Еще раньше я показал, что в основе регрессивного страстного стремления, которое Фрейд, как известно, рассматривал как «инфантильную фиксацию» или «желание инцеста», заключены особая ценность и особая необходимость. Это выражено, например, в мифах, когда именно самый сильный и лучший среди людей, т. е. герой, следует за регрессивным страстным стремлением и умышленно подвергает себя опасности быть проглоченным чудовищем материнского первозданного хаоса. Но он герой лишь потому, что не дает проглотить себя окончательно, а побеждает чудовище, и притом не один, а много раз. Только победа над коллективным психическим и выявляет истинную ценность – овладение сокровищем, непобедимым оружием, магическим талисманом или чем-то иным, что в мифе является наиболее желаемым. Поэтому тот, кто идентифицирует себя с коллективным психическим или, выражаясь языком мифа, дает себя проглотить чудовищу и таким образом растворяется в нем, хотя и находится возле сокровища, охраняемого драконом, но отнюдь не по своей воле и к своему собственному величайшему ущербу.
Пожалуй, никто из осознающих абсурдность такой идентификации не нашел бы в себе мужества возвести ее в принцип. Но самое опасное состоит здесь в том, что у очень многих или начисто отсутствует необходимый в подобных случаях юмор, или он отказывает как раз в этот момент: они одержимы пафосом, своего рода беременностью значением, что препятствует всякой эффективной самокритике. Я не хочу вообще отрицать, что встречаются подлинные пророки, но осторожности ради предпочел бы поначалу подвергнуть сомнению каждый отдельный случай, так как это дело слишком сомнительное – не задумываясь решиться раз и навсегда признать, что мы видим настоящего пророка. Любой подлинный пророк прежде всего энергично защищается от бессознательного навязывания этой роли. Поэтому там, где пророк появляется как по мановению руки, невольно начинаешь думать о потере психического равновесия.
Однако наряду с возможностью стать пророком существует еще и другое, более тонкое и, по всей видимости, легитимное удовольствие – стать учеником пророка. Для подавляющего большинства это прямо-таки идеальная техника. Ее преимущество – «odium dignitatis»[131], сверхчеловеческая ответственность пророка – превращается в гораздо более приятный «otium indignitatis»[132]. Ученик не представляет особого интереса; он скромно сидит у ног Учителя и гонит прочь свои собственные идеи. Умственная лень становится добродетелью, можно нежиться под солнцем полубожественного бытия. Ученик наслаждается архаизмом и инфантилизмом своих бессознательных фантазий без всяких издержек со своей стороны, так как вся ответственность лежит на Учителе. Через обожествление Учителя ученик якобы, не замечая этого, и сам растет в своем статусе, а кроме того, разве он не обладает великой истиной, хотя он и не открыл ее сам, но все же получил из собственных рук Учителя? Естественно, такие ученики постоянно объединяются, но не из любви, а из-за весьма понятной цели – создавая атмосферу коллективного согласия, находить без всяких усилий подтверждения своим собственныем убеждениям.
Кажется, что подобная идентификация с коллективным психическим значительно более достойна одобрения: кто-то другой имеет честь быть пророком, но вместе с этим несет и серьезную ответственность. Что касается Ученика, то хотя он всего лишь ученик, но вместе с этим и совместный хранитель великого сокровища, которое добыл Учитель. Достоинство и бремя такой службы ощущается в полной мере, и ученик почитает высочайшим долгом и нравственной необходимостью поносить всех инакомыслящих, вербовать прозелитов и вообще нести человечеству свет – точь-в-точь как если бы он сам был пророком. И эти люди, незаметно крадущиеся под маской внешне скромной персоны, как раз и есть те самые, которые, «раздувшись» через идентификацию с коллективным психическим, внезапно появляются на мировой арене. Как пророк является изначальным образом коллективного психического, так и Ученик пророка репрезентирует изначальный образ.
В обоих случаях причиной инфляции является коллективное бессознательное, и независимости индивида наносится вред. Но поскольку не всякая индивидуальность способна быть самостоятельной и независимой, то ученическая фантазия – быть может, самое лучшее, что они могут осуществить. Тогда наслаждение от сопутствующей этому инфляции – уже некая компенсация за утрату духовной свободы. Но нельзя недооценивать и тот факт, что жизнь настоящего или воображаемого пророка полна страданий, скорби, разочарований и лишений, так что сонм поющих осанну учеников обладает ценностью компенсации. Все это по-человечески настолько понятно, что было бы удивительно, если бы оно имело хоть какое-то другое предназначение.
