— Вы спрашиваете, хочу ли я в Россию? Ведь там жизнь еще горше! Безработица. Голод. В газетах пишут…
— Эти небылицы в белых листках печатают. Не верьте им.
— Кому же верить? Очевидно, придется мне всю жизнь быть во Фриско. Такова судьба… Идемте танцевать. Только сама вас поведу, а то боюсь за свои ноги. — Она улыбнулась. И улыбка ее была бесконечно доброй.
Я покраснел.
— Извините. Раньше я танцевал только на матросских вечеринках, да и то по вдохновению. А этот вальс впервые…
— Это не вальс, а танго. Ничего, научитесь.
Было поздно, когда мы вышли из «Голубого дождя». В бухте чуть слышно плескались волны, предвещая шторм.
— Я живу далеко. У самого синего моря. Проводите меня лишь до автобуса.
— Идемте пешком. Так давно я не разговаривал по-русски!
Она взяла меня под руку. Я стал рассказывать ей о своих странствиях, выставляя себя в более привлекательном виде, утаивая о голоде и нищете, бездомной жизни.
— Вот вы много путешествовали, много видели, и я завидую вам. А мне не пришлось бывать дальше Окленда[2]. Только с миссис Румфорд раз выезжала в Лос-Анжелес, да и то не видела как следует города.
— Кто такая миссис Румфорд?
— Хозяйка ателье. Я служу манекенщицей в ателье.
— Манекенщицей? Это как? В витрине?
— Нет. Просто на мне богатые люди примеряют платья. У нас самый шикарный магазин на Риджент-стрит «Дамское платье». Вывеска на весь фасад. — Елена остановилась и указала на смутно белевший за палисадником домик. — Вот мы и дома. Я и не заметила, как дошли. Благодарю вас.
Все дома по этой улице были одинаковы. Одноэтажные, небольшие, загороженные штакетником. Я нехотя выпустил руку девушки и, словно желая сохранить ее тепло, прижал ладонь к груди.
— Аленушка! Когда мы встретимся?
Она удивленно посмотрела на меня.
— «Аленушка!» Меня еще никто так не называл. Сразу приходит на ум васнецовская девочка. Знаете, сидит у омута и горюет о своем братце-козлике…
— Знаю, — пробормотал я, хотя не имел об этом ни малейшего представления. Похоже, что она рассердилась.
— Не называйте меня так.
— Извините. А когда мы увидимся?
— Не знаю. У меня много работы. Сегодня случайно выдался свободный вечер. Впрочем, если возникнет желание увидеть вас, то приду на рыбачью пристань. Я знаю «Олимп» и его хозяина Петра Ивановича. Вон его домик, третий от нас.
— Буду ждать, — огорченно промямлил я.
Она простилась со мной. Открыв калитку, пошла по песчаной дорожке к веранде, едва видимой в полумраке. Ее походка была полна природного изящества.
Я поплелся в пансионат.
Днем, когда наш буксир оттащил танкер к причалу, я спросил механика Василия Власовича:
— Что такое васнецовская Аленушка? У нее есть братец-козлик?
— Ты о чем? — Механик непонимающе поднял мохнатые брови. — Какая васнецовская? Да еще козлик.
— Сам не знаю. Картина такая есть.
— Черт-те что говоришь. Смотри, не спускай пар. Схожу проветрюсь, пока у пристани. Стаканчик опрокину. — Неуклюже повернувшись, Василий Власович стал подниматься наверх, как вдруг закричал:
— Постой, постой! Васнецовская Аленушка! Стоп! Васнецов — это наш русский художник. Так это же картина! В Третьяковке висит. В Москве. Еще гимназистом бегал туда смотреть. Зайди в магазин и спроси репродукции Третьяковской галереи. Должны быть. А тебе зачем?
— Надо.
Закончив вахту, я покатил в верхние кварталы. В магазине передо мной выложили великое множество всевозможных альбомов и книг. Где же тут найти Васнецова?
Понизив голос, таинственным шепотом я спросил:
— Мне нужен Васнецов. У него девушка такая. Мисс Аленушка.
Продавец понятливо кивнул. Оглянулся, хотя, кроме старика, копавшегося в книгах, никого не было. Вытащил из-под прилавка большой альбом.
— Выбирай. По три доллара комплект. Цветные по пять монет.
Удивившись его таинственности, я раскрыл страницы. Девушки, абсолютно голые, в разных нескромных позах, улыбались мне с каждого листа.
— Какая к дьяволу тут Аленушка!
— Что же тебе надо, приятель? Голые девки всех сортов. Лучшее издание.
— Сам ты лучшее издание. Картины надо. Понимаешь? Репродукции, — выговорил я непонятное слово. — Картины русских художников.
Он потер переносицу.
— Лезь к тем полкам. Там книги с картинками.
Я смущенно оглядел полки. Стал читать корешки книг. Вон Мурильо какой-то. Жерико. Рембрандт. Набравшись терпения, я читал десятки корешков книг. Ага! Вот русские книги. Третьяковская галерея. Поспешно вынул толстый альбом, раскрыл его. «Утро в сосновом лесу». Сердце мое заныло. Эту картину видел у консула в Ливерпуле. А вот «Рожь» Шишкина. Точь-в-точь такое же золотящееся поле у нас в деревне. А это «Московский дворник» Поленова. Лошаденка дремлет. Дальше Владимирка. Копия нашей дороги в Моховицах после дождя.
Усевшись на вертящееся кресло, я погрузился в новый неведомый мир. Русь, родина глядела на меня с каждой страницы альбома. «Волга» Левитана. «Мокрый луг» Васильева. «Золотая осень» Левитана. А вот «Три богатыря», опять поленовский «Бабушкин сад». Боже мой! Вот она «Аленушка»! Затаив дыхание, смотрел я на босоногую девушку в синем сарафане. Но где же братец-козлик? Грустным очарованием повеяло на меня. Прижав к груди альбом, как драгоценный клад, я уплатил десять долларов и вышел на улицу.
Ателье мадам Румфорд нашел без труда. Остановившись напротив, стал ждать.
Елена вышла вместе с девушками. Елена была заметнее всех. Широкоплечая и высокая, в синем свитере и узкой черной юбке.
Остановилась на углу, словно поджидая кого-то. Сердце мое екнуло. Значит, Елена ждет своего дружка?.. А может, просто подругу. На этом оживленном пятачке едва ли кто назначает свидания. Что же делать? Она повернулась в мою сторону, и наши глаза встретились.
— О, какими судьбами? Благополучно вчера добрались домой? — спросила она, краснея.
— Да так, случайно оказался здесь. Товарища одного
