Здесь, как и в Бранденбурге, дело было прервано Семилетней войной. Эта упорная война, покрывшая Фридриха такою славою, и велась главным образом из-за Силезии, в утрате которой не могла утешиться венгерская королева. Мария-Терезия, как известно, до того любила Силезию, что не могла без слез видеть силезца! Фридрих тоже любил эту провинцию, но у него это была не сантиментальная привязанность, а страсть скупца, который добыл себе бесценное сокровище и одно время дрожал перед тем, как бы его не вырвали у него из рук. Лишь только опасность миновала, он снова принялся за работу. Являясь наградой победителю, Силезия явилась и главным театром войны, — иначе говоря, ее после войны нельзя было узнать. Против такого сильного расстройства Фридрих счел необходимым прибегнуть и к сильным лекарствам. Он сам отправился навестить это, по его собственному выражению, «рожденное им в болезни чадо».
Ничто не могло ускользнуть от этого широкого и в то же время пронзительно-ясного королевского взгляда, стремившегося всюду проникнуть и наделенного от природы даром все схватывать. Король, так сказать, чутьем узнавал качество земель с верностью, которая сделала бы честь самому опытному сельскому хозяину. Его переписку с силезским губернатором можно принять за переписку помещика с своим управляющими «Посмотрите, пишет он как-то, нельзя ли предпринять где-нибудь крупных работ, которые дали бы хороший доход, как, например, осушку болот… Я почти уверен, что дело найдется, напр., в Оппелене и его окрестностях». — «Тут нечего взять, отвечает губернатор: почва — торф, с нее не прокормиться ни одному поселенцу». — «Не упускайте же этого однако из вида, возражает король, и держите в запасе необходимую сумму денег». На следующий год новый нагоняй губернатору, новые жалобы последнего на плохую почву. «Да потрудитесь же наконец, пишет король, тщательно исследовать почву, вместо того, чтобы говорить так зря, и пригласите себе на помощь знающих людей». Оказалось, что Фридрих был прав: дело кончилось тем, что громадные пространства новых земель в Силезии пошли в обработку. Но Фридриху мало было заселить одни коронные земли: он хотел, чтобы и помещики заводили новые деревни в своих обширных, плохо возделывавшихся владениях. Чтобы одолеть всякое сопротивление, он принялся сам за пропаганду своих идей. Он вкладывал в нее много страсти и охотно воображал, что все с ним соглашаются. Довольно было малейшего намека на сочувствие, и он верил или притворялся, будто верит, что мнение его торжествует. Однажды в Козеле он стал убеждать графа Посадовского в необходимости отдать поселенцам силезские леса под расчистку. Граф, заведомый противник этого проекта, хранил благоразумное молчание, изредка прерывая его, чисто из вежливости и почтительности, робкими «да». Но Фридриху больше ничего не было нужно; несколько дней спустя, принявшись убеждать другого собеседника, он сказал ему, что вел недавно интересную беседу с Посадовским, который теперь безусловно перешел на его сторону. Когда это было передано Посадовскому, то он очень испугался, зная наперед, что такой комплимент не пройдет ему даром. И, действительно, недолго пришлось ему ждать, как он получил официальное приглашение «представить доклад о своих дальнейших проектах колонизации».
Кто хотело угодить королю, тот строил на своей земле деревню. «Я не могу более служить моему королю солдатом, пишет один старый дворянин, выходя в отставку; но я хочу, как вассал, доказать ему свое усердие, ибо его воля будет для меня до самой гробовой доски священнейшим из законов»; и он основывает колонию. Призвать переселенцев было для съемщика коронных земель лучшим средством добиться возобновление выгодного контракта, и кому приходилось платить казне крупный штраф, тот мог от него избавиться теме же путем.
Являлось у кого-нибудь честолюбивое желание украсить свое имя громким титулом и превратиться из простого смертного в «Господина Тайного Советника» — Фридрих говорил ему:
«Постройте деревню». Наконец, когда почва в обществе была хорошо подготовлена, он издал знаменитый в летописях Силезии указ под названием: высочайшая декларация, в силу которой должны быть построены новые деревни в удобных местах, при широкой помощи наличными деньгами, которую Его Величество всемилостивейше соизволил оказать землевладельцам».
«Такова наша Всемилостивейшая воля, что каждый из наших верных вассалов должен построить одну или несколько деревень на своей земле, если только он в состоянии это сделать». Так начинается указ, а чтобы судить самому, «в состоянии» ли верные вассалы ему повиноваться, король требовало справок о размерах и положении лесов, которые могли быть расчищены только колонистами, о встречающихся там полянах, о болотах, которые можно осушить посредством канав, о прудах, о полях, остающихся без обработки вследствие отдаленности от хуторов. Он установлял наименьший размер надела, который должны были отводить новым деревням землевладельцы, желавшие получить от казны ссуду, давал план домов и указывал материал для стройки. Он определял долю государства в издержках на обзаведение, объявлял всех колонистов лично свободными, приказывал позаботиться «о школьном обучении, которое так необходимо», и иметь особое помещение для «хороших школьных учителей» и, наконец, требовал немедленно приняться за дело, чтобы в следующем году было готово уже «порядочное число деревень». Указ произвел чудеса. Местные управления так принялись за его противников, что те принуждены были сдаться. Король со своей стороны не жалел ни денег, ни милостей. По нескольку раз в год ему присылались отчеты об основании новых поселений; он хвалил, поздравлял, но вместе с тем напоминал, что этого еще недостаточно. К концу своего царствования он с гордостью увидал, что благодаря ему его провинция Силезия приобрела 60 000 новых обитателей.