Часть вторая
Индивидуация
I. Функция бессознательного
За пределами тех альтернативных стадий, с которыми мы имели дело в предшествующей главе, существует некое место назначения, некая возможная цель. Этим местом назначения, этой целью является путь индивидуации. Индивидуация означает становление единственного гомогенного бытия, и в той степени, в какой «индивидуальность» заключает в себе нашу глубочайшую, предельную и ни с чем несравнимую уникальность, она подразумевает также и становление собственной самости. Поэтому «индивидуацию» можно было бы перевести и как «становление личности» или как «самореализацию».
Возможности развития, обсуждавшиеся в предыдущих главах, есть, по сути, отчуждение самости, способ лишения ее самостоятельности в пользу внешней роли или воображаемого значения. В первом случае самость уходит на задний план и уступает место социальному признанию, в последнем – аутосуггестивному значению изначального образа. В обоих случаях берет верх коллективное. Самолишение в пользу коллективного соответствует социальному идеалу; оно даже считается социальным долгом и добродетелью, хотя может использоваться и в целях самососредоточения. Эгоистов называют «самолюбивыми», что, естественно, не имеет ничего общего с тем значением понятия «самость», в каком я его здесь употребляю. С другой стороны, самореализация есть нечто совершенно иное, нежели самолишение. Подобное недопонимание широко распространено из-за недостаточно четкого различения индивидуализма и индивидуации. Индивидуализм означает сознательное подчеркивание, выделение и возвышение предполагаемого своеобразия в противовес коллективным соображениям и обязательствам. Индивидуация же означает как раз более совершенное и более полное осуществление коллективных свойств и качеств человеком, так как адекватный учет своеобразия индивида ведет к лучшему социальному достижению, нежели в случае, когда своеобразием пренебрегают или когда его подавляют. Специфику характера и склад ума индивида не следует понимать как странность его сути или как составляющие его бытия, скорее имеет смысл относиться к ним как к уникальной комбинации или различию в степени развития функций и способностей, которые сами по себе универсальны. Каждое человеческое лицо имеет нос, два глаза и т. д., но эти сами по себе универсальные черты изменчивы, и эта вариабельность делает возможным индивидуальное своеобразие. Поэтому индивидуация может означать только процесс психологического развития, в котором осуществляются заложенные изначально индивидуальные качества; другими словами, это процесс, с помощью которого человек становится тем конкретным, уникальным существом, каким он фактически и является. Вместе с тем он не делается «самолюбивым» в обыденном смысле слова, а просто реализует и своеобразие своей натуры, а это, как уже сказано, принципиально отлично от эгоизма или индивидуализма.
Далее, в той степени, в какой человеческий индивид как живое единство состоит из чисто универсальных факторов, он всецело коллективен и потому ни в каком смысле не противостоит коллективности. Следовательно, индивидуалистическое подчеркивание собственного своеобразия противоречит этому основному свойству живого существа. Индивидуация же, со своей стороны, нацелена на живое взаимодействие всех факторов. Но поскольку универсальные факторы всегда появляются в индивидуальной форме, то их полное рассмотрение приводит к индивидуальному результату, не превзойденному ничем иным, и менее всего индивидуализмом.
Цель индивидуации тем самым сводится, с одной стороны, к тому, чтобы избавить самость от ложных покровов персоны, а с другой – к высвобождению от суггестивной власти архаических образов. Из всего высказанного в предшествующих главах должно быть достаточно ясно, что же означает персона с точки зрения психологии. Но когда мы обращаемся к другой стороне, а именно к влиянию коллективного бессознательного, то обнаруживаем, что здесь мы оказываемся в темном внутреннем мире, понять который гораздо труднее, чем психологию персоны, которая доступна каждому. Любому известно, что подразумевается под «принятием официального вида» или что значит «играть социальную роль». Манипулируя персоной, человек пытается предстать в том или ином качестве или же он прячется под маской, в других случаях он может использовать определенную персону в качестве препятствия. Так что проблема персоны не должна представлять большой трудности для понимания.
