Большой ГРУшный секс-компьютер, которому Иван был обязан своим вторым рождением в личине боливийского беженца Досуареса, обещал, что Габриэла, будучи девушкой своенравной, именно так и поступит. Если, конечно, Иван как следует постарается. Впрочем, компьютеру помогал целый институт психологов и сексологов.
Иван старался соответствовать, но, чёрт бы его побрал, ни хрена не помнил о последних трёх днях своей жизни. Какое-то розовое марево – и всё. На высоте он был или не на высоте? – память не давала ответа. Башка кружилась и была восхитительно пуста.
Пару раз он всё же вспоминал, что, помимо маньянца-боливийца-героя-любовника, является ещё и разведчиком-нелегалом-старшим-лейтенантом Пупышевым, и тогда он пугался, что Бурлак с него спросит отчёт о проделанной работе, а он ни хрена Бурлаку не ответит, потому что ни хрена не помнит, но тут же он про это забывал и снова выпадал в сладкий густой осадок.
Что делать – кладя руку ей на лобок, чёрный, как ночь над океаном в преддверии бури, он ощущал себя марафонцем, добежавшим до финиша и прилёгшим под кусток – поспать от усталости.
Перед тем, как демонстрировать его папочке, Габриэла засунула Ивана в бассейн, где он поначалу чуть не утоп, но вскоре пришёл в себя от холодной воды, проснулся и целых полчаса нарезал круги вдоль мраморных берегов. Габриэла тем временем тоже привела себя в порядок.
И они вышли на крытую террасу, где сеньор Ореза, покачиваясь в кресле-качалке, сосал джин из плоской бутылочки и уже полчаса или более того без улыбки наблюдал в своём бассейне неизвестного ему купальщика весьма мужского пола.
– Папа, дорогой, – сказала Габриэла. – Это Иван!
– Здорово! – радушно сказал папа и пожал Ивану его шершавую ладонь. – Садись. Чего выпьешь?
– Всё равно, – ответил офигевший Иван и плюхнулся на диван.
– Ты не эстет, сынок. Это плюс.
– Все эстеты – педерасты, – сказал Иван первое, что пришло в пустую голову.
– Значит, и не педераст, – облегченно вздохнул папаша. – Гора с плеч…
– Папа, только не вздумай устраивать тут показательную вербальную экзекуцию! – вмешалась Габриэла. – Не хватало мне ещё петушиных боев. Он меня слишком любит, – пояснила она Ивану и чмокнула папочку в щеку. – Вот и ревнует. Его можно понять, бедолагу – я у него одна. Он на меня сильно… как сказать? претендует, вот. Будто я его собственность. Папа! Иван наш гость. Веди же себя с ним как с гостем, пока я не рассердилась. Посидите тут, выпейте граппы, поговорите – о чём обычно говорят между собой мужчины? – о футболе, о политике.
– Ты понимаешь что-нибудь в футболе? – спросил сеньор Ореза.
– Ни черта, – признался Иван. – В политике, впрочем, тоже…
– Вот беда! – папочка всплеснул руками.
– Поговорите о бабах! – предложила им Габриэла. – У Ивана это последняя возможность.
– Почему последняя? – хором спросили мужчины.
– А не существуют для него больше бабы с сегодняшнего дня. Из всех баб на свете существую одна я. Si, querido?
Иван развёл руками. Габриэла ушла на кухню.
– Я наливаю, раз такое дело, – сказал сеньор Ореза. – Граппа или джин?
– Чего-нибудь покрепче, – попросил Иван. – Надо прочистить мозги.
– От чего прочистить? Ты случайно не наркоман?
– Даже не знаю, что это такое, клянусь. Вы не жалуете наркоманов?
– Мне на них начхать, но ведь ты знаешь эту сумасбродную девчонку: возьмёт, да и, не дай бог, выскочит за тебя замуж. А ты, предположим, – наркоман. Ну, и на хрена мне внуки с тремя ушами и одним глазом, из которого всё время будет вытекать что-то очень генетическое?.. Но раз ты не наркоман, то и говорить тут не об чем. Папа, мама – есть?
– Нет.
– Ты не маньянец, судя по акценту.
– Я боливиец.
– Да… видно, что откуда-то с юга… Беженец?
– Беженец, но я не нуждаюсь, спасибо. У меня есть работа. В Монтеррее. Небольшой бизнес – торговля стройматериалами.
– И сколько ты зарабатываешь в месяц?
– На основной работе?
– Есть ещё побочная?
– У кого в наше время нет?
– Что за дурацкая привычка отвечать вопросом на вопрос? Может, ты – еврей?
Русский я, русский, вспомнил Иван старый анекдот и захихикал. Виноградная граппа, учитывая, что он с пятницы ничего не ел, знатно ударила его по мозгам, утомленным солнцем и любовью.
Ореза тоже захихикал.
– А вы-то чего развеселились? – спросил Иван.
– Очень это у тебя заразительно получается, амиго.
