Когда Рони ждет ее ответа, поджав губы в предвкушении, Тесси вздыхает и сдается.
— Двадцать третье декабря.
— О, праздничный ребенок, — говорит Рони.
— Наш старший родился на Хэллоуин, — добавляет Рик с задорным смешком. — Никогда не видел столько зомби в родильном зале, и я говорю не только о беременных.
Рони визжит, как будто он только что рассказал самую лучшую шутку в мире.
Поморщившись, Соломон отставляет виски и потирает ладонью бородатую челюсть.
Рони отсасывает лайм из своего бокала с маргаритой и говорит Тесси:
— Живот выглядит маленьким для двадцати девяти недель. Ты уверена...
— Она уверена, — огрызается Соломон.
Тесси взвизгивает и сжимает под столом его мускулистое бедро. Предупреждение, чтобы держал себя в руках.
— Так что вы думаете о курорте? — спрашивает она Рони, отчаянно пытаясь сменить тему.
— О, он прекрасен. Было бы еще лучше, если бы не все эти птицы, которые квакают каждое утро. — Она махнула рукой. — Не поймите меня неправильно, я люблю природу, но только не тогда, когда она мешает моему отдыху.
Из горла Соломона вырывается придушенный звук.
Тесси наклоняется.
— Скажи это, — шепчет она так тихо, что слышит только он. — Кодовое слово.
— Никогда, — прохрипел он с каменным лицом. Каждый его мускул напряжен и пульсирует. Он сжимает в кулак свой стакан с матовым виски.
— Как хорошо, что вы двое это делаете. — Рони допивает свою "Маргариту", оставляя на одной стороне лица размазанную розовую помаду. Она проводит пальцем между Тесси и Соломоном. — Сходите на все шоу, концерты и вечеринки, какие только сможете, пока ребенок не родился, потому что у вас больше никогда не будет такой возможности.
Дрожь беспокойства скручивает желудок Тесси. В процессе болтовни Рони вся ее неуверенность, страхи и переживания по поводу родов вырвались на поверхность.
— Ты уже была в спа-салоне? — спросила Тесси, надеясь отвлечь внимание от своего живота. Она устраивается в кресле, укрепляя позвоночник. — Он считается одним из лучших в мире. Массаж там просто потрясающий. — Она усмехается и смотрит на Соломона. — Мне следует записаться на массаж ног.
На его губах появляется небольшая улыбка.
— Надо перестать носить каблуки.
Задыхаясь, она ударяет его своим клатчем.
— Я буду носить каблуки, Соломон, и ты будешь обожать меня на каждом шагу.
Рони с восторгом взирает на нее.
— Честно говоря, Тесси, я не могу поверить, что ты все еще носишь каблуки. Неудивительно, что ты устала, нося такую обувь. — Она поджала губы. — Я слышала, что они могут вызвать выкидыш.
Тесси отшатывается назад, словно ей дали пощечину. Слова, которых она боялась больше всего, поданы на блюдечке - такие жестокие, такие парализующие, что на глаза наворачиваются слезы.
Она оставит ребенка.
Ребенок оставит ее.
Рик закрывает глаза.
— Черт. Рони.
— Черт побери, — рычит Соломон, его рука сжимается в кулак. — Да что с тобой такое?
Пара делает шаг назад от стола, их лица бледны.
Соломон смотрит на нее, кости его красивого лица напряжены от ярости. Жесткая линия его челюсти двигается снова и снова.
— Ты хочешь уйти?
Слезы текут по ее щекам. Она кивает.
Она не может справиться с этим с изяществом. Больше не может.
— Да, — говорит она. Она дрожит, абсолютно дрожит. Сердце бьется в груди так сильно, что в любой момент может пробить стенки ребер.
Крепко держа ее за руку, Соломон помогает ей подняться со стула. Затем он прижимает ее к себе и стремительно выходит из павильона, идя так быстро, что ей приходится спешить, чтобы не отстать.
Когда они выходят на улицу, небо усыпано звездами.
Соломон поворачивается к ней, на его красивом лице написано беспокойство.
— Тесс...
Но она не слушает.
Она не может.
Вместо этого она бежит.
Все, чего она хочет, это убежать. От советов. От своих страхов. От беспокойства, которое преследовало ее всю жизнь. Грустное одиночество никогда не покинет ее.
