А потом настал тот ноябрьский день, когда он вернулся настолько потрясенным, что меня попросту испугал его вид. Бруно больше не улыбался. Он даже в глаза мне смотреть не хотел. Я схватила его за руку и спросила жестами: «Что случилось?» Только тогда он поднял взгляд – настолько горестный! «Она пропала, – сказал Бруно тихо. – Ее больше нет. Авзентинии больше нет. Темная эпоха поглотила ее».
Я была глубоко потрясена, что наверняка отразилось на моем лице. Бруно попытался мне объяснить. «Идя сегодня к каменному мосту, – сказал он, – я встретил Панталеона, племянника святого отца. Нам оказалось по пути: он тоже шел в Авзентинию. Мы и пошли вместе, болтая по дороге. Но, поднявшись на холм перед мостом, – Бруно сглотнул, – мы увидели, что все тропы в Авзентинию исчезли неизвестно куда. Пропали даже холмы! Непосредственно за мостом начинались поляны черного мха. Там даже успели прорасти молоденькие шипоносцы. Я сразу узнал их, потому что прежде бывал на окраинах Темной эпохи. И вот теперь, стоя на безопасном расстоянии, я наблюдал весьма знакомый пейзаж. Никакого сомнения: Темная эпоха непостижимым образом расширилась, вобрав и Авзентинию, и холмы.
Чуть позже Панталеон сумел разглядеть желтые пригорки в отдалении. Он указал мне рукой, и я тоже их увидел. Частицы Авзентинии все-таки уцелели, став янтарными островами в черном разливе. Пока я смотрел, произошло нечто такое, чему отказывались верить глаза. Облик эпох опять изменился. Не очень далеко от нас один авзентинийский холм расширил свои пределы, оттеснив черноту леса. Почти тотчас последовало еще одно потрясение: за каменным мостом возникли участки знакомой пожелтевшей травы. Мы с Панталеоном стояли и смотрели, не в силах выговорить ни слова. Я тщетно пытался понять, что же происходит. Но ты же знаешь Панталеона. Поддавшись внезапному порыву, он побежал вперед – поближе взглянуть на то, что там творилось. Я хотел его отозвать, но он меня не послушал».
И Бруно утер лоб.
«Если бы я только сумел его остановить!..
Панталеон пересек мост и перебежал по траве к самому краю черного мха. Тут я услышал шум ветра, похожий на предвестие бури… Панталеон протянул руку – потрогать черный мох. Помню изумление у него на лице. И в это время у него за спиной словно порыв ветра пронесся по ветвям шипоносцев. Панталеон вскочил на ноги… слишком поздно! Ветер заставил меня заслонить руками лицо, когда же я посмотрел снова – за мостом все снова стало черно, тьма поглотила желтый слабенький огонек. Панталеона же нигде не было видно!»
Бруно поднял на меня взгляд, полный ужаса.
«Однако я продолжал слышать его голос. Он отчаянно кричал, убегая меж шипоносцев. А потом… потом все стихло».
Мы с Бруно долго сидели молча, словно не одна я утратила дар речи. Затем он вздохнул.
«Не могу в толк взять, что же это было. – И поднялся на ноги. – Как бы то ни было, я обязан рассказать святому отцу, что сталось с его племянником. Возможно, какой-нибудь смельчак отправится туда и найдет его, если он еще жив».
Я кивнула. Посетить священника было вправду необходимо. Однако после ухода Бруно я почувствовала странную, нарастающую тоску, а потом – форменный ужас, от которого судорога сводила живот. История, рассказанная моим другом, потрясла и напугала меня сама по себе, но появилось и ощущение другой, гораздо более близкой опасности; какого рода – я понять не могла. Нужно было немедленно что-то делать, но что?.. В итоге я побежала в деревню, к дому священника, где должен был находиться Бруно.
Возле стен Муртии я встретила бродячего торговца, что приходит в Муртию из Гранады. Это старик, сгорбленный, иссушенный, как наши холмы; тем не менее раз в две недели он одолевает дорогу. Он о чем-то спорил с одним из деревенских, и разговор шел на повышенных тонах. Рассерженный покупатель внезапно выхватил меч и яростными ударами принялся крушить тележку торговца. Представьте, я вздохнула с облегчением: он все-таки рубил тележку, а не самого старика. Чуть позже мой разум уловил, что именно предстало моему взгляду… Повозка! Погибшая повозка! Строчка с карты! «А погибнет повозка, на козлиную голову путь продолжай…» Не теряя времени, я последовала указанию карты.
– Но козлиная голова?.. – спросил Бронсон. – Что имелось в виду?
– Наш шериф, – ответила Розмари. – Альвар Кабеза де Кабра. Это его фамилия так переводится, – пояснила она моему мужу. – Я сразу побежала на деревенскую плазу, где пребывал обычно шериф.
