«Как только таких на экран выпускают?».
«Да, законченный мерзавец», согласился Дарновский.
Она удивилась.
«Разве можно так говорить, не зная человека? Может быть, он собак любит. Или лошадей. Старушке какой-нибудь помогает. Но какой же он, бедненький, некрасивый. Все-таки телевизионный ведущий должен быть хорош собой».
«Некрасивый? – Роберт оглянулся на нее, и понял, что она не шутит. – А кто же тогда красивый?»
«Дай-ка».
Анна взяла пульт, пощелкала переключателем. Только сначала убрала звук – она всегда смотрела передачи внемую, говорила, звук мешает.
«Вот, смотри, какая красавица». По четвертому каналу показывали толстую тетку с обвисшим подбородком и неухоженными волосами. «Прямо кустодиевская или ренуаровская. Наверное, киноактриса». Анна мечтательно вздохнула.
Роберт тетку уже видел, ее не первый раз показывали. У этой юродивой трое своих детей, а она из детдома еще семерых взяла, причем инвалидов. Чем всю эту ораву собиралась кормить, неизвестно. Дарновский подобную бездумную, нищую благотворительность осуждал, считал безответственностью.
Другой записной красавицей у Анны оказалась полоумная правозащитница Новодворская, экстремистских воззрений которой Роберт не разделял и объяснял их исключительно женской неустроенностью и внешней непривлекательностью. «Да ты что? – поразилась Анна. – Посмотри, какие у нее глаза, какая улыбка! Сразу видно, что она бескорыстна и верит в то, что говорит. На месте мужчины я влюбилась бы в нее без памяти».
Тут он кое-что вспомнил.
«Погоди-ка. Когда я залез к тебе в окно, ты сказала: „Какой все-таки некрасивый“. Значит, Новодворская у тебя красавица, а я урод?».
Анна смутилась. «С тех пор ты здорово похорошел. Честное слово. Может, оттого, что много мучаешься. Раньше у тебя было такое несимпатичное, самодовольное лицо, а теперь ты очень даже ничего».
«Но ведь я подлец!», – вырвалась у Роберта опасная мысль (мысль – не слово, сдержать трудно).
«У подлецов душа не болит, – наставительно сказала Анна, зевнув, – время было уже к вечеру. – Только живот. Или зубы».
Или еще.
Однажды разговор зашел о политике, которой Анна, как уже говорилось, абсолютно не интересовалась. Ей было абсолютно все равно – коммунисты, демократы, националисты. Людей она оценивала не по воззрениям и даже не по поступкам, а по каким-то другим параметрам.
Вообще-то в ту зиму держаться в стороне от политических событий было непросто. Москвичи без конца собирались на митинги и демонстрации, огромными толпами.
На самое большое сборище, когда на Манежную площадь вышло чуть не полмиллиона человек, Роберт привел с собой Анну – пусть посмотрит.
Многие стояли с самодельными транспарантами и плакатами, все что-то скандировали, шумели, кричали то «ура!», то «долой!».
Анна с любопытством вертела головой. «Смотри, мужчин тут гораздо больше, чем женщин».
Роб начал умничать. Дескать, несанкционированная властями демонстрация – это предвестие революции, то есть Хаоса, а Хаос принадлежит к мужской сфере деятельности, женский пол отвечает за Упорядоченность.
Обычно Анна не поддерживала бесед на отвлеченные темы – то ли не интересовалась абстракциями, то ли не очень их понимала. Так Роберту во всяком случае казалось. А тут удивила.
«Дело не в этом. Просто мужчина отвечает за Большой Мир, а женщина за Мир Малый, неужели ты не понимаешь?».
«Это что еще за умаление роли женщин?» – улыбнулся он.
«Почему умаление? Малый Мир гораздо важнее Большого», – без тени сомнения выдала она. «Малый Мир – это мир любви к человеку, а Большой Мир – любви к человечеству. Настоящая Женщина никогда не предаст любимого человека или своего ребенка ради идеи, или Родины, или даже спасения всего людского рода. А Настоящий Мужчина никогда не предаст идею или Родину, не говоря уж у судьбах человечества, ради любимой женщины или ребенка. Потому что для мужчины предать веру, в какую бы там ерунду он ни верил, это предать самого себя. А предав себя, он перестанет быть Настоящим Мужчиной. И тогда Настоящая Женщина первая его разлюбит, ей такой не нужен. Она скорее, простит ему, если он предаст ее, но не самого себя… Ты хмуришься? Я непонятно объясняю?».
Понятно-то понятно, Роберта встревожило другое.
«Почему ты говоришь про предательство?».
«Потому что рано или поздно придется выбирать. – Она грустно покачала головой. – Это страшный выбор. В любом случае оказываешься предателем – или Большого Мира, или Малого».
«Тогда я не хочу быть Настоящим Мужчиной», – содрогнувшись, сказал Роберт.
Вот теперь она ответила непонятно: «Кто ж этого хочет?».
Такие вот молчаливые разговоры вели они между собой. А может, и не вели. Не исключено, что весь этот обмен мыслями Роберт напридумывал сам, глядя в синие с искорками Аннины глаза.
Снова 10 мая
Апокалипсис апокалипсисом, но за зимой, как обычно, пришла весна. Начиная с апреля света стало больше, чем тьмы, и ненадежное равновесие во вселенной Дарновского нарушилось. Белая половинка жизни стала всё активнее вытеснять черную. Находиться с Инной, говорить с ней о ничего не значащих вещах, обнимать ее неприятно плотное, округлое тело становилось всё тягостней.
Крепло предчувствие: что-то произойдет, что-то близится. Саундтрек днем почти стихал, зато с вечера начинал исполнять какие-то заупокойные мессы и траурные марши.
Из-за апрельских серых туч вынырнул май-баловник, главный месяц в жизни Роберта. На сей раз пропускать знаменательную дату он не собирался. Потому что это была не только годовщина Дара. Исполнялся ровно год с того дня, когда Роберт впервые увидел Анну.
Ей-то на юбилей, кажется, было наплевать. Такое ощущение, что хода времени для нее вообще не существовало. Во всяком случае, она никогда не знала, какой нынче день недели, отличала только воскресенья, да и то лишь потому, что просыпалась утром сама, без Роберта.
К примеру, перед Новым Годом он очень страдал, что оставляет ее в такую ночь одну. Никак не мог собраться с духом, чтобы сказать об этом. Что может быть ужаснее, чем встретить бой курантов в одиночку? Когда, мучительно краснея, стал просить прощения, Анна ужасно удивилась. «Ночь как ночь, лягу спать и всё».
Она никогда не вспоминала прошлое, не говорила о будущем. Ее мир назывался «Здесь и Сейчас». Тем не менее, не отметить 10 мая было бы неправильно. Анна как хочет, а для Роберта это был день вдвойне особенный.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
