Гейбриел с женой в сопровождении экономки отправились наверх, в предназначенные для них комнаты. Едва они вышли, Гаррет спросил:
— А что, их комнаты и в самом деле готовы?
— Да, готовы. Хотя те загадочные письма, которые, по словам Гейбриела, он отправлял, никогда не приходили.
Одеваясь, Мерион гадал, как отнесутся его родственники к еще одной гостье. И в конце концов решил, что они едва ли будут шокированы. Ведь Майкл Гаррет, став викарием, научился лучше понимать человеческие слабости, а Гейбриел и Линетт были настолько эксцентричной парой, что он подозревал, что скорее всего даже одобрят появление Елены.
И действительно, все его родственники тепло приветствовали синьору Верано. Более того, вскоре обнаружилось, что у них с Еленой имелись общие знакомые. А Линетт вдруг вспомнила, что, будучи в Европе, не раз слышала игру Эдуардо Верано.
— У Верано был талант волновать и ум и сердце слушателя, — объясняла Линетт остальным. — Когда он играл, он будто делился своими чувствами со всеми.
На глазах Елены выступили слезы, и Линетт поспешила извиниться за то, что упомянула о ее покойном муже.
— О, ничего страшного, — ответила Елена. — Я просто тронута тем, что вы помните, каким талантом обладал Эдвард.
В конце обеда Линетт предложила Елене перейти в гостиную, чтобы предоставить мужчинам возможность курить и пить портвейн. Майкл и Гейбриел охотно с этим согласились, Мерион же едва заметно поморщился; он прекрасно знал, что сейчас ему придется отвечать на очень неприятные вопросы. Взглянув на жену брата, он сказал:
— Линетт, мы скоро присоединимся к вам за чаем. Кроме того, мы с синьорой Верано еще должны кое-где побывать. Нас там ждут.
Минут через десять все собрались в гостиной за чаем. Прошло еще минут десять, и Мерион уже стал думать о том, когда же они с Еленой распрощаются с остальными и пожелают им доброй ночи. Он уже хотел сказать, что им с Еленой пора уходить, когда вдруг послышался топот ног, а затем — звонкий лай. Все вопросительно посмотрели на Мериона, и он, поднявшись из-за стола, с улыбкой сказал:
— Простите, я скоро вернусь.
Мерион вышел в холл, и Магда, увидев его, тотчас бросилась ему навстречу.
Рекстон, Уилсон и один из сыновей Гейба с криками мчались за собакой и, по-видимому, не замечали хозяина дома.
— Если она побеспокоит герцога и его гостей, не сносить мне головы! — кричал Уилсон.
— А если она умрет, то я поколочу тебя! — вопил Рекстон.
— Если же нас застукает моя мать, она меня выпорет!.. — со стоном выдохнул Питер.
Все трое остановились, наконец-то увидев Мериона с собакой на руках. Остановились — и в испуге переглянулись.
— Она в полной безопасности, — сказал Мерион. — Рекстон, скажи мне, что вы с ней сделали, если она так от вас убегала?
За спиной герцога послышались голоса его взрослых гостей, но мальчики смотрели только на него. Наконец Рекстон вздохнул и пробормотал:
— Горничная хотела расчесать шерсть Магды. А ты ведь знаешь, как Магда этого не любит. Поэтому она и начала бегать по комнате, а мы стали ее ловить. — Тут Уилсон что-то прошептал Рекстону на ухо, и тот добавил: — Получилось так, что кто-то оставил дверь открытой, и Магда выбежала. И мы хотели перехватить ее до того, как она помешает тебе и твоим гостям.
Повернувшись к Уилсону, герцог приказал:
— Выведи Магду на поводке погулять. Сейчас как раз время ее вечерней прогулки. А все остальные отправляйтесь в детскую.
Облегчение Уилсона было очевидным. Он взял Магду, чтобы ее успокоить, а затем увести подальше от дома.
— Сэр, а я могу пойти с ним? — спросил Рекстон. — Ведь если Магда убежит, ему может понадобиться помощь.
— Нет, дорогой сын. Вот летом, когда солнце станет садиться не так рано, ты сможешь выходить, а сейчас — пора в постель.
Рекстон кивнул, и на глаза его навернулись слезы. Когда же мальчик понял, что слезы не трогают отца, он повернулся, дотронулся до руки кузена и крикнул:
— Догоняй!
Оба скрылись из виду, прежде чем родители Питера успели вымолвить хоть слово.
— Ты ведь не поверил в их историю, да, Лин? — спросил Гейбриел, с усмешкой глядя на брата.
— Конечно, не поверил. Но было бы нехорошо расспрашивать Уилсона, чтобы узнать правду. Уилсон считает, что я и так могу отличить ложь от правды. И он понимает, что если солжет, то лишится моего доверия. Но если он скажет правду, то Рекстон его возненавидит навсегда.
— «Навсегда» означает не больше недели, — пояснил Гаррет и тут же спросил: — Стоит ли тебе волноваться из-за каждого шума?
— Если верить моей матери, — вступила в разговор жена Гейбриела, — родители никогда не перестают волноваться за своих детей.
— Этого достаточно, чтобы мне захотелось бренди, — заметил Гаррет, и все весело рассмеялись.
Кивнув на Елену, герцог заметил:
— Синьора скажет вам, что со взрослыми детьми справиться еще труднее.
— Да, разумеется. Моей воспитаннице восемнадцать, и для нее мысль о том, что надо чего-то ждать, равносильна пытке.
— Кроме того, она не прочь взять на себя обязанности свахи — подхватил герцог. — Оставила платок синьоры Верано в моей карете, чтобы дать мне повод снова увидеться с ней.
— Умница! — воскликнул Гейбриел.
— Да, конечно, — закивал Мерион. — Ведь мне не пришлось выдумывать предлог, чтобы снова наведаться в Блумсбери.
Все вернулись в гостиную, но уже минут через пять Мерион объявил, что они с синьорой отбывают. Последовало множество добрых пожеланий, а Линетт даже обняла Елену на прощание.
Герцог приказал кучеру готовить экипаж, затем сказал Елене, что им придется подождать какое-то время у него в кабинете. Переступив порог, Елена тотчас же увидела картину Каналетто, которую Мерион накануне принес из библиотеки. Полюбовавшись картиной, она присела на диван и в задумчивости проговорила:
— Интересно, почему мы не представились друг другу в тот вечер, когда впервые встретились?
Мерион пожал плечами:
— Понятия не имею.
— И я не имею. А впрочем… Если бы мы представились друг другу, то это сразу же придало бы нашему знакомству более интимный характер, чем нам обоим хотелось. Вспомните, сколько времени нам потребовалось, чтобы узнать друг друга.
Тут Елена похлопала ладонью по дивану, приглашая Мериона сесть с ней рядом. Но герцог предпочел место напротив, чтобы во время разговора видеть ее чудесные глаза.
— Не могу представить, что теперь вы знаете меня лучше, чем до обеда, — сказал он с веселой улыбкой, и его слова прозвучали как вызов или, возможно, как приглашение к игре.