Я увидела моего дорогого Бруно уже связанным: он в полном недоумении смотрел на шерифа и святого отца. Подбежав к нему, я стала дергать веревки.
«Взять ее! – распорядился священник. – Без сомнения, маленькая ведьма помогала ему!»
Шериф был много больше и сильнее меня. Он схватил меня и заломил руки прежде, чем я успела повернуться к нему.
«Это ты чужеземного брухо всяким фокусам обучила? – обратился ко мне жестокий священник. – Это ты подучила его Темную эпоху на нас напустить? Да еще моего племянника прямо в пасть ей отправить?»
И вот тут дар речи вернулся ко мне так внезапно, словно я вовсе никогда его не теряла.
«Нет! – крикнула я. – Никакой он не колдун! Он пытался помочь Панталеону! Вы должны верить ему!»
Священник с отвращением глядел на меня…
«Я смотрю, он и голос тебе вернул колдовством! – прошипел он зловеще. – Вы, значит, сделку с ним заключили? Его душу в обмен на твой жалкий голосок? Я сам прослежу, чтобы вы оба сполна заплатили за это».
Розмари умолкла.
– Не могу говорить о том, что было дальше, – тихо произнесла она погодя.
– Пожалуйста, – взмолилась я, хотя у меня самой глаза уже были на мокром месте. – Прости, если это причиняет тебе боль, но мы должны знать, что с ним сталось!
– Они бросили нас обоих в тюрьму, – с видимым усилием продолжала Розмари. – Со временем деревенские убедились, что рассказ Бруно был совершенно правдив. Темная эпоха поглотила Авзентинию. Каменный мостик стал ее пограничьем. И никто так и не посмел отправиться искать Панталеона. Бруно же начал терять надежду: он думал, их ничто не заставит прислушаться к доводам разума. Уж священника – наверняка.
Даже ничего мне не сказав, он решил сознаться во всем, что ему вменяли. Он так и не понял, почему стала разрастаться Темная эпоха, но придумал себе сделку с Нечистым: он-де отправил Панталеона в Темную эпоху в обмен на мой голос. Он уверил их в моей невиновности.
Тогда они меня выпустили, и я отослала письмо, приведшее сюда вас… Неделей позже ему вынесли приговор. Самый жестокий из всех возможных. Ему предначертали пересечь каменный мост, чтобы судьба несчастного Панталеона постигла и его самого…
Мы с Бронсоном ахнули.
Розмари закрыла руками лицо:
– Они только потом выяснили, что бывает, если сунуться в Темную эпоху…
– О чем ты? – спросила я ее…
На этом я вынуждена прервать свои записи. Время на исходе. Нужно доверить бумаге самые последние мысли в надежде, что кто-нибудь – быть может, шериф, обходившийся с нами человечнее, чем я отваживалась рассчитывать? – сбережет эти страницы. Я же больше ничего не смогу записать в своем дневнике.
Нас осудили за колдовство. За то, что посредством темных искусств оградили себя от болезни. В полдень нас отведут на каменный мост. Если нам как-нибудь удастся избегнуть опасностей Темной эпохи, мы последуем затерянным вешкам и доберемся до Авзентинии: похоже, это единственный способ спастись. Быть может, утраченный путь еще существует где-то там, под покровами тьмы!
Тяжко в том сознаваться, но увы: по мере приближения рокового часа мне становится страшно.
Я смотрю на своего мужа: он сидит напротив меня. Он так же хорош собой, как в тот день, когда мы встретились. Его лицо в пыли, добрые глаза туманит печаль. Он улыбается, пытаясь подбодрить меня…
Что станется с нами? Выживем ли? И что будет означать выживание в подобном испытании? Я лишь гадаю, что поделывает сейчас наша София. Быть может, рисует, сидя за своим столиком? Гуляет с Шадраком у реки? Или спит, а личико у нее такое спокойное и чуточку удивленное…
Девочка моя, обещаю: мы найдем путь и вернемся к тебе!
Минна Тимс17 марта 1881 годаМуртия, Папские государства
26
Исцеление Златопрут
Жители Папских государств весьма расходятся во мнениях относительно истоков морового поветрия и способов его излечения. Некоторые полагают, что зараза была заслана к нам с юга, из эпохи Ранних фараонов. Другие же, в особенности склонные доверять объяснениям нигилизмийцев, считают болезнь проявлением глубинной печали невольных обитателей мира, ввергнутого Великим Разделением в весьма прискорбную ересь.
Фульгенцио Эспаррагоса. Полная и официальная история Папских государств30 июня 1892 года, 4 часа 11 минут
София зашаталась и стала падать навзничь. У нее как будто разом выдавило из легких весь воздух. Откуда-то из страшного далека доносились удары в дверь и громкий голос, звавший ее по имени. Эррол… София поняла, что так и не долетела до пола. Ее подхватили. Кто? Та странная женщина.
