– Максим, подождите!
Не знаю, что меня остановило, – вина в голосе, грусть и усталость или всё вместе, но я замер, свесив одну ногу наружу.
– Знаете, я извиню вас, – первым сказал я, пойдя на некоторые уступки. – Если вы окажете мне некоторую помощь. Мне нужны люди. Матросы, триста человек хватит. Но работать я всё равно теперь буду один, о проведённых операциях будете узнавать по факту. Начальства надо мной теперь не будет.
– Думаю, нам нужно это обсудить в более благоприятной обстановке.
Уже по одному тону адмирала я понял, что мы договоримся. Похоже, есть причины у наместника пойти мне навстречу в некоторых просьбах.
– Согласен, – вернувшись в зал ресторации, кивнул я. – Ведите.
Мы под всеобщим, я бы даже сказал, жадным вниманием невольных зрителей покинули ресторацию и направились во дворец наместника. Пешком, тут идти было меньше двухсот метров. Вместе с нами пошло с десяток армейских офицеров и чуть больше моряков. Пройдя в здание, мы зашли в кабинет адмирала, но за монументальный стол тот садиться не стал, мы устроились в креслах в стороне, похоже, беседа предполагалась без чинов. Вместе с нами зашло несколько офицеров, один из них был в адмиральском звании, и два генерала. Меня всем представили, как и офицеров мне. Как я и думал, адмиралом оказался Старк.
Меня попросили подробно описать всю историю моей эпопеи. Начал я, как собирался в России, какие трудности ждали. Как началась экспедиция, опытные моряки будто наяву видели все её трудности. Как мы фактически на последнем угле пришли в Циндао, где смогли пополнить угольные ямы. Как узнали о начале войны, о том, что мы ранее узнали о ней агентурным путём, я тоже сообщил и на возмущение Алексеева пояснил, что в Питере знали о дате нападения, а то, что ничего не было предпринято, не моя вина. Как я принимал решение о выходе и прорыву во Владивосток, решив, что до Порт-Артура мы добраться не сможем. Описал ультиматум капитана японского миноносца и решение администрации Циндао. Как я формировал команду на «Щуке», решив захватить японца, воспользовавшись подавляющей огневой мощью в стрелковом оружии, как японцы сглупили, подойдя к борту, и мы их уничтожили. Как подготовились и рванули к эскадре Того. Как обманули радиосообщением о взятии в плен адмирала Макарова и атаковали два броненосца, фактически случайно потопив крейсер. В общем, рассказывал в подробностях, и моряки видели, чего нам всё это стоило. Как догнали остальные корабли, да и как добирались до Владивостока. О том, как меня лично там встретили, рассказывать не стал, наместник знал, остальные, похоже, нет, но им это и не нужно знать. В рассказе были косяки, на которые никто не обратил внимания, например, откуда я знал, где будет эскадра Того или почему так долго шли к Владивостоку, но вопросов не задавали.
Прежде чем приступить к серьёзному разговору, наместник попросил оставить нас одних. Не для чужих ушей он был.
– Какая вам нужна помощь? – прямо спросил Алексеев. – О людях я уже слышал, только не понимаю, зачем они тебе.
– Прежде чем ответить, скажите, какие распоряжения на мой счёт были отданы? Насколько я могу воспользоваться вашими возможностями, ну и уровень доверия нужно знать. Как я посмотрю, мой возраст также заставляет вас из-за косности мышления обращаться ко мне, как к ребёнку. Хотелось бы этого избежать.
– Как много вопросов, – улыбнулся в бороду Алексеев. – Насчёт вас особых распоряжений не было. Общественность, до которой довели через газеты информацию о результатах потопления двух японских броненосцев в ответ на подлое нападение на наш порт, попросила о благоволении к тебе. Было решено прапорщика адмиралтейства Ларина представить к офицерскому званию мичман и наградить за столь великий подвиг орденом Святого Георгия третьей степени. Три дня назад я получил соответствующую телеграмму из столицы. Сам император принимал решение.
– Хм. Понятно. Вы в курсе, что я оставил свою форму прапорщика в камере?
– Читал в рапорте.
– Это был намёк, что теперь награды и ничего другого от государства я не приму. Не нужны мне ни звание, ни орден. Я отношусь к тому редкому типу людей, которые считают, что благодарность за дело – обязательна. Я не говорю, что за тот же подвиг героя должны усыпать наградами, но простого похлопывания по плечу от боевого товарища и одного слова «спасибо» мне хватило бы. Я этого не получил, меня отблагодарили совершенно по-другому. Подло, другого слова не подберёшь. Теперь я от вашего правительства наград не желаю получать и сам восхвалять его теперь не буду.
