– Это ты перестань, глупышка, – выдохнул он. – Какое нам дело до каких-то псин! Ну не сопротивляйся, не надо! Ты же хочешь этого не меньше, чем я! Твое тело отвечает мне «да»!
– А у меня еще и душа имеется! – Лана забилась под тяжелым мужским телом. – Да пусти же! Уйди! Отстань! Ненавижу!!! А-а-а-а! Нет, нет, нет!..
Лане всегда казалось, что изнасиловать женщину можно, только если она без сознания. Или когда насильников много. А если ты один на один с насильником, то всегда есть ногти, зубы, можно отбиваться ногами, в конце концов! Врезать ему коленом по инструменту насилия от всей души!
Оказалось, что и ноги, и ногти, и зубы не спасают…
И ты ничего не можешь сделать, бессильно ощущая, как этот торжествующе оскалившийся самец снова и снова проникает в тебя.
А твое тело, твое предательское тело начинает откликаться, и вот вы уже движетесь синхронно, приближая пик наслаждения страстными вскриками и стонами. И ни яростный собачий лай, ни крики за окном уже не могут помешать…
Но добраться до пика не удалось.
Восхождение было довольно бесцеремонно прервано звоном разбитого стекла, сопровождающим визит незваного гостя. Вернее, двух незваных гостей, друг за другом запрыгнувших через окно прямо в спальню.
Угрожающе рыча, один из гостей рванулся к мгновенно утратившему пыл Тарскому, а второй подбежал к Лане и, ткнув ее черным мокрым носом, укоризненно посмотрел в глаза, словно говоря: «Ну как же ты так, а?».
– Т-тимка? – пролепетала девушка, смущенно натягивая на себя простыню. – Ты откуда здесь взялся? И почему ты раздвоился?
Алабай радостно облизал хозяйке лицо, а затем присоединился к своему двойнику. Впрочем, при ближайшем рассмотрении можно было заметить, что второй пес постарше и немного иной расцветки.
Но такой же мощный и с такими же здоровенными клыками, недвусмысленно появлявшимися одновременно с рычанием при малейшей попытке забившегося в угол Тарского пошевелиться.
А Лана почувствовала, как ее захлестывает цунами стыда и презрения к себе. Трясущимися руками она собрала сброшенную на пол одежду и, прижав ворох к груди, выбежала из спальни в ванную комнату.
Нестерпимо хотелось принять душ, но сейчас явно не до этого. Лана понимала – что-то происходит, появление Тимки вместе с клоном неслучайно. Да и вся эта чехарда с визитом Шустова якобы в поисках исчезнувшей возлюбленной его помощника тоже шита белыми нитками.
Но разобраться до конца в ситуации девушка не могла, голова кружилась, тошнило и в прямом и в переносном смысле. Ощущение грязи, липким коконом облепившей ее, становилось все сильнее.
Кое-как натянув одежду, Лана ополоснула заплаканное лицо холодной водой и решительно распахнула дверь ванной, готовая к любым неожиданностям.
Погорячилась. Не к любым.
Во всяком случае, не к тому, что она увидела.
Алабаи больше не осаждали Тарского. Они лежали на полу в странных позах – словно их мгновенно заморозили и аккуратно, чтобы не разбить, уложили набок: глаза открыты, взгляд остекленевший, пасти оскалены, Тимка застыл в полуприседе, его клон – с прямыми вытянутыми лапами.
Тела собак служат как бы подставками, на них лежит грубо выломанная дверца платяного шкафа.
А над всем этим сооружением монументами застыли Шустов и Тарский. Оба обнажены до пояса, на груди профессора висит странно мерцающий медальон, а в руках Сергея – тонкий кинжал из серебристо-белого металла.
От вида которого Лана почувствовала на себе, что означает выражение «стынет кровь». По венам сейчас не бежала, а вяло текла холодная жижица вместо крови, распространяя холод по всему телу, замораживая сердце, превращая в лед душу…
Потому что она уже видела этот кинжал. Там, на Олешином острове, когда лежала на жертвенном камне, а ее родной брат, ее Ярик готовился вонзить жало клинка ей в сердце.
Тогда в суматохе никто не вспомнил о Ключе, с ужасом отброшенном Яромиром в сторону. А потом кинжал исчез, Кирилл с Матвеем обшарили весь островок до последнего камня и ничего не нашли.
Лана искренне надеялась, что кошмар больше не повторится и этот нож навсегда исчез из ее жизни.
Она ошиблась.
– А вот и наша девочка! – ласково улыбнулся Шустов. – Ну что, успокоилась? Я уже в курсе, как не вовремя появились эти мохнатые твари, но ничего, думаю, они не смогли нанести серьезный вред ритуалу.
– Какому еще ритуалу? – тихо произнесла Лана, морщась от нарастающей головной боли.
