Хотя придуманные белыми названия берегов, территорий и гор решительно стираются с карты, кое-где они сохранились и сами по себе весьма показательны. Когда европейцы достигли нагорья к востоку от Рифтовой долины, они услышали, что кикуйю, «народ смоковницы», именуют эту область Кере-Ньяга, подразумевая белые полосы на горе в центре плато. Европейскому уху слышалось «Кения», и эта ослышка продолжает жить в наименовании освободившегося африканского государства.
С приходом белого племени в Африке утвердилась письменность. Но язык этой письменности был английский или французский. По своей сути — индивидуалистский, не способный, как устные предания, спаять кусочки мозаики, принадлежащие множеству духовно родственных, но анонимных творцов. Наряду с более явными политическими мероприятиями письменность стала орудием для ломки сплачивающих племенных традиций. Поскольку племенные языки слишком ограничены территориально (правда, суахили распространяется все шире), современные африканские писатели вынуждены писать на языках бывших колониальных держав, даже когда стремятся утверждать африканское своеобразие. Но ведь язык — выразитель взглядов определенной культуры, и вместе с языком африканцы незаметно для себя перенимают что-то из шкалы ценностей белого племени.
С помощью различных изощренных методов белое племя продолжает сохранять культурный и экономический контроль над Африканским континентом. Пока африканцы охраняют границы, установленные Берлинским конгрессом{56}, транснациональные корпорации белых втихомолку расчленяют материк на новые сферы интересов. Этот неоколониализм облегчается тем, что жителям многих бедных стран путь белых представляется путем экономического и технического прогресса.
Все это привело к разладу в общинах и в душах. Многие африканцы сегодня ведут двойственное существование, они — дети двух миров, разрывающиеся между двумя жизненными укладами, которые встречают друг друга с багажом своих представлений и заблуждений, своих надежд и чаяний, своей силы и слабости.
Многие песни и танцы, обычаи и ритуалы, некогда возникшие на единой для человеческого коллектива почве, сохранили свою силу. Однако многое выхолощено, а то и вовсе зачахло. Когда ритуальные танцы с львиными гривами и страусовыми перьями, под имитацию птичьих криков, теряют исконный смысл и исполняются за деньги на потребу туристов, можно понять молодежь, которая стыдливо отворачивается от племенных традиций, хотя втайне, возможно, она им верна, пусть даже внешне копирует западные нравы.
Конечно, давление общины на своих членов ослабло, но зато нет и прежнего чувства надежности, притуплено самосознание. Однако назад пути нет. Вчерашний день не годится в альтернативы. А уподобляться Европе — значит отречься от самой основы своего бытия. Путь белого человека тоже не годится в альтернативы.
Не случайному белому наблюдателю судить, чем обернется нынешняя ломка. Африка — древний материк, местами сильно истощенный, но обладающий мощными, еще не раскрытыми силами. Если ломка отринет как утратившие жизнеспособность элементы собственной традиции, так и схемы, навязанные чужаками, возможно, удастся создать что-то новое, опираясь на сохранившие крепость основы собственного мировосприятия. Коллективная структура — часть исторического опыта, на которую можно опереться в дальнейшем строительстве. Такую попытку делает Джулиус Ньерере, выступая за деревни «уджамаа»{57}. Это слово из языка суахили можно приблизительно перевести как «родовое сообщество». Однако если прежние деревни и впрямь были родовыми общинами, сплоченными внутри, но почти совсем замкнутыми, допускающими минимум сотрудничества с соседями, теперь члены разных племен и родов образуют новые деревни, где родовую общину заменяет соседская. Исходный взгляд на коллективную собственность и человеческое общение в обоих случаях одинаков, однако новые общины, как полагают, окажутся более открытыми, настроенными на сотрудничество с другими общинами. А само обилие племен, делающее здесь вдвойне сомнительным принцип национального государства, возможно, вызовет к жизни всеафриканское самосознание, средством выражения которого станет, скажем, язык суахили.
И может быть, опыт Африки еще раз кое-чему научит мир?
19
Животворный покой просторов. Чувство прикосновенности к чему-то, составляющему частицу твоего «я», но не подвластному осознанным воспоминаниям. Здесь есть все — все, что было вначале.
Но что-то стороннее точит душу. Точит все сильнее.
