произнес:
— Я хочу сделать заявление перед Учителем Сунь Мином.
— Как тебе будет угодно! — холодно ответил судья Ди. Он свернул свиток и положил его за пазуху.
Настоятель повел их к широкой каменной лестнице. Уже внизу тем же безучастным тоном он заметил:
— Гроза закончилась. Мы можем пройти через двор.
Вчетвером они пересекли мокрый и пустой центральный двор, усыпанный разбитой черепицей. Судья Ди с настоятелем шли впереди, Дао Гань и Цзун Ли следовали за ними.
Настоятель направился в здание к западу от храма и отворил дверь в углу двора. Через нее они вошли в узкий проход, миновав который оказались прямо перед дверями трапезной. Когда они направились к ведущей в юго-западную башню винтовой лестнице, сверху донесся зычный голос:
— Что вы здесь делаете в столь поздний час?
Там стоял Сунь Мин с зажженным фонарем в руке.
Судья Ди мрачно сказал:
— Настоятель хочет дать показания, господин. Он выразил желание, чтобы это произошло в присутствии Вашего преподобия.
Учитель Сунь поднял фонарь и удивленно посмотрел на настоятеля. Потом резко проговорил, обращаясь к нему:
— Пройдемте ко мне в библиотеку, мой друг. Нельзя же давать показания здесь, на сквозняке! — Обернувшись к судье, он спросил: — А присутствие двух других необходимо?
— Боюсь, что да, господин. Это важные свидетели.
— В таком случае возьмите лучше мой фонарь, — сказал Сунь и передал судье фонарь. — Я хорошо знаю дорогу.
Он начал подниматься по лестнице. За ним поочередно следовали настоятель, судья Ди, Дао Гань и Цзун. Судья почувствовал, что ноги у него словно свинцом налиты. Винтовой лестнице, казалось, не будет конца.
Наконец они поднялись на самый верх. Судья Ди поднял фонарь и увидел, что Сунь Мин стоит на площадке перед библиотекой. Настоятель шел за учителем по пятам. И когда голова судьи Ди оказалась вровень с верхней площадкой, он услышал, как Сунь сказал:
— А сейчас будь осторожен! — И вдруг закричал: — Держись же!
Одновременно раздался сдавленный крик. Потом из темноты далеко снизу донесся отвратительный стук упавшего тела.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Судья Ди мгновенно остановился, высоко над головой держа фонарь. Сунь Мин, лицо которого покрыла смертельная бледность, схватил судью за руку. Хриплым голосом он выдавил из себя:
— Бедняга, наверное, пытался ухватиться за несуществующий парапет!
Он отпустил руку судьи и вытер испарину со лба.
— Спустись вниз и проверь! — приказал судья Дао Ганю и, повернувшись к Сунь Мину, бросил: — Он, несомненно, погиб. Пройдемте к вам, господин!
Они вдвоем вошли в библиотеку. Цзун Ли отправился вниз следом за Дао Ганем.
— Бедолага! — сказал Сунь, присаживаясь к столу. — О чем там шла речь, Ди?
Судья Ди уселся на стул напротив. Он ощущал в ногах дрожь от усталости. Достав из-за пазухи свернутую картину, он положил ее на стол и сказал:
— Я посетил склеп, Ваше благородие, и видел там несколько рисунков кота, сделанных прежде настоятелем — Нефритовым Зерцалом. Я обратил внимание, с какой тщательностью все они были выполнены. На одном из рисунков зрачки кота были изображены в виде узких щелочек: очевидно, изображение было сделано в полдень. И тогда я вспомнил, что на той, последней картине, которую вы мне показывали в храме, зрачки глаз раскрыты. Это подтвердило мое подозрение, что данная картина была нарисована не в полдень, как это утверждал Истинная Мудрость, а ранним утром, когда солнце неяркое и не бьет в глаза.
Он развернул свиток и указал на кошачьи глаза.
— Никак не могу понять, к чему ты клонишь, Ди! — раздраженно произнес Сунь. — Какое отношение это имеет к смерти Нефритового Зерцала? Заверяю тебя, я лично при этом присутствовал и был свидетелем того, как он мирно отошел в мир иной, и…
— Позвольте, я все вам объясню, господин, — почтительно прервал его судья Ди и рассказал Суню о том, что старый настоятель в письме к доктору Цзуну упоминал о черной белене и что симптомы отправления ею в точности совпадают с поведением настоятеля в последние часы его жизни. Потом с некоторой неуверенностью добавил: — Осмелюсь признаться, господин, меня не раз поражало, почему даосские тексты всегда написаны необычайно туманным и двусмысленным языком. Можно предположить, что последняя проповедь старого настоятеля на самом деле представляла собой беспорядочную смесь из разных пришедших ему на ум религиозных идей. Чтобы придать им ясности, потребовался комментарий Верховного Настоятеля. Я полагаю, что он выбрал из проповеди настоятеля некоторые мистические формулы и попытался дать им разумное толкование, или же он…
Судья не закончил фразы и с тревогой взглянул на насторожившегося Учителя Суня.
Сунь растерялся. Он даже не попытался высказаться в защиту даосских текстов. Он сидел молча, покачивая своей большой головой. Судья продолжал:
— Истинная Мудрость подсыпал в чай Нефритовому Зерцалу солидную дозу яда, когда они были вместе в библиотеке. К тому времени картина настоятеля была уже почти закончена. Старец работал над ней все утро, нарисовав вначале самого кота, а потом добавил фон и выписал детали. К моменту, когда он прервал работу, ему оставалось нарисовать только листья бамбука. После того как он выпил отравленный чай, Истинная Мудрость вышел из комнаты и сообщил двум монахам, дожидавшимся настоятеля снаружи, что того не следует беспокоить, потому что он приступил к работе над картиной. Вскоре под действием яда настоятель пришел в состояние крайнего возбуждения и начал напевать даосские гимны, а затем и разговаривать с самим собой. Вне всяких сомнений, он посчитал, что на него снизошло откровение. Ему и в голову не пришло, что его отравили. И обратите внимание, господин, он даже не обмолвился, что это его последняя проповедь или же что, закончив ее, он собирается отойти в мир иной. Для этого у него не было никаких оснований. Он просто желал передать своим последователям откровение, ниспосланное ему Небом. Потом он откинулся на спинку кресла, желая немного отдохнуть после продолжительного наставления, и внезапно скончался, как счастливый безмятежный человек.
— Всемогущее Небо! — воскликнул Сунь. — Похоже, ты прав, Ди1 Но зачем этому болвану потребовалось убивать Нефритовое Зерцало? И почему он настаивал, чтобы признание было сделано в моем присутствии?
— Мне кажется, — отвечал судья Ди, — что Истинная Мудрость совершил какое-то мерзкое преступление и, опасаясь, что об этом стало известно старому настоятелю, решил избавиться от него. В последнем письме к доктору Цзуну Нефритовое Зерцало высказывал подозрение, что над девушками, прибывавшими сюда для принятия монашеских обетов, творят какие-то непристойности. Если бы об этом стало известно, то, разумеется, с карьерой Истинной Мудрости было бы покончено.
Сунь устало потер глаза.
— Непристойности! —
