- Не могу, - Фарид остановился, стараясь не смотреть на поблескивающий в луче фонаря оскал мертвого дружка, - я с ним сегодня пиво пил.
- Значит, так, - Вовцу надоели все эти пустые разговоры, надо было ставить пацана на место, пока буреть не начал, - про ту жизнь забудь, чем быстрей, тем лучше. Сейчас я приказываю, ты выполняешь. Если не согласен, я отправляюсь на нижний горизонт, где вода, а ты сидишь здесь. Вопросы есть? - И тут же сам ответил: - И не должно быть. Короче, поворачиваешься спиной, бревно берешь под мышку и, как Ленин на коммунистическом субботнике, по команде - вперед. Давай, поехали.
Фарид молча схватился за бревно и прогнулся, чтоб одежда спину не тёрла. Сосновая стойка сидела плотно, вытащили со второго рывка, татарин аж заскулил, так ему было больно напрягаться. После этого Вовец приказал ему взяться за левую руку мертвеца и опять по команде тащить. Сам Вовец взялся за правую, тяжелую и ещё тепловатую. Выдернули Кучкарова, поволокли на брюхе по каменному полу к стене, куча лиловых перекрученных кишок волоклась рядом, вытирая грязь, оставляя мокрую полосу. Фарида опять рвало, он плакал и сморкался, а потом завизжал.
Вовец ему не мешал, занятый разглядыванием колеса, слушал в пол-уха мешанину из татарских слов и русского мата. Понял, что парнишка наконец сообразил, что шансов выбраться из каменного мешка нет, кругом горная толща, и никаким спасателям они на фиг не нужны. Поэтому помянул и собаку Киборга, и паскуду Колю, и дерьмовую тыщу баксов. Он даже дохлого однокашника Кучкарова попинал ногами, поглумился, так сказать, над трупом и поплевал на него. Вовец тем временем разобрался с подъёмником. Следовало его приподнять, закрепить и заменить переломленную стойку. Все эти манипуляции он мог и один совершить, пользуясь ломом как рычагом. Воспользовавшись в качестве топора плоским клювом обушка и широким долотом, отчекрыжил от нетолстого бревна кусок подходящего размера для замены стойки. Вместо гвоздей приспособил тонкий клин и пару длинных альпинистских крючьев. Позвал на помощь Фарида, но тот где-то шлялся в темноте, скребся по полу и не подошел. Вовец плюнул, взял лом, крякнул и выворотил колесо наверх, тем более, что только один край подъемника следовало приподнять. Подсунул кувалду, опустил, сделал ещё один подход, снова приподняв сантиметров на десять, и подсунул деревяшку. Таким макаром выровнял всё сооружение, оборвал сломанную стойку и прибил заготовленный обрубок. Только собрался покрутить колесо, как невдалеке вспыхнул огонек зажигалки. Фарид раскуривал сигарету.
- Это ещё что? - закричал Вовец в ярости. - Кислород жечь? Убью, скотина!
- А пошел ты! - заорал в ответ Фарид. - Дай покурить перед смертью, гад!
Вовец вскипел, метнул килограммовый молоток, тот глухо ударил в стену. Огонек сигареты заметался в темноте. Вовец поймал лучом света перепуганного Фарида и с ломом на перевес кинулся к нему. Тому свет бил в глаза, и был виден только торчащий далеко вперед блестящий кончик стального стержня, отшлифованный работой.
- Брось чинарик! - бушевал Вовец. - Проткну, как бутерброд, гнида!
Красный огонек метеором чиркнул в темноте и рассыпался искрами, ударившись в пол. Фарид поспешно затоптал сигарету. Вовец со звоном вонзил ему под ноги лом, выбив из гранита ещё больший сноп искр. Отобрал зажигалку. Хотел дать по морде, но посмотрел на мокрое, замурзанное, перепачканное сажей и глиной лицо и расхотел. А парень вдруг упал на колени, схватился за лом, не давая Вовцу уйти, и, размазывая слёзы, сбиваясь с русского на татарский, принялся просить и умолять его спасти.
- А ну, встать! - опять заорал Вовец. - Кодлой на одного - крутые, да девок лапать молодцы. А тут соплями давится, ублюдок. Заткнись, тебе сказал! Зашибу!
Злился он не столько на этого бестолкового мальчишку с нищей рабочей окраины, сколько на безвыходную ситуацию, на собственное бессилье, на мрачную перспективу смерти от удушья. Вот и разрядился. И нисколько не жалел об этом. Не плакать же, в самом деле, как этот пацан. После яростного выплеска сразу полегчало. В конце концов грех жаловаться: жив остался после такого бэнца, все кости целы, даже ожогов не получил, руки-ноги и глаза тоже на месте. И целая шахта в распоряжении. Дымом и гарью пахнет, конечно, здорово, но глаза не ест. Возможно, дым через какие-то щели просачивается наружу, значит, и какое-то обновление воздуха будет происходить. Короче, надо судьбу благодарить, а не проклинать, могло быть и хуже: зажало бы в обвале и прессовало потихоньку, выдавливало душу, как сапожный крем из тюбика.
