не переживёт. Неудачный день выдался.
С транспортом тоже не повезло. Битком набитый трамвай еле полз по мокрым рельсам. Всё громыхало, визжало, ухало. Москвин подумал, что никогда ещё не был настолько несчастным. Он перебрал в душе все мелкие неурядицы, способные испортить жизнь молодому человеку двадцати с лишним лет. Неурядиц набралось много. Если задуматься, то их количество давно переросло в огромную проблему. Это уже не мелочи. Это что-то другое.
Несмотря на трудности, Сергей по-прежнему оставался верен твёрдым принципам. Только вперёд, только наверх, любой ценой. Всё можно вытерпеть, всего можно достичь. Было бы желание. Наверное, плохое настроение появилось после тесного контакта с дурной компанией. Молодые бездельники и сами не живут, и другим не дают. Любое общение даёт почву для размышлений. Не важно, где ты получил порцию чужих эмоций: в очереди в туалет, на служебном совещании или в перебранке с невыспавшейся кассиршей в магазине. Нет, всё не то. Это обычная жизнь, которой живут миллионы сограждан и не жалуются на жизнь. А вот компания из недовольных лодырей влияет на психику. В этом случае общение служит питательной средой для морального разложения. У ребят есть всё, что нужно человеку в современном мире: деньги, свободное время, модная одежда, определённая доля цинизма, – но они не живут. Они стонут. Страдают. Мучаются. Нельзя брать с них пример. Это не они достигли успеха. За них всё сделали их родители. Они обеспечили детей, помогли им поступить в высшие учебные заведения, ни в чём не отказывают. Не нужно иметь много ума, чтобы тратить направо и налево чужие деньги.
Сергей вздохнул. Он ведь не завидует ребятам. У них другая судьба. Это ему нужно думать, как жить дальше. Сергей Москвин один на белом свете, а у них есть родня, семья, уверенность в завтрашнем дне. Случись что-нибудь с ними, их поддержат, им помогут, вылечат, увезут на родину. А у него нет таких возможностей. В любом горе, при любой неприятности ему придётся выкручиваться в одиночку. Сам заболел – сам вылечись, пришли сомнения – прогони их. Да так прогони, чтобы сомнения больше не тревожили душу. Избалованная девчонка не может испортить судьбу. Она не ведьма. Не колдунья. Мириам капризная и эгоистичная. И душа у неё мелкая. Думает только о собственных удовольствиях. Не способна на большее. Как только Сергей разобрал поведение Мириам на мелкие винтики и болтики и разложил их по полочкам и ящичкам, сразу стало веселее. Чужие грехи всегда радуют душу. Он встряхнулся и заметно взбодрился.
– Молодой человек, передайте на билет, пожалуйста!
Сергей не глядя протянул ладонь. Посыпалась звонкая мелочь. Именно этот медный звон окончательно пробудил Сергея от странного состояния, то ли сонного, то ли летаргического. В одну минуту он стал прежним, молодцеватым и подтянутым. Исчезла нерешительность и озабоченность. Сергей понял, что справится с внутренними проблемами. В конце концов, он успешно отработал задание. Герман Викторович будет доволен работой подчинённого.
– Так что там у нас? – спросил Петров, увидев в дверях свежего и бодрого Москвина.
– Ваше задание выполнено! – отрапортовал Москвин, но начальник поморщился. Он не любил, когда нижестоящие сотрудники стояли перед ним навытяжку.
– Да садись ты уже! – буркнул Петров и взмахнул рукой, указывая на стул, стоявший у края стола. Москвин удивлённо посмотрел, правильно ли он понял жест начальника. Обычно на этом стуле сидели заместители и старшие по званию. Молодые и вновь принятые сотрудники такой высокой чести не удостаивались.
– Ты сделал его доверенным лицом? Или позже сделаешь? – Начальнику не терпелось узнать результат. Петров вертел в руках карандаш с тонко заточенным остриём.
– Нет, Герман Викторович, его нельзя оформлять доверенным лицом. С Владом можно работать только втёмную. По-другому с ним нельзя.
Оба замолчали. Петров стучал остриём карандаша по подушечке большого пальца. Москвин наблюдал, как карандаш почти вонзается в кожу. Герман Викторович пытался соприкоснуться с реальностью. Начальника терзали сомнения.
– Влад не будет работать по приказу.
Карандаш остановился и продавил подушечку почти до крови.
– А просьбу? Просьбу он может выполнить? Ты же стал ему личным другом, а друзьям не отказывают.
И карандаш завертелся в бешеном ритме, просверливая невидимую ранку в пальце. Графитовый стержень плясал от напряжения.
– Нет, он не станет выполнять мою просьбу. У него такой характер. Он всё делает наоборот. Влад непредсказуемый. Он не боится милиции. Влад вообще ничего не боится. Карецкий готов на всё, лишь бы наперекор всем. Говорит, что ему терять нечего.
– Понятно, – пробурчал Петров и швырнул карандаш на пол. Раздался глухой стук, словно упало что-то крупное и значительное, а не маленький кусочек дерева с искрошенным графитом.
– Понятно! Будем исходить из того, что есть. Приказы и просьбы отставим. Оформлять доверенным лицом не будем. Но учти, Сергей, ты осложняешь себе жизнь!
Москвин удивился, Петров впервые назвал его по имени. Он прислушался к себе. Внутри всё спокойно, самолюбие молчит. Ему было всё равно, как его назовут, как к нему обратятся. Лишь бы не мешали шагать вперёд, семимильными шагами прямо к своей цели.
– Ты осложняешь себе жизнь, Серёжа! – многозначительным тоном добавил Петров. – Теперь тебе придётся видеться с Карецким гораздо чаще, чем ты того хочешь. Нам нельзя упускать такую роскошную добычу. Ничего, что мы потеряли показатель и остались без доверенного лица. Ничего! Мы наверстаем упущенное. Сегодня вечером обязательно встретишься с Карецким, хочет он того или не хочет, и постараешься вывести его из той компании. Вы будете встречаться с ним наедине. Нечего тебе слушать их вредные разговоры. Ты у нас пока ещё неустойчивый сотрудник. Тебя надо наставлять и наставлять. Жаль, что у нас институт наставничества выходит из оборота. Очень жаль! Раньше мы таких, как ты, обучали в течение месяца-двух. А теперь всё псу под хвост. Все хорошие начинания через определённое количество лет ветшают, а я хочу немного спрофилактировать твоё присутствие среди морально разложившихся людей. Среда, в которой ты находишься продолжительное время, ведёт открытую антисоветскую пропаганду. Мало ли, наслушаешься этих разговоров, поведёт тебя на сторону. Всякое может случиться.
Москвин посмотрел на портрет Ленина. Башкирский прищур проникал прямо в душу. Казалось, вождь всех времён и народов неожиданно воскрес и стал третьим участником в их секретной беседе.
– Герман Викторович, а я не смогу. – Сергей виновато опустил голову, вспомнив блестящие от восторга глаза Влада.
– Чего это – не сможешь? – вскинулся Петров. – Ты, это, давай тут без выкрутасов! А то ведь я по-другому заговорю! Ишь, чего надумал, гадёныш!
В кабинете засвистели ветры перемен. Только что начальник смотрел с теплотой во взоре, передавал положительные