– Ритуалу твоей подготовки. Для успешного открытия Врат ты должна была со всей страстью и пылом отдаться Сереженьке, забыв о любви к Кириллу. Что ты, насколько мне успел поведать наш герой, только что и проделала, – он гадко ухмыльнулся.
– Жаль будет тебя убивать, – на физиономии Тарского появилась такая же ухмылка, – уж очень ты в постели хороша!
– Допустим, – Лане стоило большого труда сохранять спокойствие, но она старалась, очень старалась, – до конца познать, насколько я хороша в постели, тебе так и не удалось, Тимыч помешал.
– Что значит – до конца не удалось? – ухмылка мохнатым пауком сползла с лица Шустова, сменившись недоумением. – Сергей, о чем она? Ты же сказал, что полностью овладел ею?!
– Полностью, полностью, – отмахнулся Тарский, оглянувшись в окно. – Нам надо спешить, Учитель, они в любой момент…
– Кто – они? – вскрикнула Лана, устремившись к выходу. – Кто?
Но не смогла сделать и двух шагов, с ужасом ощутив, что превратилась в такую же статую, как и несчастные псы.
– Ну и как ее на жертвенный стол уложить такой раскорякой? – проворчал Тарский, направляясь к застывшей в движении девушке.
– Ничего, я ее отпущу, вот принеси ее, положи, а потом и отпущу. Не хочу время тратить на борьбу с этой ослицей. – Шустов тоже выглянул в окно и удовлетворенно потер руки: – Держатся наши парнишки, хорошо держатся! Оба Круга работают на полную мощность, даже этой девке не прорваться. Но она сильна, ничего не скажешь! И когда только успели с волхвом снюхаться, чтобы он ее инициировал?
– Но я до сих пор не могу понять, – пропыхтел Тарский, укладывая Лану на импровизированный жертвенный стол, – почему Витке не только жив, но и абсолютно здоров, такой же, как прежде? Он ведь был чудовищно изуродован?
– Заклятие Гипербореи мог снять только человек с Древней кровью, – задумчиво произнес профессор, подходя к девушке. – Это все она, Осенева. Очень жаль, что она не на нашей стороне. Ну что же, пора. У ближайших Врат уже ждут Ключ, инициированный кровью нашей славной девочки.
Глава 46
Они деловито переговаривались, словно мясники на бойне, явно не ожидая никакого сопротивления от парализованной чужой волей жертвы. Ведь в этой душной комнате сейчас находились не два палача, а четыре. И против измученной, порабощенной амулетами девушки была объединенная мощь двух жрецов Гипербореи и одного местного колдуна.
Чем эта застывшая на импровизированном алтаре овца сможет теперь помешать? Ее клыкастые помощники стали подпорками для алтаря, что должно усилить ритуал жертвоприношения – беззаветно преданные существа будут страдать и маяться от невозможности спасти хозяйку, и их горе, их ярость, их боль станут хорошим топливом для темного пламени Зла.
Но Лана…
Сквозь тошноту, сквозь стыд, сквозь безучастное согласие умереть – она все равно не сможет жить с этим позором – до девушки внезапно дошел смысл услышанного.
Кирилл жив?!! И… и с ним все в порядке?!
Радость была такой сильной, такой сияющей, что весь накопившийся в душе мрак рассеялся, уступая место одному желанию, которое можно условно обозначить «А вот фиг вам теперь!». И вот странно – как только появился тоненький стержень этого желания, откуда-то извне в душу проникла радуга. Она обволокла стержень пульсирующим светом, делая его все прочнее и прочнее, наполняя душу Ланы уверенностью, выталкивая прочь сомнения.
Палачи, конечно, предусмотрели возможные попытки жертвенной овцы освободиться, приготовив непонятно откуда взявшиеся тонкие кожаные ремни. Тарский, повесив кинжал на шею, деловито перехватил ноги и руки девушки ременными петлями, готовясь затянуть их сразу же, как только профессор «отпустит» ее, вернув пластичность тела.
Оно, тело, должно быть мягким и податливым во время проведения ритуала.
Презрение победителя, испытываемое к отдавшейся-таки ему девушке (насчет не до конца – опустим, это детали), оказало Сергею Тарскому плохую услугу. Даже не медвежью – слоновью.
Мужчина был абсолютно уверен в том, что Лана окончательно сломлена, он сам видел в ее глазах апатию и желание умереть, когда тащил ее, раскоряченную, на алтарь.
И поэтому никак не ожидал от мерзавки такой прыти. Он ведь дернул за ремни сразу же после произнесения Шустовым последнего слова заклинания, снимающего ступор!
Ну хорошо, допустим, не сразу, отвлекся на мгновение, не к месту вспомнив свою первую жертву, Клаву Севрюкову, глупенькую и наивную девчонку, в мертвых глазах которой навеки застыли удивление и обида.
