— Чего так дорого? — Натали открыла сумочку, достала деньги. Две ассигнации: пятьсот и тысяча.
— Стволы с завода, прямо из Тулы. И кокаин хорошего качества, от поставщика. Плюс за оперативность, минус за дружбу. Другому бы в две косых обошлось.
— Уговорил. А что с Вектором?
— Постараюсь узнать…
— Ты уж постарайся, пожалуйста!
— Да, я-то тут причем! — пожал плечами Гут. — Иди, Нюта, найди черную кошку в темной комнате.
— Особенно, если ее там нет…
— Ну, — поднял брови Гут, — а я о чем?!
* * *
Могло показаться, что найти кого-нибудь вроде Зосимы — дело простое. Незатейливое, как говорят в Ростове. На самом же деле, все обстояло ровным счетом наоборот. Не будь у Натали нужных знакомств, авторитета и наводки — в данном случае из самых что ни на есть темных недр всенародно презираемой Охранки — иди, девушка, найди этого старого каторжанина, который то ли заслуженный ветеран революционного движения, то ли совсем наоборот — бандюга с большой дороги. Но и найти — полдела. К такому подойти — целая наука. Впрочем, на счастье — или, напротив, на беду — анархисты своими смотрятся и в интеллигентских салонах, и на бандитских малинах. Так что за те шесть лет, что Натали состояла в организации — а вписалась она еще будучи гимназисткой — успела повидать и тех, и этих. И разговаривать на равных научилась с теми и другими. Поэтому и к дому Горшковой подошла спокойно. Не суетилась, не ежилась. Просто проверилась еще раз на подходе к Ручью — вроде бы, и стряхнула топтунов Генриха, а все равно «доверяй, но проверяй», — прогулялась по близлежащим улочкам, как бы занятая своими делами, да и вышла вдруг к деревянному двухэтажному дому с мезонином. Дом у госпожи Горшковой — кто бы ни скрывался под этим именем — оказался опрятным, как и большинство зданий на Ручье, и приятным на вид. Выстроен ловко, хоть и давно, крашен темной охрой, отделен от улицы палисадником и зеленым штакетником с резной калиткой как раз напротив двери. А там, у самой двери, рядом с крылечком сидит в кресле старичок, тихий да мирный, если на первый взгляд, и дымит трубочкой-носогрейкой. Ни дать, не взять — любимый типаж писателей-деревенщиков, того же Василия Ивановича Белова из Вологды или кого другого.
— Доброго вам дня, дедушка! — поздоровалась Натали, подходя к заборчику.
— И тебе всех благ, девушка! — голос у старика оказался сиплый и слабый, с присвистом. — Только какой же это день, милая, когда вечереет уже!
— Ваша правда, — кивнула Натали. — Вы Зосима?
— Я-то я, а ты кто будешь?
— Анюта.
— Из блядей, что ли?
— Не, — лениво, с растяжкой ухмыльнулась Натали, — из татей.
— О как! — качнул головой старик. — Гостинцев принесла?
— А то!
— Тогда, заходи!
* * *
— Извините, командир, но чудес на свете не бывает! — Людвиг не дерзил, «резал правду матку».
— Что совсем? — Генриху эта правда была ни к чему. Он и сам с усам, вот только легче от этого не становится.
— Она же Черт, командир! Ее Охранка четыре года взять не может. Уходит, и все тут!
— Но в Петрограде-то ты ее вел, как миленькую.
— Так она тогда в расстроенных чувствах пребывала, и возможностей наших еще не знала. Теперь не то. Ученая. Рубит хвосты и уходит.
— Твою мать!
— Это фигура речи, или вы действительно имеете в виду мою матушку?
— Людвиг, ну, какого хрена ты заедаешься? Не видишь, человек на нервах!
— А хотите, командир, я вам настроение подниму? — Людвиг не зубоскалил, не дразнил. Оставался серьезен, дальше некуда.
— Валяй! — разрешил Генрих.
— Вам немерено повезло, командир!
— Мне? — возмутился Генрих, знавший, как ему на самом деле «повезло», и чего ему это стоило. — Повезло?!
— Вас такая женщина любит, а вы, извините за мой русский, дурью маетесь!
«Ах, вот ты о чем!»
— Понимаешь, Людвиг, — Генрих вздохнул мысленно, но мгновение слабости уже миновало, — я не настолько старый, чтобы поверить в такую хрень, как любовь, но дело не в этом. Любит, не любит… Мне не нравится нынешняя ее активность. Причем сразу по нескольким совершенно не связанным между собой причинам.
— И какие первых две? — полюбопытствовал майор.
— Я не знаю, что она задумала, и это меня беспокоит. Наташа слишком опасный хищник, чтобы оставлять ее без присмотра.
— Интуиция вещь, конечно, ненадежная…
— Без предисловий!
