– Почему же? – торопливо возразил Мэттью. – Верю. Мне правда нравится Оскар Уайльд. И красота. И истина. Я по-прежнему считаю, что это дикая глупость – заявлять, что мы не можем быть художниками, поэтами, не можем создавать прекрасное. Будто бы все, что мы можем, – это убивать. Мой отец и Кристофер – гении, ты знал об этом? Настоящие гении. Как Леонардо да Винчи. Был такой простец, который…
– Я знаю, кто такой Леонардо да Винчи.
Мэттью покосился на него и улыбнулся. Это была та самая улыбка, плавно разгорающаяся, как восход солнца, и Джеймс почувствовал, как его захлестывают чувства, противостоять которым он не мог.
– Ну конечно знаешь, Джеймс, – отозвался Фэйрчайлд. – Я просто на секунду забыл, с кем разговариваю. В общем, отец с Кристофером реально потрясающие. Их изобретения уже изменили всю жизнь Сумеречных охотников, дали им новые способы передвижения и новое оружие для борьбы с демонами. Но все Сумеречные охотники всегда будут смотреть на них свысока. И никогда не поймут, что такого ценного они изобрели. А тех, кто хочет писать пьесы или рисовать великолепные картины, – тех они выкинут из своего общества, как приблудных щенков.
– И ты… ты хочешь этого? – нерешительно спросил Джеймс.
– Нет, – отозвался Мэттью. – Я рисую как курица лапой. И уж конечно, не умею писать пьесы. О моих стихах лучше вообще промолчать. Но я умею ценить искусство. Я – прекрасный зритель. Самый лучший в Англии.
– Но ты, наверное, мог бы стать… э-э… актером, – предположил Джеймс. – Когда ты говоришь, тебя слушают все. Особенно когда истории рассказываешь.
Да и лицо у Мэттью было такое, что он явно неплохо смотрелся бы на сцене.
– А что, отличная мысль, – поддержал Мэттью. – Но я бы все-таки не хотел, чтобы меня вышвырнули из Идриса. Иначе я не смогу видеться с отцом. И я правда считаю, что насилие – это омерзительно и совершенно бессмысленно, но… это единственное, в чем я по-настоящему преуспел. Строго говоря, мне это даже нравится. Так что перед нашими учителями я скорее притворяюсь. Жаль, что я не способен создавать прекрасное, делая мир красивее, вместо того чтобы раскрашивать его в цвета крови, чем я сейчас занимаюсь. Но это ты и так уже понял.
Он пожал плечами.
Джеймс понял, что драться им сегодня, похоже, не придется. Он отступил на шаг и вновь присел на ступеньку – просто чтобы не упасть.
– Я думаю, Сумеречные охотники могут нести в мир красоту, – сказал он. – Хотя бы тем, что спасают жизни. Я знаю, что уже говорил тебе об этом, но это и правда важно. Те люди, которых мы спасаем, – как знать, кто они? Любой из них может оказаться очередным Леонардо да Винчи, или Оскаром Уайльдом, или просто очень добрым человеком, который станет распространять вокруг себя красоту и гармонию. Или хотя бы просто тем, кто кого-то любит – или тем, кого кто-то любит, как ты своего отца. Может, ты и прав, что мы, Сумеречные охотники, в чем-то ограничены по сравнению с простецами и у нас нет таких возможностей, как у обычных людей, – но мы даем обычным людям возможность жить. Вот для чего мы рождены. Это наше преимущество и наша честь. И я не собираюсь убегать из Академии. Я вообще ни от чего не собираюсь убегать. Я могу вынести руны, и это делает меня Сумеречным охотником, – и я им стану, хотят нефилимы того или нет.
– Чтобы стать Сумеречным охотником, не обязательно было приезжать в Академию, – заметил Мэттью. – Вас же могли тренировать в Институте, как когда-то дядю Уилла. Вот чего я хочу. Потому что только так я смогу оставаться со своим отцом.
– Мог бы. Но… – Джеймс смутился. – Я не хочу, чтобы меня отправили домой. Мама захочет узнать, почему меня выгнали.
Мэттью некоторое время ничего не отвечал. Слышен был только звук льющегося сверху дождя.
– Я люблю тетю Тесс, – наконец вымолвил он. – Я никогда не бывал в Лондоне, потому что не хотел надолго оставлять отца. Но всегда хотел… хотел, чтобы она почаще приезжала в Идрис.
Эти слова стали для Джеймса очередным болезненным откровением – не то чтобы плохим, но, скорее, неприятным и неизбежным. Конечно, мать с отцом очень редко приезжали в Идрис. Конечно, Джеймс с Люси росли в Лондоне практически оторванными от остальной их семьи.
Потому что в Идрисе жили не только родственники. В Идрисе жили высокомерные Сумеречные охотники, которые считали маму недостойной ходить с ними по одним улицам, а отец никогда никому не позволил бы оскорблять свою жену.
