— Мы имели с ним интересный фехтовальный поединок, — сказал Фалькон. — Он, конечно, боец что надо. Я склоняюсь к мысли, что заговор, приведший к взрыву шестого июня, еще не изжил себя, но принял иную форму или же расширяется, стремясь проникнуть в иные сферы в парламент и мэрию!
— И взрыв был задуман, чтобы держать под контролем местных политиков и проникнуть в администрацию мэрии, — сказал Рамирес. — Ты не считаешь, что делаешь из мухи слона, а, Хавьер?
— Я нюхом чувствую что-то нехорошее в этом Спиноле, — сказал Фалькон. — Он деятелен и честолюбив. Подозреваю, что в их семье Эстебан считался образцом талантливости и ума и Алехандро всю жизнь пытался доказать, что и он не хуже. Мозгов, чтобы стать юристом, ему не хватило, но он обладал другими способностями.
— И он воспользовался ими, чтобы прищучить кузена?
— Не удивлюсь, если это так.
— Погоди-ка, — сказал Рамирес, — Кристина только что сказала мне, что Эльвира требует тебя к себе. И кажется, что дело срочное.
— Что симптоматично, — сказал Фалькон. — Трубят сбор. Скажи комиссару, что я прибуду как только смогу.
Консуэло сидела в ночной рубашке; экран компьютера освещал ее лицо и мокрые волосы. Она повела себя глупо и опрометчиво, но сейчас решила не торопиться и обдумать следующий свой шаг более тщательно, чем предыдущий. Она внесла в компьютер свой телефонный разговор, записала его со всей точностью, на какую только оказалась способна. Потом перечитала, внеся поправки, которые подсказывала ей память всякий раз, когда в ней внезапно всплывали те или иные полузабытые детали.
От работы этой она взмокла, что несколько смягчило ее истерическое состояние. Приняв душ, она оделась с намерением позвонить Хавьеру с тем, чтобы немедля встретиться с ним и поставить его в известность о последних событиях. Но, уже потянувшись к телефону, она вдруг осознала, что это именно то, чего от нее ждут. Она вновь скинула с себя одежду, чтобы опять не поддаться опрометчивому порыву, и, сев, погрузилась в раздумья.
Для начала она попыталась ответить на вопрос, заданный ей похитителем: почему был похищен Дарио? Потому что им не понравилось вмешательство Хавьера в расследование. Похищая Дарио, они были уверены, что она тут же обратится к Хавьеру, использует его опыт криминалиста. Возможно, они ожидали, что Хавьер, не открывая ей причины похищения, непосредственно включится в поиски мальчика. Это отвлечет его от так беспокоящего их расследования. Но Хавьер решительно передал дело в отдел преступлений против детей, и, значит, план русских по оказанию на него косвенного давления не сработал и желаемый результат не был достигнут. Теперь же они используют ее в качестве своего агента, чтобы все-таки заставить Хавьера поучаствовать в розыске. Им надо, чтобы она употребила свое несомненное влияние на Хавьера, мучающегося чувством вины, и подтолкнула его к совершению служебного преступления — изъятию из управления полиции их денег и дисков. Четко высказанное ими условие — непривлечение к делу иных лиц и организаций, если она не желает вреда своему сыну, — может свидетельствовать о том, что в полиции у похитителей есть свои информаторы. Если бы Хавьера уличили в подобном преступлении, он был бы немедленно отстранен от службы, а это выгодно русским.
Такова была первая логическая цепочка, которую ей удалось выстроить со времени похищения Дарио. Она ощутила крепнущие силы и возможность сконцентрироваться на проблеме. Пока что, думала она, я делала все, как вы и ожидали. Вы промучили меня сорок восемь часов и довели до такого отчаянного состояния, что я действовала под вашу диктовку. Ну а теперь настал мой черед показать вам, с кем вы решили сразиться.
Комиссары Лобо и Эльвира — начальство Фалькона — являли собой странную парочку: Дикий Зверь под ручку с Бухгалтером. Первый — смуглый, тонкогубый, еле сдерживал гнев, поскрипывая зубами, словно рот у него был полон песка, другой же — все поправлял и переставлял предметы, наводя порядок на и без того безукоризненном рабочем столе.
— Над чем ты в данный момент работаешь, Хавьер? — невозмутимо осведомился Эльвира, в то время как Лобо лишь вперил в него свирепый взгляд и чуть подался вперед, словно только и ждал малейшего повода ринуться в атаку.
— Сейчас меня прежде всего занимает убийство Марисы Морено, которое, как я полагаю, имеет отношение к двойному убийству в Трес-Миль.
