– Не говори, мать, лишнего, – посоветовал Клаас, бережно обнимавший баклагу с пивом. – Всё будет хорошо. Верно, ведь, Гудзак?
– Верно. Хорошо, – засмущался Лёнька. – Здрасте…
Вернулся Даниленко и принялся командовать:
– Семейные разговоры потом будете разговаривать. А сейчас займёмся текущими делами…. Освобождай, Ламме, будущих родственников от кандалов.
– Может, я только цепи оторву, к которым прикреплены тяжеленные пушечные ядра? А с самими кандалами разберёмся уже потом? Когда окажемся в безопасности?
– Снимай, давай, умник. Только аккуратно, ничего не ломая.
«Заклёпки отсутствуют – уже хорошо», – осмотрев кандалы, решил Макаров. – «Обычные короткие металлические пруты, небрежно загнутые в кольца с разрывами. Как и чем загнутые? Наверное, специальными клещами. Не иначе…».
Он примерился, зажмурился, напрягся и – не без труда – разогнул первое кольцо.
– У тебя, будущий зятёк, железные пальцы, – одобрила Сооткин. – Хотя, как иначе? Кузнец, всё-таки…
Минут через десять-двенадцать порученная работа была выполнена.
– Что дальше? – спросил Лёнька.
– Вы, освобождённые, отойдите в сторонку, – велел Тиль. – Вот, чистые льняные тряпицы, возьмите. Оботрите кровь. Перевяжите самые серьёзные раны и ссадины…. Теперь, Ламме, перетаскиваем почивших монахов. Подожди, сперва надо сбросит с нар ветхие тряпки и старую солому, а ещё снять с мёртвых тел кружевные рубахи и чёрные рясы.
– Зачем?
– Рясы пошиты из какой-то странной и подозрительной ткани. Вдруг, она плохо горит? Останутся всякие обгоревшие клочки. Умный человек всё сразу поймёт.
– Плохо горит? Значит…
– Ага, догадливый и сообразительный. Был предсказан нешуточный пожар? Был. Вот, пусть так и будет. Из серии: – «Получите и распишитесь…». Теперь перетаскиваем покойничков. Укладываем на нары…. Надевай на сраных премонстрантов кандалы. Колечки загибай.
– Готово, – доложил Леонид.
За узким окошком ярко сверкнуло-полыхнуло. Буквально через две секунды оглушительно загрохотало.
– Всё одно к одному, – дождавшись, когда стихнут раскаты грома, ухмыльнулся Даниленко. – Молнии, как всем известно, зачастую и являются причинами пожаров. Да и мирные обыватели во время грозы предпочитают не выходить из дома…. Помещаем под нары ветошь и солому. Складываем шалашиком. Поджигаем.
– Щёлк, щёлк, – разбрасывая во все стороны мелкие светло-жёлтые искорки, послушно прошелестело кресало.
Запахло дымком.
– Хорошо занялось, душевно, – одобрил Лёнька. – Нары примыкают к стене, обшитой сухими досками. Через полчаса полыхнёт – мама не горюй. Делаем ноги?
– Делаем. Не вопрос.
– Гори-гори ясно, чтобы не погасло, – прошептала Сооткин…
Первыми в проулок свернули Тиль и Клаас, так и не выпустивший из рук баклагу с пивом. А, вот, Сооткин, заметно прихрамывая на правую ногу, начала отставать.
– Давайте, я понесу вас на руках? – предложил Макаров.
– Неудобно как-то, Ламме.
– Чего же здесь неудобного? Мы же люди не чужие. Давайте…. Оп! Полный вперёд!
Лёнька помог угольщику и его жене забраться в фургон, после этого влез сам, устроился на облучке и взял в руки вожжи.
Ещё через пару минут рядом с ним уселся Даниленко и, отдышавшись, пояснил:
– Монашеские рясы и рубахи, предварительно связав в узел, зашвырнул в окно заброшенного дома, да кормовую сумку снял с лошадиной морды…. Ну, все готовы? Трогай, кучер! А ты, коняшка, не ленись, пожалуйста. То бишь, активней шевели копытами…
Повозка тронулась с места. В небе снова сверкнула яркая молния, басовито и глумливо пророкотал гром.