— Полагаю, что опасаться вам нечего, командир. Пусть другие боятся!
— Звучит соблазнительно… Но ты учти, Людвиг, за ней еще один выстрел остался.
— Так и за вами тоже! Целых два!
— Я за нее беспокоюсь, — признал Генрих. — А что если влезет во что-нибудь эдакое? Тебе рассказать, сколько найдется желающих ей шею свернуть?
— Мне не надо, — поморщился Людвиг. — Это я и сам могу, и список у меня, командир, подлиннее вашего будет. Однако… Можно я по-немецки? — когда Людвиг нервничал, а случалось это крайне редко, он переходил на родной язык.
— Валяй.
— Это часть соглашения.
— Какого еще соглашения? — нахмурился Генрих.
— Брачного, я полагаю, — пожал плечами Людвиг. — Она от вас никуда не уйдет, командир, но вы должны принимать ее такой, какая она есть. Она же вас принимает!
— Она меня, черт знает, в чем подозревает, — Генрих знал правила: никогда не приближать к себе тех, кто на тебя не работает. Да, и тех держать на коротком поводке. Но одно дело знать, и совсем другое — все эти богопротивные правила соблюдать. Не машина, чай, не пражский глиняный болван! Однако, впустив Наталью в свое собственное жизненное пространство, пенять на ее осведомленность было поздно. Умная женщина. Можно сказать, талантливая. Должна заметить нестыковки, и наверняка заметила.
— Она меня, черт знает, в чем подозревает! — буркнул просто так, чтобы дать волю чувствам.
— Так не без повода же! — И ответ ожидаемый, Людвиг тоже не простак. Знает жизнь.
— То-то и оно… Ладно! Спасибо, Людвиг — дал выпустить пар. Иван где?
— В палаццо… К нему жена с сыном приехали.
— В палаце, — поправил Генрих.
— Не понял! — нахмурился Людвиг.
— Здесь говорят не палаццо, а палац.
— Палац, — повторил Людвиг. — Но по виду-то настоящее палаццо!
— Так палаццо и есть, — подтвердил Генрих, позволив себе тень улыбки, никак не более. — Строили по генуэзским образцам. Да и архитектор — забыл, как звали — итальянец. Так что — палаццо. Но в Новогрудке — называется палац. Компрене?
— Уи, месье! — позволил и себе улыбку Людвиг.
— Значит, вся семья в сборе.
— Как и планировалось. Приглашают встретиться за завтраком.
— Отлично! — кивнул Генрих. — Как думаешь, до утра госпожа анархистка объявится? Не хотелось бы, знаешь, идти на встречу одному…
— Вернется, — уверенно ответил Людвиг. — Захочет душ принять, переодеться… Обязательно придет.
— Ну-ну… Что слышно от Петра?
— Его императорское величество в запое.
— Понятно. Лаговский?
— Он в Ростове. Пытается собрать депутатов думы.
— Соберет?
— Кворума не будет, но человек пятьдесят вполне может собрать.
— Так и у нас человек девяносто плюс сенаторы.
— Он знает, но пытается сбить масло из сыворотки. Не хочет сдаваться. Упорный человек.
— Какие вести с Урала?
— Ждем.
— Ладно, жди! Остаешься за хозяина, а я поеду кататься с господами полковниками. Все одно, надо же чем-нибудь себя занять, а то, знаешь, Людвиг, порой кажется, крыша едет.
— Ну, это не одному вам, командир, кажется. Все под богом ходим, — и, щелкнув каблуками, Людвиг, затянутый в молодецкий мундир несуществующей армии, резко повернулся через левое плечо и зашагал по открытой галерее в южное крыло Ольгердова палаца, где по приглашению Ивана Константиновича, третий день гостили Генрих и его люди.
* * *
Было уже без четверти десять, когда она добралась до Дубровы. Ехать в Ольгердов палац было далеко и поздно. Пока туда, пока обратно, да и не факт, что все дороги открыты. Ситуация в этом смысле менялась по три раза на дню и не всегда в лучшую сторону. Ну, и еще, разумеется, Людвиг. Объявишься на пять минут, потом три часа хвосты стряхивать придется.
Натали вошла в кабинку уличного таксофона, вбросила в щель приемника гривенник и набрала номер.
— Добрый вечер! — поздоровалась с дежурным офицером. — Это…
— Минуту, сударыня, перевожу вас к майору Шустеру.
Длинная рулада, перезвон серебряных колокольчиков…
— Добрый вечер, Наталья Викторовна! — Людвиг безупречен даже по телефону. — Чем могу быть полезен? Прислать авто?
— Не стоит… Передайте, господину князю…
— Что вы придете поздно.
— Мне показалось, что я обрубила хвосты.
— Так и есть, но, полагаю, я прав. Вы ведь не собираетесь домой?