— Тебя недавно видели в Мадриде, где, как ты сообщил инспектору Луису Зоррите, «копаешь доказательства» по делу Эстебана, — сказал Эльвира. — Но дело это рассматривается здесь, в Севилье, и суд, как ты знаешь, состоится в конце месяца.
— Как это понять, Хавьер? — вступил Лобо, который был больше не в силах сдерживаться.
— Как проявление любезности.
— Любезности? — вскричал Лобо. — При чем тут, черт возьми, любезность?
— Я поставил в известность инспектора Зорриту, что займусь делом Марисы Морено. Я прочитал материалы дела, слышал, что говорил Кальдерон на допросах, и обнаружил некоторые странности и несообразности. Я посчитал своим долгом сообщить ему это, потому что это может оказать влияние на ход его…
— А после встречи с Зорритой куда ты направился? — спросил Эльвира. — Водитель патрульной машины сказал, что ты «прятался» на заднем сиденье.
— У меня было дело в НРЦ, которое я не вправе с вами обсуждать.
— Ты испытывал и продолжаешь испытывать большую эмоциональную нагрузку, — сказал Эльвира, исподволь подводя разговор к выводу, который уже успел сформироваться в его мозгу.
— У нас имеется соглашение с НРЦ относительно исполнения тобой их заданий, — сказал Лобо, который желал бы вести этот разговор без участия Эльвиры.
— Если это и так, то суть соглашения мне неизвестна.
— Главное в нем — это условие, по которому твоя работа на НРЦ не должна мешать выполнению обязанностей инспектора отдела убийств, — сказал Эльвира. — Если же эта работа начинает вторгаться в выполнение тобой основных обязанностей, то решать, не следует ли облегчить тебе нагрузку, полагается нам.
— НРЦ интересовался величиной твоей нагрузки в полиции, — сказал Лобо.
— Правда? Вы имеете в виду Пабло? Он говорил с вами?
— С нами говорили более высокие инстанции.
— В качестве твоего непосредственного начальства, — сказал Эльвира, — я поинтересовался твоим служебным досье, где задокументирован нервный стресс, который ты пережил в апреле две тысячи первого года и после которого смог вернуться на службу лишь в апреле две тысячи второго.
— Это было четыре года назад, и, я думаю, вы согласитесь, что это был нехарактерный эпизод, который я успешно преодолел, полностью излечившись, о чем свидетельствует успех, с которым я проводил расследование одного из наиболее сложных и запутанных дел — о взрыве в Севилье, случившемся три месяца назад, — сказал Фалькон. — Могу добавить, что в то же самое время я вел и очень непростое дело с НРЦ, в результате чего был предотвращен террористический акт в Лондоне.
— Мы знаем также, что с твоей подругой Консуэло Хименес два дня назад произошло несчастье — у нее похитили младшего сына, — сказал Эльвира.
— Да, кстати: можете снять охрану с моего дома на улице Байлен, — сказал Фалькон. — Меня охранять не надо.
— Это была временная мера, — заметил Эльвира.
— Не пытайся уверить меня, Хавьер, что такой стресс по силам человеку, даже такому, как ты, — сказал Лобо. — Все мы помним об обещании, которое ты дал севильцам в июне по телевидению, и хотя все привходящие обстоятельства, связанные с твоей работой на НРЦ, нам и известны, но НРЦ сам обратился к нам с запросом о твоем душевном здоровье. К тому же на твоем подразделении висят три убийства и похищение Дарио Хименеса, и…
— А если я вам скажу, что все это взаимосвязано? — прервал его Фалькон.
— И дела НРЦ в том числе? — проговорил Эльвира.
— Все это — неизбежное следствие того, что произошло еще в июне, — сказал Фалькон. — Это давление, причем давление самого изощренного свойства с целью заставить человека действовать против своего желания и своей природы. Я чувствую свою ответственность за положение, в котором этот человек оказался, и не могу бросить его в беде.
— Но при чем тут то, что происходит в Севилье? — вскричал Лобо.
— Не уверен, что то же самое не относится и к нам: здесь тоже имеет место давление с тем, чтобы люди действовали так, а не иначе, — сказал Фалькон. — Я имею в виду и участников данного совещания.
— Данного совещания? — протянул Лобо, и угроза, прозвучавшая в этой реплике, говорила о сдерживаемой ярости.
— Вы просто перекладываете на меня то давление, которому подверглись сами, — сказал Фалькон.
— Если ты полагаешь, что это влияние НРЦ…
— И не только НРЦ.