– Странное дело, – поделился сомнениями Макаров. – Уже несколько часов подряд в небе бушует самая настоящая гроза, а дождик так и не припустил.
– И, слава Богу, – отозвался Тиль, сживавший в ладонях (чисто на всякий случай), рукоятки кинжалов, доставшихся в наследство от неосторожных премонстрантов. – Нам дождь и даром не нужен. Дождики, они горазды – пожары тушить…
– Это я, как раз, понимаю. Но, всё равно, не понятно – почему всё вокруг сверкает и гремит, а дождя нет?
– Так бывает, – долетел из фургона голос Сооткин. – Только очень-очень редко. Один раз в пятьдесят-сто лет…. К чему такое? Старые люди говорят, мол, к большим переменам. К хорошим переменам? К плохим? Это, уж, как получится, господа комедианты. Каждому – по делам и намереньям его…
Повозка выехала из города.
Вокруг было очень тихо. Вернее, торжественно-тихо. Фламандский ночной воздух пах полевым разнотравьем, усталыми солнечными лучами, свежей речной прохладой, безграничной свободой и – совсем чуть-чуть – кондитерской ванилью.
– Спасибо покойному императору Карлу, – ударился в философские рассуждения Даниленко. – Ведь, это благодаря его неустанным усилиям, во Фландрии уже давно прекратились междоусобные войны. Поэтому и городские стены утратили своё первоначальное судьбоносное значение. А, что было бы в противном случае? Каменная стена, окружающая Дамме, была бы оснащена надёжными воротами, возле которых дежурили бы суровые стражники. Пришлось бы прорываться с боем. То бишь, брать на Душу очередную порцию греха…
Луна скрылась за низкими тучами, молнии больше не сверкали, навалилась беспросветная темень.
Но Лёонид, неплохо ориентирующийся в темноте, уверенно правил-орудовал вожжами, а послушная лошадка размеренно трусила вперёд.
По прошествии некоторого времени впереди замаячил дружелюбный огонёк костра.
– Кого там черти носят? – прозвучал, стараясь быть грозным, ломкий мальчишеский голос. – Отзовись! Иначе пальну из арбалета! Ну?
– Баранки ярмарочные усердно гну, – коротко хохотнул Тиль. – Уленшпигель и компания прибыть изволили на условленное место…. Откуда, Франк, у тебя взялся арбалет?
– Да, это я так просто. Для пущей солидности.
– Ламме! – в отблесках костра возник стройный девичий силуэт. – А, где мои папа и мама?
– Мы здесь, – отозвался Клаас. – Живы и здоровы.
– Здесь, – слабым и болезненным голоском подтвердила Сооткин. – Живы…
Вскоре все путники, включая Иефа и Тита Шнуффия, собрались вокруг яркого костерка.
– Что же эти изверги сделали с вами? – с болью глядя на родителей, возмутилась Неле. – Сплошные синяки, царапины и ссадины…. Мама, что у тебя с ногой? Сломана?
– Нет, слава Богу, доченька, – успокоила Сооткин. – Просто ушиб сильный. Синяк вспух – размером с голову вашего пёсика. Ничего, пройдёт. Обязательно заживёт – до твоей свадьбы…. Только голова слегка кружится. Наверное, от переживаний и усталости. Спать очень хочется.
– Со сном придётся немного повременить. Сперва надо хорошенько покушать, – проявил командирскую твёрдость Даниленко. – Давай, ван Либеке, корми уставший народ. Что можешь предложить в качестве очень позднего ужина? Или же, наоборот, очень раннего завтрака?
– Конечно же, кулёш с солониной и кровяной колбасой, – кивнув на дымящийся котёл, широко улыбнулся парнишка. – Как и полагается в таких случаях…. Ой, что это такое? – указал рукой в сторону Дамме.
