок. Запас гранатов был. Без конца болталась по квартире, смотрела на часы. Четыре, полпятого, пять, половина шестого. Тут собралась, оделась.
В больнице разделась, получила халат, поднялась на четвертый этаж. Больные лежали и в коридоре на раскладушках. Она нашла номер палаты.
В палате было четыре койки и раскладушка у окна. И если бы не Василий Петрович, уже сидевший у мамы, она бы не узнала ее.
Мама с желто-синим осунувшимся лицом лежала на высоко поднятых подушках. Вид у нее был измученный, только глаза блестели. Голову она держала плохо - голова качалась. Рядом стояла капельница. Резиновая трубка тянулась к руке.
- Вот и Зина, - как-то неестественно бодро сказал Василий Петрович.
Зина чмокнула маму в щеку и не знала, что спросить, что сказать.
Василий Петрович взял у нее сумку, спросил:
- Принесла? Сейчас мы попьем. Ох, и зеленые огурчики, помидор! Прекрасно. Это мы поедим.
Он уверенно хлопотал вокруг мамы, а она смотрела на него и на Зину какими-то виноватыми глазами.
Зина молчала.
Василий Петрович дал маме несколько ложек гранатового сока. Потом передал помидор и огурец, посолил, взял вилку:
- Понемножку.
Мама ела с трудом.
В палату принесли ужин.
Мама посмотрела и сказала:
- Я не буду.
Сказала устало, словно ей было тяжело говорить.
И дышала тяжело, с хрипами.
- Ну хотя бы ложечку каши! - попросил Василий Петрович.
- Нет, - коротко ответила мама.
Обратилась к Зине:
- Ты как?
Зина хотела сказать: "Не волнуйся, все хорошо, мамочка", но осеклась, боясь, что эти слова прозвучат не к месту.
- Ничего, - сказала она.
Они еще немного посидели вместе, и мама, кажется, задремала.
- Ты иди, - шепнул Василий Петрович, - и подожди меня внизу.
Зина, совершенно обескураженная, вышла.
Внизу она долго ждала Василия Петровича.
Наконец он появился.
Сказал:
- Договорился о ночном дежурстве. Целая проблема.
Оказывается, Василия Петровича ждала у подъезда машина.
Он открыл Зине дверцу, сел рядом с ней.
- Женя! К Дементьевым! - сказал он шоферу.
А Зина даже не поздоровалась с водителем.
В машине она спросила у Василия Петровича:
- Это очень серьезно?
- Очень, - ответил он сразу, не раздумывая.
* * *
Приемные дни в больнице были не каждый день. И назавтра Зина не поехала. Сидела дома, ждала Василия Петровича.
Его не было долго.
В девять зазвонил телефон:
- Зина, это ты?
Зина почувствовала недоброе:
- Я. А что, Василий...
- Немедленно приезжай в больницу!
Зина помчалась. Бегом на метро, потом на троллейбусе, еще с километр пешком.
Василий Петрович ходил по вестибюлю в распахнутом халате, курил.
Увидев Зину, подошел к ней, обнял:
- Крепись, девочка!
- Что? - не поняла Зина.
- Все, - сказал Василий Петрович.
Зину пробрал озноб, потом ударило в жар. Глаза заволокло.
Придя в себя, она спросила:
- А я?.. Мне можно туда?..
- Может, не надо? - неуверенно сказал Василий Петрович.
- Надо! - решительно сказала Зина.
- Ну, пойдем, - согласился Василий Петрович.
- Когда? - спросила Зина в лифте. Она еще не могла смириться со страшной мыслью.
- Полчаса назад. В двадцать один ноль пять, - ответил Василий Петрович.
На четвертом этаже они прошли по коридору до знакомой палаты. В палате мамина койка была прикрыта ширмой. Капельницы уже не было. Василий Петрович приподнял простыню.
Лицо теперь у мамы было не желто-синее, а белое.
Василий Петрович опустил простыню, сказал:
- Пойдем.
Потом они сидели в ординаторской. Дежурный врач налил им по стакану горячего чая, пододвинул сахар. Они о чем-то говорили с Василием Петровичем, но Зина не понимала.
Она пила обжигающий чай и старалась представить себе мамино лицо, только что виденное, но не могла. Видела маму с папой, с дядей Колей, с Валерием Алексеевичем, с дядей Жорой, с Василием Петровичем, а теперешнее не могла.
Домой они возвращались на перекладных. Машины уже не было.
* * *
- Женю я отпустил, - сказал Василий Петрович.
На улице мела метель, выл ветер, было люто холодно.
- Как все это было? - спросила Зина.
- Когда я приехал, - сказал Василий Петрович, - мама меня уже не узнала. Она была на наркотиках. Только в начале десятого широко открыла глаза, вроде узнала, хотела что-то сказать, и все... Я держал ее голову...
Дома Василий Петрович позвонил Маше. Все сказал.
- Ты ложись, я тут, - добавил он.
Сами они долго не ложились. Зина бесцельно бродила по квартире, Василий Петрович за ней. Потом вскипятил чайник.
Сказал:
- Попей!
- Я не хочу, - ответила Зина, но села тут же на кухне и обхватила руками горячую чашку. Ее всю трясло.
Словно вспомнив о чем-то, Зина вдруг спросила:
- Может, не к месту, но... Вы знали, Василий Петрович, что было с мамой потом, после папы?
Он подтвердил:
- Знаю. Она сама мне все рассказала...
Потом помолчал и добавил:
- И я не судил ее строго, а сейчас тем более.
Зина не спросила почему.
Внутренне она, кажется, понимала, что сказал бы Василий Петрович. Мама чувствовала приближение того, что случилось сегодня, и вот...
Словно угадывая ее мысли, Василий Петрович сказал:
- Единственно, чего не могу простить себе, что не уговорил маму оформить наш брак. Пожили бы, как люди...