Вернулась Габриэла и объявила:
– Я распорядилась накрыть стол возле бассейна! Как вы тут? Вступили в мирный диалог?
– Мне нравится, как он смеётся, – сказал Ореза.
– А мне нравится как он – всё! – сказала Габриэла. – Пойду пригляжу за сервировкой.
Значит, был на высоте, подумал Иван. Значит, будет что доложить Бурлаку. Впрочем, воротникастого ему. Перебьётся. Не его дело. Скажу, что всё нормально, и всё, пускай успокоится, старый хрен.
Бурлак давал ему всякие инструкции. Когда будешь девку обольщать, сказал он Ивану, дави на патриотизм, на нелюбовь свою к norteamericanos. Там ещё есть у ней какой-то придурок Мигель, так вот она его сильно не любит за что-то. Представится случай – выясни, за что она его не любит. Хотя, видимо, за то, что он полный козёл. И вот тебе на самый последний случай факт: папашка-то в молодости был большой озорник, снимался в порнофильмах. В случае чего тоже можно использовать. Но лучше с моей санкции…
Ни черта никаких инструкций Бурлака Иван не исполнил. Предался неге сексуальной, как паршивый мажор. Обольщением надо заниматься, а я дорвался, блин, как голодающий Поволжья до бесплатной кондитерской… Родина-мать меня, понимаешь, на службу призвала, а я, такой-сякой, вместо того, чтобы встал-пошел, в интимные места классового противника носом тычусь… Понимаю, что чёрного лобка дождался, как звезды Героя, и всё же… Нехорошо, нехорошо, подумал Иван и внезапно заснул.
Проснулся он, когда сгустились сумерки. Он лежал всё на том же диване, разутый и накрытый пледом, рядом на полу стоял стакан с недопитой граппой, в ногах сидела Габриэла и тоже спала. Он пошевелился, она проснулась и посмотрела на него.
– Обед остыл, – улыбнулась ему Габриэла. – Может, поедим, наконец?
Иван так проголодался, что готов был съесть ведро сухого корма для котов. Он рывком поднялся с дивана и сказал:
– Вы что же, из-за меня всё ещё не пообедали?
– Папа сказал, что у него нет аппетита и пошёл играть в теннис. Ты умеешь играть в теннис, милый?
– Нет. Впрочем, я никогда не пытался.
– Пойдем, попробуешь. У нас есть минут пятнадцать – пока всё накроют заново.
Они обошли дом. С обратной стороны, между стеной дома и скалой, был оборудован неплохой теннисный корт. Два прожектора по бокам давали достаточно света для игры. По корту взад-вперед носился потный сеньор Ореза и махал ракеткой, безуспешно пытаясь угодить по мячикам, которыми с противоположного края корта его обстреливала замысловатая пушка.
– Эй, кто пришел! – воскликнул он. – Выспался, бедолага? Бери ракетку и вставай. Я тебя сейчас разделаю под орех.
– Какие правила в этой игре? – спросил Иван, выходя на корт. – Такие же, как в пинг-понге?
– Да, только подавать надо по диагонали, вон в ту маленькую зону.
– Система счёта?
– Давай по-волейбольному, до десяти. С потерей подачи. Большой гейм мы сыграть не успеем.
Через двадцать минут смущённый Иван обыграл удивлённого папашу со счётом 10:2, и они пошли в душ и за стол.
– Ловко, – сказал Ореза. – А говоришь, никогда не играл.
– Дело не хитрое, – ответил Иван. – Лупи себе по мячику, да следи, чтобы он упал в нужное место.
– Завтра же перехожу на граппу.
– Пьянство вредно для физической формы, – сказал Иван.
– Что ты говоришь!.. – ужаснулся папа. – Ладно. Скажи-ка, сюда, в Акапулько, ты действительно приехал просто отдыхать, или есть ещё какое-нибудь дело?..
– От вас шила в мешке не утаишь. Конечно, есть.
– Ну так! – воскликнул польщённый папаша. – Значит, не только отдыхать?
– Не только. Надоело мне в Монтеррее. Очень уж урбанизированный город… Без души… Трудно воткнуться куда-нибудь, а воткнёшься – из всех степеней свободы только одна: будь винтиком в машине, делай что разрешат.
– А что ты умеешь делать?
– Лучше спросите, что я хочу.
– Ну, допустим, хочешь ты кусок хлеба с маслом и чтобы не очень напрягаться, его добывая. Как все хотят.
Если я ему скажу, что деньги для меня – не главное, подумал Иван, он, пожалуй что, заподозрит во мне русского шпиона…
– Да, сеньор Ореза, – ответил Иван. – Вы, как всегда, правы. С толстущим слоем масла. И желательно попробовать разные пути для осуществления этой великой маньянской мечты.
– Но ведь ты ничего не знаешь, ничего не умеешь…
– Я полчаса назад не умел играть в теннис…
Эта реплика заставила Орезу, растиравшего полотенцем свои неплохо сохранившиеся телеса, сесть на лавку. Секунду-другую он осмысливал услышанное, потом громко расхохотался.