Успокоившись, Вовец решил спуститься в колодец. Следовало посмотреть, сколько на дне собралось воды, подумать, как и во что её собрать. Фарид тоже успокоился, похоже, на него следовало кричать, командовать, управлять, короче. То, что он безропотно будет крутить подъёмное колесо, долбить камень и выполнять любые приказы, было ясно обоим. У одного имелась сила, у другого отсутствовала воля.
Вовец распустил веревку, закрепив на каркасе подъемника, продел её через карабин на обвязке и привычно откинулся спиной в колодец, высветив налобником высокий поблескивающий потолок. Рядом в темноте беззвучно стоял Фарид. Вовец мог бы найти запасные лампочки для фонарика и подключить к батарейкам, их тут был ещё солидный запас, с полкоробки, но решил подержать парня в темноте наедине с мертвым подельником. Это окончательно сломает волю, покажет настоящую его цену и заставит подчиниться хозяину шахты. В экстремальных условиях, когда на карту поставлена жизнь, единственной формой правления может быть только неограниченная диктатура, иначе не выжить. А вот потом, когда опасность минует, надо переходить к безграничной демократии, чтобы освободить инициативу.
Кроме нижнего горизонта с просачивающимися грунтовыми водами, Вовца интересовали ещё два штрека: косая щель, куда сбрасывали ил во время расчистки дна, и верхний штрек с летучими мышами. Обычную домовую мышь он бы съесть, пожалуй, не смог, хоть шоколадом залей, но летучие больше ассоциировались для него с птицами, а не с противными грызунами. А то, что вместо перьев у них рыжеватая шерстка, так даже удобнее - ощипывать не надо, только ободрать. Да и была давняя дружеская расположенность к этим удивительным созданиям, ещё с юности, когда нешуточно увлекался спелеологией, лазал по пещерам, где единственными живыми существами среди холода и известковой сырости были эти ночные летуны, ласково именуемые "мышки". И его дружеские чувства только окрепнут, если он употребит в пищу дюжину-другую этих подруг бродячей юности. Вот так Вовец морально готовил себя к борьбе за жизнь, пока скользил вниз по веревке, тем более, что эти мысли позволяли не думать о страховке, точнее, об отсутствии таковой. Не мог же он позволить держать страховочный конец какому-то деморализованному пацану - толку мало, только веревку запутает.
Он достиг дна и вошел в знакомый слюдитовый забой. Зеленые искры кристаллов изумруда блестели из породы столь аппетитно, что у Вовца появилась дурная мысль: а может, лучше поработать, чем бездельничать в ожидании спасателей? У стены лежал инструмент: кайло, лопата, пара клиньев и кувалдочка. Это Серж оставил, хотел спуститься в последний раз и добыть кусок на удачу. Считается, что в самом последнем куске может оказаться лучшая находка. В выбоинах каменного пола собралось немного просочившейся сверху воды. На глазок - литра три. Накопилась тут за все дни работы в забое. Мало, конечно, водички проникает по тончайшим трещинам, но в дальних концах других штреков, где поверхность горы ближе, можно будет отыскать гораздо больше. Поскольку никакой посуды нет, собирать придется в полиэтиленовые мешки. Или просто брать соломину и тянуть, как коктейль в баре.
Решив первый вопрос, о воде, Вовец полез вверх по стенке колодца. Поскольку шахту вырубали кайлами да клиньями, можно было лезть по уступчатой стенке почти как по лестнице. Конечно, до самого верха так взбираться замаешься, да и сорваться все-таки можно, поэтому он сделал схватывающий узел из куска тонкого репшнура, который всегда носил в комплекте с обвязкой, и привязался к веревке. Схватывающий узел, изобретенный ещё до войны одним умным австрийским альпинистом, легко скользит вверх по веревке, а вниз - затягивается. Только его надо постоянно передвигать выше. Бурча под нос, что давно завязал со скалолазаньем, да вот приходится, Вовец добрался до косой щели.
Слюдяной ил, который они выгрузили сюда, когда очищали нижний горизонт, слегка подсох, сделался упругим, как резина. Это, наверное, из-за присутствия мельчайших частиц глины, связавших чешуйки слюды. Вовец ковырнул ил рантом ботинка. Ничего, внутри влажный, не сцементировался, копать можно. Значит, надо будет опустить сюда Фарида, дать лопату в руки, и пусть роет могилу другану. Здесь тот не будет вонять на всю шахту. Вовец возвратился к выходу из штрека и закричал вверх:
