И еще одна женщина живо интересовала Натали. Та, кого в своем рассказе Генрих по имени так и не назвал, попытавшись — конспиратор хренов! — и вовсе выдать за мужчину. Но интуицию не обманешь, тем более, женскую. А ведь Натали была уже почти влюблена. И это «почти» ее сильно тревожило. Его могло оказаться или слишком много, или недостаточно. Однако сейчас речь шла не о ней, а о ком-то другом
«Женщина, — решила Натали, еще раз рассмотрев все известные ей факты, если понимать под словом „факты“ такие эфемерные вещи, как модуляции голоса, вазомоторика, выражение глаз. — Женщина. И поступок вполне женский. Но очень может быть, что она ему не любовница, а именно подруга была…»
Но и это не все. Эстетическое чувство подсказывало — в истории не хватает какой-то детали. Какой-то подробности, сродни последнему мазку живописца, после которого полотно обретает жизнь. И жизненный опыт твердил о том же. Такие истории не остаются незавершенными.
«И не ври мне, Генрих! — Натали смотрела на спящего Генриха, а казалось, смотрится в зеркало. — Ты конечно брутальный тип, Генрих, и все такое, но ты всего лишь человек. Ничего ты не забыл, тем более, не простил. И живешь с этим, а оно болит. И знаешь, мне тебя по-настоящему жаль, потому что в конечном счете ты даже отомстить за себя по-человечески не сможешь. Некому уже, да и незачем…»
Глава 11
Фокстрот
Новогрудок город низкий и просторный. Высотных зданий практически нет, да и просто высоких — не так, чтобы много. Пара-другая колоколен, башни Черемного замка, телевышка да Сестрина крепь — надвратная башня в Ягеллоновой твердыне. А так что ж… Весь Старицкий Яр, к примеру, район, примыкающий к речному порту и сортировочной станции, застроен двух и трехэтажными кирпичными домами. Унылое место. Узкие улицы, потрескавшийся асфальт, железные в потеках ржавчины пожарные лестницы… Лавки, а не магазины, трамвай, а не подземка, и кабаки — не первый сорт. Шалманы, пивные, распивочные самого низкого пошиба. И публика в них соответствующая: работяги да бандиты, сцепщики со станции и докеры из порта, шлюхи, мелкая шпана, опустившиеся морфинистки…
— Тронешь сумочку, пальцы отрежу! — Натали не обернулась и на щипача даже не взглянула. Волков бояться, в лес не ходить, а она в трущобах не только бывала, но и жила периодами. Такова судьба всех революционеров. Ну, или большинства. Не всем же везет революции из Цюриха устраивать.
— Пугаешь, или инструментом владеешь?
— Я тебе, Гоша, сначала яйца коленом в пах забью, а потом уже перышком разрисую. Под Хохлому. Как считаешь?
— Ну, ты, Нюта, и сука! — радостно захохотал Гоша Гут, и тогда Натали обернулась. А гуте ментш Гоша Гут никак не щипач. Этот здоровый рыжий еврей до «ухода в революцию» слыл удачливым медвежатником. Впрочем, анархист Григорий Гутман вскрывать сейфы не перестал, но делал это теперь исключительно из идейных соображений.
— В бегах, или где?
— Гоша, побойся бога! Меня же по телику третий день только что голую не показывают!
— Что, серьезно? На голую я бы на тебя посмотрел!
— И не мечтай! — почти на полном серьезе отрезала Натали, сама не на шутку удивившись своей неожиданной резкости. — Так ты что, Гут, на самом деле телевизор не смотришь?
— А на кой он мне?
— Тоже выбор.
— Но тебя, Нюта, я видеть рад, хоть ты и продажная сука самодержавия!
— Замени суку на шалаву, и будет складно.
— Да, мне Наталья Викторовна по барабану, Нюта ты или Наташа.
Хитрюга Гут знал уже, кто есть кто, в этом вертепе. Если и не по телевизору, то уж, верно, в газетах фотографии видел.
— Поговорить надо.
— Тогда, за мной!
Гоша повел широким плечом и заскользил куда-то вбок, удивительно ловко, с особой опасной грацией и изумительной деликатностью раздвигая своим огромным телом негустую толпу. Натали шла за ним, как задний мателот в кильватере, ни разу не задев никого ни плечом, ни бедром.
«До чего же хорош! Так бы и ходила за ним, как… как пехота за танком! Нигде не споткнешься, ни обо что не ушибешься…»
— Ну, вот мы и дома! — ухмыльнулся Гут, когда они оказались в крошечной каморке под самой крышей. — Выглядит так себе, но зато говорить можно без опаски, да и срываться, если что, по крышам… Одно удовольствие!
— Тогда, определимся, — предложила Натали.
— Валяй! — прищурился Гут.
— Я никого не сдавала, и ни с кем, кроме собственного мужика не сотрудничаю.
— А мужик у тебя, Нюта, монументальный. И где ты такого надыбала?
— Где взяла, там уже нет. Мне его выставили на исполнение, а я промахнулась.
— Постой, а ты разве… — Гут не знал, чем конкретно занимается в подполье Нюта, они пересекались совсем по другим темам.
— Иногда… — кисло усмехнулась Натали, знавшая не понаслышке, что доверие — на пустом месте не родится. — Считай, на голую посмотрел.
— А меня как нашла?
— По ориентировке Жандармского Корпуса.
— Что?! — вскинулся вконец обалдевший Гут.
— То, что слышал! Да, сядь ты, Гоша! Если бы брать пришли, то, уж верно, без меня. Как мыслишь?
— Объяснись! — нахмурился Гут.
— Гоша, у меня источник образовался в жандармерии. Не все же им нас подлавливать, мы тоже можем, если очень захотим!
Тут она, разумеется, лукавила. Хотеть-то многие хотели, но не у всех срасталось. Ведь не у каждого Ольга Федоровна Станиславская в подругах ходит. А Ольга, надо ей отдать должное, ситуацию оценила правильно, и со школьной подругой сблизилась не для вида. Что-то в истории с ней было нечисто. Первое впечатление Натали, что она знает, о чем идет речь, оказалось неверным. Ничего она, на самом деле, в игре Генриха не поняла. Не было у того причин, держать при себе офицера флотской контрразведки. Мог наказать, мог и отпустить. Это да. Судить и миловать стало теперь, после переворота, его особой привилегией. Однако Ольгу не осудил, вот в чем дело. И родственные связи никак не объясняли его поведения. О помиловании-то речь тоже не шла. Тогда что? Вопрос наводил на мысли, и мысли эти — если иметь в виду Ольгу — были не веселые. Оттого и задружилась. В создавшейся ситуации Натали могла оказаться для несчастной «родственницы поневоле», куда надежнее всех спецслужб вместе взятых. Но за такую дружбу приходилось платить взаимностью, не без этого. И тут выяснилось, что капитан-лейтенанту из флотской контрразведки готовы оказать «посильную помощь» в любом жандармском отделении. В рамках устава и должностных полномочий, естественно, но большего у них никто и не просил. Натали всего-то и нужно было, что сводки и ориентировки жандармские просмотреть, да пару запросов, не требующих санкции высокого начальства, сделать.
— Источник? — переспросил Гут. — Не слабо так… Впрочем… Сдал-то кто?
— Извини, не знаю, но сдали не тебя, а эту точку. Так что, съезжай, и дело с концом.
— Вот же люди! — вздохнул Гоша. — Ничего святого! А какая явка чудная была… Ладно, чем могу?
— Мне нужно встретиться с Вектором.
— А он, что в Новогрудке?
— Не знаю, — могло статься, что и нет, но попробовать стоило. — Но ты попробуй, ладно?
— Ладно… А что сказать? Ну, типа, если он действительно тута, чем мотивировать стану?
— Скажи, Лиза о встрече просит. Мотив… Ну, скажи, что о напарниках поговорить надо.
— Ну, это если он в Новогрудке.
— А как же еще! — поддержала Гута Натали. Гоша ей только что «открытым текстом» намекнул, что Вектор в Новогрудке, а информация эта была не только партийной тайной, но и дорого стоила, имея в виду личные интересы Натали. — Заранее тебе благодарна. И еще две просьбы.
— Жадная ты, Нюта, до удовольствий! Но ладно, телись!
— Где-то в Новогрудке живет один старик, он еще в организацию Волина и Махно входил, партизанил, вроде бы…
— Зосима? — все-таки Гут недаром слыл знатоком околоподпольного мира.
— Да, — подтвердила Натали. — Знаешь его?
— Знаю. Но ты учти, старика не только наши, но и урки уважают, и он…
— Не у дел, — кивнула Натали. Она знала, кто такой Зосима, в жандармской картотеке содержались все необходимые сведения. Все, кроме адреса. — Сведешь со стариком?
— Нет, — нахмурился Гут. — Я к нему не хожу. Был случай… Неважно. Дам адрес, иди сама. Но не зарывайся. Он… Он разный бывает.
— Поняла.
— Немецкая слобода, Ручей, дом Горшковой.
— Спасибо.
— Не за что.
— Третий вопрос. Мне надо купить чистый ствол. Лучше пару. И немного кокаина. К кому обратиться?
— Ко мне, — хмыкнул Гут. — Сегодня… Знаешь подвал «Iš pragaro»?
— «У черта»?
— Он. Ближе к полуночи… Сиди, слушай музыку, выпивай… я сам подойду. Только учти, место это козырное, так просто с улицы не попадешь. Тем более, сегодня. Зайди со двора. Скажешь, от Гута. Пристроят. Так я тебе все и принесу. Полторы тысячи… Можешь сейчас дать, если есть. Нет, приноси в кабак.
