Девушка пленила его, как и всегда, своей незащищенной красотой и скромным изяществом. Мерцающие волны ее волос цвета черного дерева струились за ней, а ее острый подбородок был гордо приподнят в лучах солнечного света, лившегося сверху. Светлое золото ее мантии окутывало шелк глубокого изумрудного цвета под ним. Во множестве оттенков ее глаз Халид увидел все ту же смесь недоговоренности и неповиновения, как и всегда.
Но сейчас в них было и что-то еще. Новая эмоция, которую он не мог определить.
Она поморщила нос от нависшего над ней присутствия раджпута, и сила, скрывающаяся за этим простым жестом, притянула Халида к ней, как сладкое вино и звук звонкого смеха.
Когда Шарзад приблизилась, воспоминания о прошлой ночи нахлынули на него.
Ощущение того, как он держит ее в руках. Аромат сирени в ее волосах.
Ничтожность всего, кроме его губ, прижатых к ее губам.
Ничтожность его воли… крошащейся на мелкие кусочки.
«– Скажи мне.
– Что угодно».
Она открыла рот, чтобы вымолвить что-то, странно неопределенный взгляд омрачал ее прекрасные черты…
И Халид пролетел мимо Шарзад, даже не посмотрев в ее сторону.
Джалал безмолвно последовал за ним. Как только они оказались вне пределов слышимости, он схватил своего брата за плечо.
– Что ты творишь?
Халиф откинул его руку.
– Халид!
С мятежным взглядом халиф продолжил шагать по коридору.
– Ты что, дурак? – упорствовал Джалал. – Ты разве не видел ее лицо? Ты ранил ее!
Халид резко развернулся, схватив Джалала за ворот камиса.
– Я уже сказал тебе однажды, капитан аль-Хури: я не собираюсь обсуждать Шарзад с тобой.
– К черту все это, сеид! Если ты продолжишь следовать таким путем, обсуждать будет нечего. Разве ты еще не усвоил свой урок, брат?
Джалал наклонился к Халиду, в его карих глазах укрылось холодное бешенство.
– Неужели Авы было недостаточно? – прошептал он жестоким тоном.
При этом Халид оттолкнул Джалала назад и ударил его в челюсть. Телохранители халифа подскочили к нему, пока Джалал сполз на мраморный пол и вытер кровь с нижней губы, прежде чем насмешливо улыбнуться своему королю.
– Убирайся с глаз моих, Джалал! – проклокотал Халид.
– Такой иссохший старик во многих отношениях. И такой мальчишка во многом остальном.
– Ты ничего обо мне не знаешь.
– Я знаю совсем мало, но все же больше тебя, Халид-джан. Я знаю, что любовь очень хрупкая. А любить кого-то, как ты, практически невозможно. Это как пытаться удержать что-то разбитое в бушующей песчаной буре. Если ты хочешь, чтобы она тебя любила, – защити ее от этой бури… – Джалал поднялся на ноги, поправив отличительный знак королевской стражи на плече. – И убедись, что эта буря не ты.
Мердад Синяя Борода
В ту ночь Шарзад мерила шагами комнату, протаптывая тропинку в холодном белом камне под ногами. Каждый шаг был войной между гневом и возмущением, между болью и раздражением. Между неподслащенной раной от бесцеремонного игнорирования и неподдельным бешенством от того, что это так задело ее.
«Как он посмел поступить со мной подобным образом?»
Ее шаги стали более широкими, после того как она закрутила волосы, перебросив их через одно плечо. Она даже не удосужилась сменить одежду, в которой была сегодня днем. Ее мантия устилала пол ворохом отброшенной дамасской ткани. Изумрудные шаровары сирваль и такой же топ были не настолько удобными, как ночная рубашка и шамла, но сейчас ей не до подобных пустяков. Шарзад сорвала со лба ленту из блестящих зеленых камней и бросила ее через всю комнату. Вместе с драгоценностями она изо всех сил дернула пряди волос и выругала себя за свою глупость, прежде чем страдальчески рухнуть на мрамор грудой гневных мучений.
«Почему он так относится ко мне? Он не должен был делать мне больно.
Я не хотела причинить ему боль».
Весь день она утаивала эти мысли от Деспины. Скрывала переживания от всего мира. Но сейчас, сидя одна в опустевшем сумраке своей комнаты, она больше не могла прятать это от себя. Помимо обеспокоенности тем, как холодно он отвергнул ее у всех на виду, была так же ноющая правда: он поступил подобным образом из-за того, что чувствовал себя преданным. Потому что был ранен ее поступком, совершенным прошлой ночью.
И она не знала, как это исправить и вернуть его благосклонность.
Она пыталась сегодня. Шарзад хотела извиниться. Хотела сказать ему, что не имела намерения воспользоваться ситуацией. Но теперь, оглядываясь назад, она понимала, что это выглядело хуже, чем могла предположить.
Он, должно быть, думал, что она контролировала ситуацию.
Шарзад горько рассмеялась, прислонившись лбом к изумрудному шелку на своих коленях.
«Контролировала?»
Одна мысль об этом была смехотворной. Как он мог не знать, насколько значительно? А сейчас он карал ее за это. Словно злой мальчишка, отказывающий в игрушке.
«Как он посмел?»
Перед Деспиной. Перед Джалалом. Он опозорил ее.
Обошелся с ней как с пустым местом.
Как будто она заслуживала шелкового шнура на рассвете.
Ее горло сжалось от воспоминания.
«Шива».
– Как ты смеешь! – закричала она в темноту.
В эту игру могли играть и двое. Она тоже могла бы выместить на нем свое бешенство, словно маленький ребенок, которого лишили сладкого. И тогда, возможно, не чувствовала бы себя такой жалкой и одинокой, как в течение всего дня. Такой сломанной.
Такой потерянной для него.
Шарзад поднялась, оттолкнувшись от пола, и поправила тонкую золотую цепочку, обвивающую талию. По центру цепочки свисали изумруды и бриллианты, подходившие под ожерелье, браслеты украшали ее левое запястье. Она встряхнула волосами и направилась к низкому столику в углу комнаты.
Подняв крышку с подноса, поела немного плова и курицы с шафраном. Закусила свежей зеленью и холодным йогуртом, выпила чай и съела фисташковые пирожные, подслащенные медом. Все уже остыло, и она жевала, скорее, механически, не получая от этого удовольствия, ведь знала, что потом будет сожалеть, если ляжет спать не только злой, но и голодной.
На середине этого вялого ужина двери в ее комнату открылись.
Шарзад замерла, но не обернулась. Вместо того она продолжила есть. Она в притворном равнодушии твердой рукой налила себе еще одну чашку чуть теплого чая.
И снова почувствовала присутствие халифа позади себя. То же изменение в воздухе.
То же сводящее с ума великолепие.
Девушка разорвала кусочек лепешки с ожесточенной тщательностью.
– Шарзад?
Она игнорировала его, вопреки внезапному крику ее сердца.
