на окружавших меня людей. К моему облегчению никто из англичан и мальтийцев не заострял внимания на этих событиях: война есть война. Возможно, они смотрели на такие вещи прагматично. Мы, французы, им далеко не братья: вчера союзники, сегодня нейтралы (правда, как я полагал, потенциальные предатели), завтра враги. Это просто политика, здесь нет места глупой морали. Почему же я не мог этого понять? Флот был расстрелян, сражались и погибли моряки — мои соотечественники. Ради чего? Чтобы не присоединиться к союзникам? Чтобы не встать рядом со мной?
К моему облегчению де Голль — как последняя капля национальной совести — поднял в Лондоне знамя «Свободной Франции», однако меня не покидала мысль: есть изменники, есть предатели, но что делать, если вся страна изменила тебе, предала тебя? Ответа у меня не было. Возможно, так рассудила судьба? Так случилось, что я оказался в стане союзников, а остальные оказались … Кем оказались остальные? Где оказалась та Франция? Такие грызущие изнутри мысли приходили мне в голову. Больничная койка располагала к этому, поэтому я даже был рад вернуться хоть на какую-нибудь службу…
С непривычки путь с баулом на плече нельзя было назвать лёгким, но я его преодолел. Порт Великой Гавани представлял собой безрадостное зрелище: обвалившиеся стены окружающих фортов, затопленный плавучий док, кое-как засыпанные на дороге воронки от попадания бомб.
Конечно, никакой «Бретани» в бухте я не обнаружил. Сделав передышку, сел на ящик у обочины, бросил под ноги баул. Последняя (пусть даже эфемерная) надежда рухнула. Но что-то надо было делать, и я отправился дальше. Теперь целью моего пути стало посещение старого знакомого — сублейтенанта Канинхена. Может быть, он что-то знает?
Направился к портовому управлению. К счастью, двухэтажное здание было в целости и сохранности. «По-видимому, Бог хранит этот домик и, надеюсь, Канинхена тоже». Мои стопы зашагали к обиталищу англичанина. Только теперь управление вряд ли назовёшь муравейником. По пустым коридорам первого этажа я топал знакомой дорогой в дальний коридор. Ну, вот и кладовка, рядом та самая потёртая дверь. Толкнул её. За ней — та же самая крошечная полутёмная каморка, тот же сумрак, то же лёгкое похрапывание лежащего на столе человека. «Боже хранит Британию — ничего не меняется. Твердь земная уйдёт под воды океана, но обязательно всплывёт кит с дремлющим распределителем припасов — сублейтенантом Канинхеном», — я не мог не улыбнуться. Нет, как мне не было горько, всё же не выдержал и рассмеялся, человек за столом не пошевелился.
— Господин сублейтенант? — позвал я, но реакции не последовало.
Мне пришлось повторить погромче. На этот раз лысина зашевелилась. Не поднимая головы, офицер нащупал на столе фуражку и нахлобучил её на себя. Прежде чем рассмотреть меня, он успел проворчать:
— Всю ночь принимали конвой. Даже десять минут вздремнуть не дадут, — Канинхен сразу меня не узнал. — Чего тебе надо, матрос?
— Вы меня не узнаёте?
В его глазах не возникло ни малейшего интереса ко мне. Его зевок был красноречивым доказательством этого. Думаю, что даже если бы он и захотел узнать меня, то вряд ли бы ему это удалось: исхудавший бледный моряк в болтающейся на нём форме торгового флота мало чем напоминал того розовощёкового крепыша, появившегося здесь почти полгода назад.
— Отдел по разгадыванию ребусов находится этажом выше, — Канинхен снял фуражку и бросил её на стол, нацелив на меня недовольный взгляд.
Я не стал темнить и выложил ему всё сразу.
— Викто́р Ракито́ф, моторист с сухогруза «Бретань». Капитан судна лейтенант Моро. Выписан после ранения. Прибыл для дальнейшего прохождения службы, — придав бравый тон голосу, я отчеканил свой рапорт.
— Викто́р, Викто́р, — он постучал по столу и добавил: — Гюго, — сублейтенант ухмыльнулся.
«Шутки тоже не меняются, — констатировал я, — только вот сам он потускнел: волосы над ушами уже не топорщатся, майка свободно болтается на животе». Канинхен откинулся на спинку стула, не отрывая от меня внимательных глаз.
— Нет твоей «Бретани», — хозяин достал сигареты. Увидев, что я изменился в лице, поморщился. — Да, ты не бойся. Просто «Бретань» с июня месяца ни разу не заходила на Мальту. Куришь? — он протянул мне пачку, я отрицательно замотал головой. Канинхен вздохнул и закурил. — Тогда садись, — он кивнул на стул около стены.
Я с облегчением опустился на стул, бросив на пол свой баул.
— Давно из госпиталя? — британец продолжал рассматривать меня.
— Сегодня выписали.
Я приподнял голову вверх, в качестве опоры затылок почувствовал стену. Захотелось прикрыть глаза и задремать в этой каморке. Но голос Канинхена отвлек меня от таких мыслей.
— Помню тебя. Ты же Викто́р де Шатопер! — офицер улыбался, наверное, гордясь своей памятью и остроумием. — Ну, что, нашёл ты Эсмеральду? — я тут же вспомнил Найдин. — Или … как её там? Ну, эту блондинку, — он всё так же смешно морщил лицо, когда что-то вспоминал.
— Флёр-де-Лис, — подсказал я, вспомнив о Надэж.
— Ну, да, де-Лис, — его глазки ожидали ответа.
Я отрицательно покачал головой.
— Нет, всех упустил.
— Ну, и дурак, — он вздохнул. — Девушек упустил, акцент и страну потерял, — он обречённо махнул рукой, потом вскинул на меня глаза в последней надежде: — В покер хотя бы научился играть?
— Немного, — я пожал плечами, вспомнив Джорджа, своего соседа по палате подземного госпиталя.
Лицо моего собеседника просветлело.
— Хоть одна хорошая новость от тебя, мой милый лягушатник. Всё-таки ты не так безнадёжен, — он потёр ладони, как будто что-то предвкушая.
Англичанин громко хлопнул себя по коленям.
— Пойдёшь ко мне помощником? — он испытывающе взглянул на меня. — Всё равно твоё судно неизвестно когда вернется, — циничная ухмылка появилась на его лице. — Да и вернётся ли вообще? Вот в чём вопрос.
Мне не хотелось опровергать его мрачное предположение: «Примитивный рекрутский приём. Лучше уж сразу перейти к делу».
— Что делать? Платить что-нибудь будете? — спросил я, хотя его ответ мне был безразличен: «У меня нет выбора». Но порядок есть порядок.
— Будешь помогать мне в портовых работах. Ну, а что касается платы, то многого не предложат: паёк матроса, мыло, форма. О чём можно ещё мечтать сейчас?
— Может, хотя бы несколько фунтов на комнату? — я попытался обнаглеть.
— Зачем