– Из-за ошибки одного человека?
– Из-за ошибки одного человека. Это человек вашего правителя, он за него отвечает, он и несёт ответственность. Закончили с этой темой. Ответьте на остальные вопросы, пожалуйста.
– Можно получить уточнение по вашему выражению «ваш правитель»? Как мне помнится, и ваш тоже.
– Ваш, ваш. Поспешил я с подданством. Уже подумываю поискать другое. Мне часто за это попадает, и я влипаю в разные истории, но подлости не терплю, особенно по отношению к себе. Не надо морщиться, я со своим юношеским максимализмом и смотрю на всё с точки зрения молодого человека. Вам уже не понять. Если любить – то изо всех сил, ненавидеть – от всей души. Вы уже этого лишены. Чувства и эмоции притуплены.
– Каково бы ни было ваше решение, но для русского народа вы – герой. Заметки с опросом моряков, что были с вами в том рейде, печатали даже иностранные газеты. А их фото, где они держат подаренное именное оружие? Вас ещё не знают, но уже любят.
– Повторю, оставим эту тему. Хотя можете в газетах сообщить, что я отказался от всех наград, считая себя недостойным их. Мне всё равно, а вы сможете с честью вылезти из этой ловушки, в которую вас загнали.
– Меня это устраивает. Какой ещё вопрос был, а то я забыл?
– О ваших возможностях. Насколько я смогу воспользоваться ими? Ну и о доверии.
– Доверие… – задумчиво протянул наместник. – Доверия становится всё меньше и меньше. Да-с. Странно вы себя ведёте, чтобы заработать его. А возможности – только из-за личного моего расположения к вам. Приказа помогать не было, вообще ничего не получал, поэтому, если чем помогу, то лично. По желанию.
– Понятно. Что о моём возрасте?
При первом нашем знакомстве вы мне показались слишком молодым, однако при дальнейшем общении становится заметно, что вы взрослее. Хотя некоторые поступки откровенно детские.
– Мне действительно шестнадцать, но советую обращаться ко мне, как к молодому человеку с полностью состоявшимся характером. Не нужно общаться со мной, как с ребёнком. Я терплю, но и терпение у меня не бесконечно.
– А есть повод обращаться к вам, как ко взрослому мужчине?
– Давайте я проясню ситуацию, чтобы позже не возникало недоразумений. В три года я научился писать и читать, в семь лет закончил школу, гимназию по-вашему, к десяти годам – университет. В одиннадцать лет я попросил одного профессора химии проверить мои знания. После чего он предложил помочь мне получить учёную степень по химии. Сказал, что я без проблем получу профессора. Коллегия учёных его поддержит. Я отказался. Мне это не нужно. С одиннадцати лет я увлёкся медициной, разрабатывал новые лекарства. В тринадцать создал лекарство, назвав его пенициллин. Сам с помощью лаборатории вывел по формуле лекарство и попросил протестировать его. Тестировали в военном госпитале, где лежали солдаты Иностранного легиона. Врачи были в восторге, испытания прошли более чем успешно. Воспаления на глазах сходили, заживление шло быстрее. Меня искали, я тогда назвался другим именем, но медицина перестала меня интересовать, хотя я иногда ею и занимаюсь. Потом я увлёкся созданием и ремонтом огнестрельного и холодного оружия, получив от других мастеров высокую оценку своим способностям. Потом была механика, до знаний инженера не дорос, но многое знаю. Боевыми искусствами увлекался, в частности боксом, даже разряд получил, если вам знакомо такое понятие. Музыкой увлекался с детства, и сейчас увлечён, пишу стихи и музыку, о чём вы в ресторации убедились. Когда отец увидел, что я заинтересовался морем, то нанял частных учителей. Навигация, управление судами. Когда я закончил программу гражданского флота, перешёл на военную. Меня учили адмиралы и боевые офицеры-моряки. Я не смогу вести эскадренный бой, да и не учили меня этому, но война на водах, крейсерство, диверсии – этому меня обучили лучшие специалисты мира. Я знаю многие языки, японский так в совершенстве, так что проникнуть на остров и творить там диверсии для меня не проблема. Я говорил, что я увлекающаяся натура, перескакивал с одного интереса на другой. Но никогда его не терял, всегда всё интересно, я развивал себя как разностороннюю личность, просто времени не хватает охватить всё. Когда погибли мои родители, между прочим, я за них лично отомстил, то решил отдохнуть от учёбы. Узнав от англичан о скорой войне, будучи в душе русским, меня так воспитали, решил помочь. Результаты вы видите. Теперь сами решайте, относиться ко мне как к ребёнку или как к взрослому человеку.