И вот теперь все станет только хуже. Теперь люди станут шептаться, что свою заразу Тесс передала детям. Станут говорить ужасные вещи о Люси – о его маленькой, веселой и смешливой сестренке. Нет, ей нельзя учиться в Академии.
Мэттью откашлялся.
– Кажется, я могу тебя понять. Я, наверное, мог бы перестать завидовать тому, что ты можешь уехать из школы. Я, наверное, даже могу понять, что твои цели благородны. Но я все еще не понимаю, почему ты так явно показываешь, что терпеть меня не можешь. Знаю-знаю, ты совершенно необщительный тип и больше всего хотел бы забиться куда-нибудь с книжкой и так все время и сидеть, но для меня это просто кошмар. Довольно унизительно, знаешь ли. Большинству людей я нравлюсь, я тебе уже говорил об этом. Причем мне даже не нужно специально стараться.
– Да, ты очень хороший Сумеречный охотник, Мэттью, и тебя все любят, – отозвался Джеймс. – Спасибо, что объяснил.
– Я тебе не нравлюсь! – воскликнул Фэйрчайлд. – Хотя и пытался это изменить. А ты, похоже, непрошибаемый.
– Дело в том, – медленно произнес Джеймс, – что мне больше нравятся очень скромные люди. Не выпячивающие себя почем зря. Понимаешь?
Повисла пауза. Мэттью понадобилось несколько секунд, чтобы обдумать слова Джеймса. А потом он разразился хохотом. Эрондейл поразился, как радостно звучит этот смех. Отчего-то ему еще больше захотелось высказать Фэйрчайлду всю правду. Пусть даже унизительную для него самого.
Джеймс зажмурился и выпалил:
– Я тебе завидовал.
Когда он открыл глаза, Мэттью не сводил с него осторожного взгляда, словно ожидая какого-то подвоха.
– С чего вдруг?
– Ну, тебя-то никто не считает дьявольским отродьем.
– Да, но – только без обид, Джеймс! – тебя им тоже никто не считает. Кроме тебя самого, – внес ясность Мэттью. – Ты – уникальное явление в этой школе. Как скульптура цыпленка-воина, если бы она у нас была. Я, кстати, не нравился тебе еще до того, как всем стало известно, что ты «дьявольское отродье». Что ж, полагаю, ты просто щадил мои чувства. Очень мило с твоей стороны. Я пони…
– Я не необщительный тип, – перебил Джеймс. – Не знаю, с чего вдруг тебе в голову пришла такая идея.
– Видимо, из-за твоей необщительности, не? – предположил Мэттью.
– Я – книжный червь, – объяснил Джеймс. – Я все время читаю книги и понятия не имею, как разговаривать с людьми. Если бы я был девушкой и жил в прошлом веке, люди прозвали бы меня синим чулком. Хотел бы я уметь разговаривать с людьми так, как ты. Хотел бы, как ты, улыбаться людям и влюблять их в себя. Хотел бы рассказывать истории, да так, чтобы слушали все кругом. Хотел бы, чтобы люди толпились вокруг меня, куда бы я ни пошел. Нет, последнее, пожалуй, неправда, потому что люди меня все-таки немного пугают. Но я хотел бы делать все то же самое, что и ты, точь-в-точь. Хотел бы дружить с Томасом и Кристофером, потому что они мне нравятся и потому что, как мне кажется, мы с ними похожи, и сам хотел бы им нравиться. Ты завидуешь, что я могу в любой момент вылететь из школы? А я завидовал тебе с самого начала. Завидовал всему, что с тобой связано. И завидую до сих пор.
– Подожди, – перебил Мэттью. – Постой-ка. Я тебе не нравлюсь, потому что я слишком очарователен?
Он запрокинул голову и захохотал. Он хохотал, и хохотал, и хохотал, и никак не мог остановиться. Он даже подошел и сел на ступеньку рядом с Джеймсом – но его все равно разбирал смех.
– Хватит, Мэттью, – проворчал Джеймс. – Хорош смеяться. Я тут тебе душу открываю, делюсь самым сокровенным, а ты смеешься. Это, знаешь ли, очень обидно.
– Все это время у меня было отвратительное настроение, – наконец сказал Мэттью. – Ты думаешь, что до сих пор я был очаровательный? Да ты себе даже не представляешь…
Джеймс ткнул его кулаком в плечо, не в силах сдержать улыбку. Он видел, что Мэттью это заметил и очень собой гордится.
Чуть позже, за завтраком, Мэттью провел Джеймса прямо к своему столу, за которым сидели только Томас с Кристофером. Оба, кажется, были очень рады его видеть. Джеймс этому даже не удивился – слишком много сюрпризов свалилось на него за одно это утро.
– О, ты решил перестать ненавидеть Мэттью? – спросил Кристофер. – Очень рад. Тебе удалось задеть его за живое. Хотя мы не должны с тобой об этом разговаривать. – Он мечтательно уставился на корзину с хлебом, словно это была потрясающая картина. – Прости, я забыл.
