– А насчет твоей безмозглой жены я вот что скажу, – немного успокоившись, сказал егерь. – Я притащу ее сюда. Вместе с твоим сыном, засохшим сморчком. Твоего спиногрыза подвешу на крючок, как сувенир. А Олесю трахну во все дыхательно-пихательные отверстия. Возможно, некоторые проделаю сам. Усвоил?
– Не смей так говорить, – бледнея, сказал Сава. – Паскуда.
Егерь с интересом уставился на него, подняв над головой багор, словно копье.
– Это ты ко мне так обращаешься, парень?
Справа что-то проскользнуло. Воздух задрожал, и Сава услышал, как оживился доселе молчавший внутренний голос:
«Здесь кто-то есть, дружище. Здесь, в подвале».
Он выдавил из себя натянутую улыбку:
– Я не хочу с тобой ссориться.
Егерь засмеялся:
– А мы и не ссоримся. Я просто буду смотреть, как ты медленно угасаешь. Теперь у меня много времени. И насчет капитана не переживай – я поеду и заберу его труп. О том, что мы задумали сделать с тобой, никто не знает.
Он встал, опираясь на багор.
– Не мешало бы тут прибраться, – сказал он, снова зевнув. – А уже потом поеду.
Нагнувшись, Дикий подобрал голову Зажима. Сдунул ворсинку, прилипшую к бледной щеке зэка.
Медленно, стараясь не привлекать к себе внимание, Сава повернул голову.
В дверях, застыв на месте, стояла Олеся. Кроме разорванной рубашки, на ней ничего не было, и Сава вдруг подумал, что со своими растрепанными, беспорядочно спадающими волосами и горящими глазами сейчас она выглядела не просто прекрасной. Она была божественна.
«Уходи», – одними губами произнес Сава. Женщина перехватила его взгляд и отрицательно покачала головой.
«Она пришла с Геной», – зачем-то отметил он.
Сава подумал, что если Дикий увидит его жену, то шансов у нее не будет вовсе.
– Это Зажим? – между делом полюбопытствовал Дикий, обнюхивая голову зэка. – Ты вроде говорил о нем.
– Он самый.
– И хотя я не успел выслушать его, мне достаточно взглянуть на его черты лица. От него воняет злобой. Он нагл, вспыльчив, с трудом контролирует свои поступки, – начал перечислять егерь. – Мстителен. Злопамятен. Пытается казаться крутым, хотя сам мало чего представляет… Никаких моральных принципов… Опасный рецидивист. Я прав?
– Абсолютно, – выдавил из себя Сава, предпринимая все усилия, чтобы выглядеть спокойным.
Олеся тем временем приближалась к егерю, ее босые ноги бесшумно ступали по грязному полу.
– Между прочим. Ты обратил внимание, какая на тебе шляпка, Сава? – спросил Дикий.
– Какая?
– Коричневая, – с легким раздражением ответил егерь, злясь, что Сава даже не имеет представления, что он, собственно, за гриб такой. – Ты белый гриб, парень. Благородный гриб. Ты должен ценить мое отношение к тебе.
– Это впечатляет. Я должен тебе сказать спасибо? – улыбнулся Сава.
Олеся была всего в трех метрах от егеря. Она остановилась возле мачете, внимательно разглядывая тесак.
«Уходи! – мысленно взмолился Сава. – Это дурацкая затея! Он убьет нас всех!»
Он шевельнул губами, надеясь, что Олеся поймет. Словно почувствовав его пристальный взгляд, она подняла глаза. И снова отрицательно качнула головой. Неторопливо наклонившись, Олеся положила сверток с сыном на землю. Раздался легкий, едва уловимый шорох, но Дикий мгновенно насторожился. Отбросив в сторону голову, он повернулся на звук.
Олеся держала перед собой тесак, маленькими шажками двигаясь к егерю.
– Хе-хе… Курочка сама пришла на сеновал, – сказал он, направив в сторону женщины багор. – Ты как тут очутилась, лахудра? Видать, не такая уж дура, раз нашла дорогу.
– Оставь ее! – заорал Сава.
– Зэня, – пробормотала Олеся, крепко сжимая мачете. С щемящей болью глядя на любимую, Сава внезапно подумал, что, вероятно, именно так держат крест, видя перед собой нечистую силу, возлагая на него последнюю надежду.
– Привет, солнышко, – хихикнул Дикий. Размахнувшись, он издал хриплый вопль и резким движением всадил багор в живот Олесе. Нож в ее руках дрогнул, но не выпал.
– Нет! – закричал Сава. Перед глазами поплыли багровые круги.
«Нет, нет, нет…» – с остервенелой сосредоточенностью повторял он про себя.
– Не «нет», а да, – назидательно произнес Дикий, вытаскивая из тела женщины багор. Стальной наконечник покраснел от крови.
Олеся опустила голову, с удивлением глядя на дыру в рубашке, посреди которой быстро расцветала алая роза.
– Родная… уходи отсюда! – закричал Сава.
Дикий снова размахнулся, и он отвернулся, зажмурившись.