Не меньшую заботливость проявлял он и к Западной Пруссии. Как известно, эта область вместе с епископством Эрмландским и округом Нетце выпала на долю Фридриха при первом разделе Польши. Когда наступила минута осуществления этой давней его мечты, Фридрих был уже в полной готовности: без шума занял он эти земли, и дерзкий захват не стоил ни капли крови. Тридцать лет пронеслось над головою Фридриха с тех пор, как он добыл себе Силезию, но его пыл и неустрашимость перед труднейшими предприятиями остались все те же. Он сам поехал осмотреть этот перепавший ему «кусочек анархии», как он цинически выражается. Нельзя не признать, что он нашел его действительно в ужасном положении. Страна находится в полном запустении, говорить официальный доклад об округе Нетце; скот плохой и выродившийся, земледельческие орудия самые первобытные: тут не знают даже железного плуга; поля выпаханы, заросли сорными травами и покрыты камнями; луга заболотились, леса вырублены. Крепости и большая часть деревень и городов в развалинах. Дома таковы, что не поверишь, как там могли жить люди: это жалкие лачуги из грязи и соломы, выстроенный на первобытный лад первобытными средствами. Бесконечные войны, пожары, повальные болезни и отвратительное управление разорили этот край и убили в нем всякую охоту к труду. Крестьянское сословие загублено в конец; городского совсем нет. Болота и заросли занимают места, на которых прежде (в эпоху Тевтонского ордена), если судить по немецким кладбищам, жило большое население. Мрачные краски этой картины не преувеличены; несомненно, что по крайней мере четвертая часть земель этой провинции оставалась необработанной, и что города ее не стоили иных деревень: в Бромберге, где теперь 30 000 жителей, тогда их едва набиралось 800.
Чтобы поднять этот жалкий край, Фридрих сразу пустил в ход все средства, как материальные, так и моральные: отмену крепостного права, провозглашение равенства всех перед законом, дарование свободы совести, учреждение школ и вместе с тем денежную помощь городам, беспроцентные ссуды захудалым дворянам-помещикам, разведение дессауских лошадей и испанских коз, наконец, даровую раздачу семян. Вся страна была разделена на небольшие участки, в каждом из которых был свой начальник, свой суд, своя почта, своя медицинская организация; не было города, где хотя бы один квартал не поднялся из развалин; везде работали плуг и кирка, везде шли постройки. Год спустя Фридрих пишет Вольтеру: «Я уничтожил рабство, я отменил варварские законы и поставил на их место разумные; я открыл канал, который соединяет Вислу, Нетце, Варту, Одер и Эльбу; я отстроил города, лежавшие в развалинах со времени чумы 1704 г.; я осушил 20 000 кв. миль болот; я завел в стране полицию, о которой там не знали даже по слухам». Канал, о котором идет здесь речь, был выстроен с невероятной быстротой: он был окончен в 16 месяцев, благодаря тому, что 6 000 рабочих трудились над ним день и ночь и что Фридрих не пожалел на него 740 000 талеров. Летом 1773 г. Фридрих мог уже с радостью смотреть, как нагруженные на Одер корабли спускались по Висле. В то же время он делал громадные затраты для защиты страны от бича периодических наводнений. А колонисты уже стекались сюда со всех сторон. Провинциальная палата получила самые точные наставление. «Quod bene notandum, написано на полях одного приказа, все это должно быть выполнено буквально, или горе палате! Мои приказы должны исполняться точь в точь и немедленно». Они так и исполнялись. Было бы утомительно перечислять, что сделано было для каждого города. Возьмем для примера один Кульм. Когда этот несчастный город достался пруссакам, в нем были еще целы старые стены и старые церкви, но от многих домов остались только зиявшие по сторонам улиц погреба, где ютилась несчастная беднота. Из 40 домов на Рыночной площади в 28 не было ни окон, ни крыш. Фридрих стал сыпать деньгами: он дал 2 635 тал. на мостовые, 36 884 на 15 промышленных заведений, 5 106 на поправку домов, 3839 на общественные здание, 80 343 на частные постройки, 11 749 на церковь и школу, 73 223 на обзаведение новых поселенцев, башмачников, портных, садовников, каменщиков, плотников, суконщиков, купцов и т. д. Когда весь этот люд устроился и все эти здания были воздвигнуты, Фридрих мог с гордостью сказать, что выстроил новый город. И когда та же работа была завершена во всей стран, он мог с гордостью сказать, что создал новую провинцию.