Там, в сплошной угольной черноте, жил-трепетал далёкий, малиново-оранжевый факел.
– Это тётка, что чесала языком на площади, пожар накаркала, – неодобрительно покачала стриженой головой Неле. – Наверное, молния ударила в какое-нибудь деревянное строение. Или же просто в сарай с сухим сеном…. Интересно, а почему не слышно ударов городского колокола? Мол: – «Тревога! Пожар!»? Здешнее эхо, оно же очень чуткое…
– Верёвка, надо думать, сгорела, – хмыкнул Лёнька. – А как колокол – без верёвки – зазвенит? Дёргать-то не за что…. Ладно, давайте немного подкрепимся. Типа – на дорожку. Где миски и ложки?
Трапеза прошла в относительном молчании – под усердное сопенье и активный перестук ложек.
– Мы же, недотёпы, забыли про бедолагу Фила, – ставя пустую миску на плоский валун, вспомнил Франк. – Ничего, сейчас я ему отнесу кусок кровяной колбаски…
– Нет леопарда в фургоне, – печально вздохнул Макаров.
– А, где же он?
– Убили.
– Кто?
– Или жестокие стражники. Или жадные монахи. Какая разница? Главное, что враги.
– Как же так? – всхлипнул мальчишка. – За что? Жалко-то как…
– И-а, и-а, – скорбно мотая головой, запечалился Иеф.
– Гав, вау-у-у, – поддержал Тит Бибул.
– Не плачь, Франк, пожалуйста. И вы, братья четвероногие, успокойтесь. Фил отомщён.
– Как же, и-и-и. Так я тебе и поверил. И-и-и…
– Отомщён, – подтвердил Клаас. – Два подлых премонстранта отправились на Небеса. Сам видел. Не плачь.
Тиль принёс из фургончика узел с пожитками, собранными на сеновале, и, сладко потянувшись, объявил:
– Светлеет – прямо на глазах. Небо на востоке уже изрезано густой сетью розовых и алых ниток. Скоро взойдёт солнце. Пора, друзья и подруги, собираться в дорогу…. Значится так. Даю последние ценные указанья…. Вас, уважаемые, – посмотрел на Клааса и Сооткин, – искать, скорее всего, не будут. Подумают, что еретики, приговорённые к смерти, сгорели во время пожара. Ведь, на пепелище найдут два обгоревших тела, украшенные кандалами…. Впрочем, излишне расслабляться не стоит. Уже к вечеру станет понятно, что бесследно исчезли два монаха-премонстранта. Профос и бургомистр подумают следующее, мол: – «Напились и уснули, сукины дети. Прозевали начало пожара, не ударили в колокол, испугались ответственности и ударились в бега. Найти уродов! Найти и доставить на суд праведный…». Во все стороны отправятся конные отряды. Вы, понятное дело, на двух монахов не похожи. А, вдруг, среди участников погони будут люди, знающие вас в лицо? Нехорошая ситуация, право слово, может образоваться…. Поэтому стоит озаботиться элементарным гримом, – ловко развязал узел. – Тебе, угольщик, предлагаю нацепить накладные усы и бороду. А вам, мадам Сооткин, презентую этот пышный рыжий парик и шляпку с вуалью. Это я ещё в Амстердаме прикупил по случаю – в качестве реквизита будущей театральной труппы. Потом, уже ближе к обеду, найдите укромное местечко и слегка смените облики. А у Неле с этим, то бишь, с обликом, уже всё в полном порядке…. Вот, – ткнул пальцем, – богомольная повозка с крепким конём. Продумайте чёткую легенду. Мол, мирные поселяне. Зовут – «так-то и так-то». Проживаете на крохотном хуторе с «таким-то» названием. Направляетесь в «такой-то» город на очередное богомолье…. Возьми, Клаас, эти пятнадцать флоринов. Пригодятся в дороге. Всё, господа и дамы, будем прощаться…