«Ты трус, – сплюнул внутренний голос. – Она умирает за тебя. Открой свой гребаный глаз и смотри, как твоя женщина совершает подвиг…»
– Олеся…
Он моргнул.
Она стояла на прежнем месте, слегка раскачиваясь. Взад-вперед… На рубашке уже разбухала вторая роза, стремительно сливаясь с первой.
– Она у тебя живучая, – уважительно произнес Дикий, перекладывая багор в другую руку. – Интересно, сколько она продержится?
Сава заскрипел зубами.
– Зэня? – вопросительно произнесла Олеся, переступив босыми ногами в луже крови.
– Я люблю тебя, – хрипло сказал Сава.
– А я люблю вас всех, – рассмеялся егерь, протыкая ей грудь. Олеся пошатнулась, с трудом удержавшись на ногах.
– Пожалуйста… Пожалуйста, не нужно. Оставь ее, – лепетал Сава. – Тебе нужен я. Пожалуйста!
Теперь он был готов на все. Быть униженным, раздавленным, он был готов даже лизать ботинки Дикому, лишь бы он не убивал ее.
– Ладно, – фыркнул егерь, вновь поднимая багор. – Это становится скучным и однообразным.
Олеся, шатаясь, двинулась вперед, и он снова вонзил багор ей в живот. Она глубоко вздохнула и, обхватив древко свободной рукой, внезапно резко дернула его на себя. Не ожидая этого, Дикий подался вперед и, выпустив багор из рук, споткнулся о валявшийся на полу прожектор. Тот самый, который собственноручно расколотил несколько часов назад.
Олеся холодно улыбнулась, надвигаясь.
– Твою мать, – только и успел выговорить Дикий, припадая на правое колено.
Он поднял взор, чтобы увидеть взметнувшееся над головой лезвие.
– Ох, – только и успел вымолвить он.
Руки егеря инстинктивно обхватили голову в тщетной попытке ее защитить, и в следующий момент тесак со свистом обрушился на него. Лезвие отсекло шесть пальцев – четыре на правой и два на левой руке, оставив на голове обширную рану, которая тут же заполнилась кровью.
– Больно, – прошептал Дикий. По лбу заскользили алые ручейки, разделяя его лицо пополам. Безвольно опустив руки, егерь в священном ужасе глядел на кровоточащие обрубки пальцев.
– Ты плохой, – сказала Олеся, снова замахиваясь.
Дикий даже не пытался защищаться или даже уклоняться от его же собственного ножа.
Тесак с хрустом вошел глубоко в череп, и он, всхлипнув, сел.
– Плохой, – с презрением повторила Олеся. Она отошла назад, не сводя своих громадных глаз с повергнутого соперника.
Дикий встал на карачки, из разверстой раны ручьем лилась кровь.
Он икнул, и его вырвало.
Медленно приподнял руку вверх, словно сомневаясь, верный ли он сделал выбор, затем пополз вперед. Мачете торчал из его черепа, словно гротескно-нелепый указатель.
– В теплой шляпке на бочок… – прокаркал он. – В сапоге… мохнатом.
Что укрылся с головой…
– Олеся… – позвал Сава. Слезы застилали его глаз.
Она некоторое время провожала уползающего егеря, затем, подволакивая слабеющие ноги, заковыляла к Гене.
Дикий упорно полз дальше, оставляя за собой широкую полосу крови.
– Моховик, Моховичок… – шептал он синеющими губами. – Как не жарко летом… Быть таким одетым?
Его снова вырвало, и он упал плашмя, растянувшись на полу. Беспалые руки умирающего чертили по полу неровные красные линии, тщетно пытаясь подтянуть быстро слабеющее тело.
– Олеся, – снова окликнул жену Сава.
Она нагнулась, чтобы поднять сына, но не удержалась и упала прямо на него. Испуганно вскрикнула, переворачиваясь на бок.
– Милая, – срывающимся голосом произнес Сава и заплакал.
– Гена, – сказала Олеся. Она попыталась встать, но снова упала. Ее рубашка из бежевой быстро превратилась в красную. Олеся предприняла очередную попытку, но ноги больше ее не держали. Тогда она поползла к Саве, бережно подталкивая перед собой трупик ребенка.
– Зэня, – произнесла она, и их взгляды встретились.
– Ты самая лучшая мать на свете, – сквозь слезы промолвил Сава. – Самая лучшая мать и жена.
На губах Олеси заиграла улыбка.
– Семья, – мечтательно сказала она. – Зэня. Гена.
– Да. Я, ты и Гена, – тихо сказал Сава. – И я люблю вас.
Дикий продолжал ползти. Тело егеря быстро угасало, но он все равно настойчиво двигался к двери, извиваясь, как червяк. Ноги бестолково елозили по скользкому от крови полу, но он не оставлял своих попыток. Он уже почти преодолел дверной проем, как по телу неожиданно пробежала конвульсивная дрожь, и тихо пискнув, почти как мышь, Дикий затих. Голова с торчащим в ней ножом опустилась на грязные, измазанные кровью руки. Инспектор заповедника «Северный Лог» был мертв.