— Тесси, подожди! — кричит Соломон ей вслед, но она не останавливается. Паника, страх заставляют ее бежать вперед, каблуки щелкают по деревянным плитам дощатого настила.
Она продолжает бежать. По цементу, мимо пальм, по мягкому песку, пока не добегает до прибоя. Там она останавливается, отталкиваясь каблуками. Вода разбивается о ее лодыжки, слезы скатываются по лицу и пачкают живот. Из нее вырывается рыдание.
— Прости меня, — шепчет она Мишке, обнимая живот. — Мне так жаль. Люди глупые. И тебе придется с ними мириться. Но я буду тебя защищать. Пока я могу, я буду рядом, хорошо?
Она смотрит на океан, хочет крикнуть в небо, хочет к матери, хочет вернуться и ударить Рони Зубровски по ее испачканному маргаритой рту, когда сзади раздается грохот.
— Тесс.
Она оборачивается. Опустив голову, она попадает прямо в распростертые объятия Соломона.
— Банан, — задыхается она, прижимаясь к его груди.
— Ты не можешь так со мной поступить, — говорит он хриплым голосом, набухшим паникой. Затем его большие пальцы прижимаются к ее щеке, запускаются в волосы, поднимая ее лицо, чтобы встретиться с его глазами. — Ты не можешь убежать. — Он целует ее губы, виски, горло с таким отчаянием, что на секунду ей кажется, что она теряет сознание. — Ты слышишь меня? Не убегай. Только не от меня. Пожалуйста. Пожалуйста, Тесс.
— Мне жаль, — шепчет она. Она закрывает глаза. Прикосновение Соломона, его объятия, как теплое одеяло. Она чувствует запах виски в его дыхании, аромат Соломона в его бороде, и ей хочется жить там вечно.
— Нет, это мне жаль, — говорит он голосом, который ломается под каждым углом. — И прежде чем ты это скажешь, ты не перегнула палку. Они идиоты. К черту таких людей. — Его мозолистые пальцы проводят по высокой дуге ее скулы, сметая слезы. — Ты носишь каблуки, Тесс. Никто не имеет права говорить тебе подобные вещи. Ты будешь отличной матерью. И с Мишкой все будет хорошо. Ты меня понимаешь? С ним ничего не случится. Я не позволю. Не слушай ее. Даже не думай о них...
С диким криком Тесси бросается ему на шею и прижимается ртом к его губам. Тугой узел страха внутри нее развязывается, и она приподнимается на цыпочки, чтобы влиться в стальное тело Соломона. Его сила.
Ее Торжественный Мужчина.
— Спасибо, — шепчет она ему в губы. Она прижимается к нему, словно растворяясь. — Никто никогда не делал для меня ничего подобного.
— Блядь, — вырывается у него, и от этого слова она вздрагивает. Как будто он - ее щит, ее телохранитель, и никто и ничто никогда не причинит ей вреда. — Ты привыкнешь к этому, Тесс. Привыкнешь ко мне. Потому что, детка, я здесь. — Он крепко прижимает ее к себе; он дрожит так же, как и она. — Для тебя - все, что угодно.
У нее вырывается всхлип-смех.
— Это включает в себя и то, чтобы бросить Рони в кишащие акулами воды?
Он целует ее в ответ, крепко прижимает к себе, а затем держит на расстоянии вытянутой руки.
— Ты только скажи. — Голубые глаза скользят по ее животу, а затем переходят на лицо. — Ты в порядке?
Она кивает. Фыркает.
— Да. Мы в порядке. Вот это была ночь.
Он проводит широкой ладонью по ее шее.
— Это еще не конец.
— Не конец?
Когда она смотрит на него, что-то внутри нее оживает.
Искры. Пламя. Голос, говорящий ей, что она находится именно там, где должна быть.
— Нет, Тесс, это не конец, — яростно прорычал он, устремив взгляд в черное небо. — Потому что, детка, у нас есть звезды.
Затем он обхватывает ее лицо своими большими руками и наклоняется, чтобы поцеловать ее в лунном свете.
Океан плещется о ее босые ноги, обувь Соломона, но Тесси чувствует только его губы на своих, теплую уверенность его прикосновений, его флюиды "я здесь, чтобы ты была рядом". В его поцелуе нет вопроса, только настоятельная необходимость. Голод. Обещание.
Сегодня ночью все ее сомнения, все жестко контролируемые линии, которые она начертила на песке между ними, будут смыты одной волной.