Иногда к нашему лагерю приходят люди. Их отличает скромное достоинство, негромкая речь и естественная красота движений — наверно, все дело в том, что человек, живущий на лоне великой природы, впитывает что-то от ее шири. Мягкая рука нерешительно касается твоей руки.
И тебе становится совсем не по себе от ощущения причастности к долгу белого племени перед людьми мира, именуемого нами «третьим», хотя он был первым в жизни человека.
Когда племена после долгих скитаний по разным путям встретились вновь, пожалуй, было еще возможным крепкое рукопожатие. Темнокожие, как правило, встречали белых с открытой душой без предвзятости. С той поры возникло слишком много помех.
Несколько дней назад у мизерных колодцев рендилле кое-какие сухие статистические данные обрели глаза, губы, кожу.
Все теснее становится вокруг скудеющих ресурсов.
Во многих странах ежегодный прирост населения составляет три процента. Сохранись такие темпы, через сто лет в стране, насчитывающей сегодня пятнадцать миллионов жителей, будет двести восемьдесят пять миллионов. Население Африки возрастет в шесть раз, достигнув цифры 2,3 миллиарда; еще в 1940 году столько было людей на всем земном шаре.
Чудовищные цифры. Пусть даже половина жителей «третьего мира» не достигла шестнадцати лет, все равно удвоение мирового населения в первой декаде следующего столетия представляется неизбежным. Если жестокий голод не ограничит прирост. Его вестники уже дают знать о себе.
Но главная проблема заключается не в росте населения бедных стран, — как мы охотно и бездумно склонны полагать. Главная проблема коренится в технологически наиболее развитых, зажиточных странах.
Гуще всего населены не бедные страны, а индустриальные государства, такие, как Бельгия и Голландия, Великобритания, ФРГ и Япония. Огромная Африка пока что сравнительно редко населена.
Однако число людей на единицу площади говорит отнюдь не все о человеческой нагрузке и ресурсах. Картина будет яснее, если, подобно Георгу Боргстрему{58}, считать людскими эквивалентами, исходя из белков, получаемых непосредственно от земли. Немалую часть белков, особенно в зажиточных странах, люди получают косвенно, через домашний скот, но на пути от земли к человеку через мясную корову теряется девяносто три процента белка. При таком способе подсчета подлинно перенаселенными оказываются зажиточные государства; такая страна, как США, представляет 1,6 миллиарда людских эквивалентов, Швеция — 65 миллионов.
Страна становится перенаселенной, когда ее природных ресурсов недостает, чтобы прокормить жителей. Благосостояние зажиточных стран возможно лишь благодаря интенсивному ввозу соевых бобов, копры, земляных орехов, рыбной муки и других, богатых белками продуктов из бедных стран. Большая часть идет на корм скоту, что-то — комнатным животным. Мировая торговля, как она сложилась в эру неприкрытого колониализма, действует так, что продовольствие получает тот, кто лучше платит, а не тот, кто в нем больше нуждается. Голод — бизнес, так было и так есть.
Белый мир стал оазисом избыточного потребления на планете, где свыше половины населения не получает полноценной пищи, чистой воды, стройматериалов для сносного жилья. При нынешней системе распределения земной шар уже перенаселен. А удвоение населения зажиточных стран повлекло бы за собой нагрузку на планетные ресурсы, в пять раз превосходящую такой же прирост в бедных странах.
Мы толкуем о помощи бедным странам. Сказать, что это они нам помогают, — слишком невинно. На самом деле наше благосостояние зиждется на их бедствии. Люди, коих шаблонное мышление склоняет все на свете считать банальным, презрительно отзываются о мрачных пророчествах. Между тем Судный день уже наступил для пятидесяти миллионов, ежегодно умирающих от голода и авитаминозов, и для пятисот миллионов детей, не получающих того, что нужно для их физического и духовного развития.
Это мы приговариваем их, чтобы получить белок на бифштексы и котлеты, для бройлеров и болонок. Мы допускаем полное истощение маломощных почв на других континентах, чтобы получить свои любимые плоды. Мы позволяем белым компаниям вторгаться в и без того предельно нагруженные саванны своими скотоводческими фермами и ранчо, призванными откармливать индустриальные страны. Мы загоняем нищих землевладельцев на горные склоны, где сводят лес, расчищая землю под новые поля и вызывая новую эрозию.
