Михаил спокойно простился с ним, с легкой улыбкой. В тот же вечер Сергей с Татьяной кинулись искать одного своего неприятного знакомого, о котором поговаривали, что он наемный убийца. А на следующий день в них стреляли из пролетки – никого не нашли, но сами они едва спаслись. Тогда было много газетных домыслов о том, кто стрелял и почему. На следующий день Сергей с Татьяной явились к Михаилу, взяли чек и уехали не попрощавшись.
Узнав о нападении на Сергея, я потребовала от Михаила клятвы в том, что он непричастен к этому делу, страстно желая, чтоб так и было. Он внимательно посмотрел мне в глаза и спросил, почему я в нем сомневаюсь. Какую-то минуту мне казалось, что умираю: все висело на волоске, все мое новое счастье, вся моя любовь грозили рухнуть и рассыпаться, как карточный домик. Я повторила вопрос – Михаил ответил, что он непричастен.
– Если бы я взялся за это дело, их бы сейчас не было в живых, – холодно добавил он.
Михаил нанял лучшего архитектора Барселоны строить дом-башню в парке Гуэлль по его собственному проекту и вникал во все детали. Затраты его не интересовали. Пока дом строился, для нашего временного проживания был нанят этаж в гостинице «Колумб» на площади Каталонии. Служанок у меня было столько, что я не могла запомнить их по именам, и впервые в жизни я сама уже не была никому служанкой. А у Михаила был только один слуга – Луис, он же шофер.
Тогда ко мне стояла очередь из ювелиров фирмы «Багес», предлагающих свои лучшие изделия, и самых фешенебельных модисток, лезших вон из кожи, чтобы создать мне гардероб, достойный императрицы, а в лучших ресторанах города был открыт безлимитный кредит. Повсюду – на улицах, в гостинице – меня приветствовали, восторженно улыбаясь, совершенно незнакомые люди. Я получала приглашения на балы во дворцы знати, чьи имена до того видела только в светской хронике. Мне не было тогда и двадцати лет, и я от роду не держала в руках суммы большей, чем стоимость трамвайного билета. Это было как во сне. Роскошь даже угнетала, и еще больше была неприятна лесть. Я призналась в этом Михаилу, а он ответил, что роль денег страшно преувеличена, не надо о них думать до тех пор, пока в них не возникнет нужда.
Мы проводили дни вместе. Гуляли по городу, зашли однажды в казино на Тибидабо, не знаю зачем – Михаил при мне никогда не играл, ходили в «Лисео»… Под вечер возвращались в «Колумб», и Михаил сразу уходил к себе в апартаменты. Я часто замечала, что он куда-то уходит ночами, возвращаясь только на рассвете. Он говорил – по делам.
Слухи, однако, по-прежнему сопровождали каждый шаг Михаила. У меня было чувство, что все вокруг знают моего жениха лучше, чем я. Слуги шептались у меня за спиной. Незнакомые на улицах, нагло улыбаясь, наставляли на меня лорнет. Я чувствовала, что становлюсь жертвой собственной подозрительности. Это касалось и материальной роскоши, которой Михаил окружил меня – казалось, я вхожу в ряд его дорогостоящих капризов, как, скажем, новый дом или меблировка. Это очень мучило меня. Он ведь мог купить что пожелает – Большой Королевский театр, Сергея, автомобили, слуг, драгоценности, дворцы. Меня тоже, почему бы нет. Желание узнать, куда он ходит по ночам, превратилось в манию. К тому же я была убеждена, что речь идет о другой женщине. Наконец я решилась проследить за ним и положить этой муке конец, каким бы он ни был.
Так я пришла вслед за ним однажды ночью в мастерские Вело-Граннель у рынка Борне. Он был один. На фабрику мне пришлось проникать тайно, из проулка, через узкое оконце. Внутри фабрика была просто воплощенным кошмаром. Сотни искусственных рук, ног, стеклянных глаз… они заполняли все вокруг, эти заменители тел несчастных изуродованных людей. Я прошла за Михаилом сквозь несколько таких помещений, а в одном из них, самом большом, где в огромных прозрачных ваннах слабо шевелились что-то бесформенное, Михаил ждал меня в полумраке, сидя в кресле и спокойно куря сигарету.
– Ты не должна была за мной следить, – бесстрастно проговорил он.
Я попыталась оправдаться: не могу же я выйти замуж за человека, чью дневную жизнь я знаю, а ночную – нет.
– То, что ты узнаешь, тебе может и не понравиться, – уклончиво заметил Михаил.
Я пылко заявила, что мне плевать, что именно он делает и почему, плевать на шепоток и инсинуации людей: я просто хочу быть полноправной частью его жизни. Без секретов. Без запретов. Он кивнул с таким видом, что мне стало страшно. Я поняла, что сейчас перешагну какую-то границу, из-за которой уже не возвращаются. Зажегся свет, и я словно очнулась от бреда последних недель – но очнулась в аду.
В огромных стеклянных ваннах плавали в формалине трупы, словно танцуя в замедленной съемке. На металлическом прозекторском столе посередине зала лежало тело молодой женщины, рассеченное от лобка до горла. Руки ее, раскинутые крестом, как я с ужасом поняла, были искусственными – из металла и дерева. Из разреза трупа и конечностей выходили множество трубок и проводов, уходящих куда-то вверх. Синеватая кожа казалась полупрозрачной. Я в онемении смотрела на Михаила, а он – на труп. Печальная улыбка появилась у него на губах.
– Вот, смотри, что делает мать-природа со своими созданиями. То, что мы называем почему-то «злом» в сердцах людей, на деле не более чем желание жить, желание выжить, сопротивление неизбежному… Нет дьявола – есть природа вещей… Я буду работать до тех пор, пока не развенчаю этот их священный, мистический «акт божественного сотворения»…
Он набрал в шприц зеленой жидкости из флакона, взглянул мне в глаза и ввел жидкость из шприца в голову трупа. Полностью. Вытащив шприц, застыл на несколько секунд, глядя на труп. Страх, который я почувствовала в следующий момент, мог пережить только очень молодой и здоровый организм. На мертвом лице одно веко задрожало. Я услышала металлические звуки, которые издают механизмы, – это сгибались протезы рук и ног. Пальцы вибрировали. И вдруг рассеченное мертвое женское тело резко поднялось, село, из него понеслись невообразимые звуки, животные, страшные… оглушительный вой. На черных, полуразложившихся губах появилась белая пена. Трубки и провода выскочили из кожи, в которую входили, и тело упало на пол, как сломанная кукла. Вой, похожий на волчий, продолжался. Она повернулась, и глаза ее уставились прямо на меня. Мне не забыть, какой в них был ужас. И еще животная, страстная жажда жить. Это существо хотело жить!
Я застыла, как парализованная. Тело билось еще несколько секунд, потом затихло и наконец безжизненно застыло. Михаил, бесстрастно наблюдавший все происходящее, прикрыл его простыней.
Потом подошел ко мне и сжал мои дрожащие руки в своих. Пытливо глядя мне в глаза, он, конечно, хотел знать, в силах ли я последовать за ним туда, по ту сторону границы, смогу ли разделить его жизнь после того, что увидела. Я хотела найти слова, которые бы ему объяснили и пережитый мною страх, и раскаяние в своей ошибке и глупой ревности… а смогла только пробормотать, чтобы он меня вывел поскорее из этого места. Он так и сделал. Мы вернулись в «Колумб», где он пошел за мной в мои апартаменты, заказал чашку горячего бульона, укрыл одеялом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
