— Нашу любовь? Милое, кроткое дитя, глаза матери зорки, и тайна вашего сердца уже давно угадана; если же вам ничего не было сказано до сих пор, то это доказывает только одобрение с ее стороны.
— Боже мой! Возможно ли?..
— Будем уповать, донья Флора, на беспредельную благость Божию; да и сердце матери, как вы знаете, — неисчерпаемый источник доброты и геройского самоотвержения.
— О! Дон Фернандо, как хорошо я знаю это! — глаза девушки наполнились слезами. — Моя добрая, нежная мать!
Она улыбнулась.
— Вы правы, дон Фернандо, надо надеяться.
Донья Флора грациозно махнула ему рукой и выпорхнула в дверь, точно птичка.
— Милое, кроткое существо! — прошептал Лоран, оставшись один. — Я люблю ее так, что готов всем пожертвовать для нее… даже своей местью! — заключил он глухим голосом.
Он вышел и в глубокой задумчивости направился в ту комнату, где его ждали Мигель Баск и Шелковинка.
ГЛАВА XIV. Как дон Фернандо возвратился на асиенду дель-Райо
Тотчас после взятия Чагреса, когда благодаря решительным мерам, принятым руководителями экспедиции, в городе водворилась сравнительная тишина, Прекрасный Лоран выехал из форта с целью отыскать своего брата-матроса Монбара. Мы не случайно употребили выражение «сравнительная тишина», потому что лишь оно одно приблизительно передает нашу мысль.
Правда, сражение прекратилось, но отдельные стычки, не менее ожесточенные, все еще продолжались в темноте между жителями, которые потеряли голову от ужаса, и рассвирепевшими от оказанного им решительного отпора флибустьерами, по большей части пьяными, так как первой их заботой по прекращении боя было напиться, и в состоянии опьянения они, точно лютые звери, совершали неслыханные злодейства, сопровождая их просто-таки нечеловеческими криками.
Город был предан огню и мечу, дома рушились, объятые пламенем, женщин и детей, успевших укрыться в церквах и монастырях, насильно вытаскивали оттуда разъяренные победители и под предлогом заставить несчастных сознаться, где они скрыли свои драгоценности, подвергали их ужасным пыткам.
Со всех сторон раздавались вопли, предсмертные хрипы, стоны и мольбы при звуках выстрелов, треске рушащихся горящих зданий, хохоте и веселых песнях флибустьеров, которые, выкатив на городские улицы и площади бочки с вином и водкой, пьянствовали и плясали вокруг, заставляя под страхом смерти свои несчастные жертвы пить и плясать вместе с ними.
По мере того как отыскивали золото, серебро, дорогие ткани и драгоценности, все это без разбора складывалось в кучу, так что вскоре целые груды награбленного добра лежали на площади Пласа-Майор, куда каждый обязан был нести свою добычу.
При этих несметных богатствах даже не выставили караула — это было лишним. Флибустьеры свято соблюдали между собой честность и добросовестность, доведенные до крайней степени; никто не решился бы оставить себе хоть один пиастр до дележа добычи.
К Моргану, Монбару и другим предводителям Береговых братьев приводили самых богатых жителей города, из которых можно было надеяться выжать хороший выкуп; несчастных толпами запирали в зловонные темницы.
Тем не менее от них нелегко было добиться сведений о величине их состояния. По большей части приходилось прибегать к крайним средствам, то есть жечь им ноги, сдавливать большие пальцы или виски или, наконец, вздергивать на дыбу, к величайшему наслаждению зрителей, которые держались за бока от криков отчаяния и невыносимой боли, исторгаемых из груди злосчастных жертв.
Предводители флибустьерских полчищ оставались невозмутимо бесстрастными и к крикам, и к отрицаниям страдальцев, которых пытали; они вели дело хладнокровно и методично, с равнодушием торговцев, просчитывающих в уме выгоды от сделки.
Все эти действия флибустьеры называли правильно организованным грабежом — грабежом, наводящим ужас, от которого целый город издавал предсмертные стоны и перед коим бледнели все неистовства, совершенные самыми свирепыми шайками разбойников в средние века. Грозное судилище заседало в ратуше под председательством Монбара, Моргана, Польтэ и еще пяти или шести человек.
Губернатор, находящийся под стражей двух флибустьеров, должен был каждый раз при появлении нового лица называть его по имени и определять состояние — к чему, разумеется, его вынуждали только жестокими муками, которым он подвергался от своих палачей при малейшем колебании.
Страх смерти так силен в сердце человека, даже самого храброго, особенно когда она представляется в образе, наводящем ужас, что бедняга волей-неволей покорялся требованиям победителей.
Лоран отыскал посреди этой страшной бойни Монбара. Грозный истребитель испанцев, как всегда холодный и невозмутимый, тихим и ясным голосом отдавал приказания или подвергнуть пленника пытке, или вести его в тюрьму.
Факелы, воткнутые в железные стенные подсвечники, и зажженные восковые свечи на столе, за которым сидели самозваные судьи, освещали залу судилища красноватыми отблесками и придавали ей вид еще более страшный и фантастический.
Как только Монбар заметил Лорана, он протянул ему руку.
— А! Дружище, и ты тут? Что привело тебя сюда?
— Во-первых, любезный друг, я хочу поздравить тебя с блистательной победой.
— Ну, старина, уж мою-то блистательную победу, — улыбаясь, возразил Монбар, — не лучше ли назвать нашей? Кому же мы обязаны победой, если не тебе, насколько мне известно? Что вы скажете на это, братья?
— По правде говоря, Лоран, — заметил Польтэ, — нам без тебя пришлось бы несладко.
— Черта лысого! Да что это еще за крик? — внезапно рассвирепел Морган. — Ничего не слыхать. Заткните глотку этому крикуну!
Крикуном оказался несчастный горожанин, которому под предлогом, будто бы он ложно выдает себя за бедняка, сжимали виски с таким рвением, что его череп готов был треснуть.
— Постой! — вскричал Монбар.
Он вынул из-за пояса пистолет, прицелился в беднягу и убил его наповал.
— Вот и все дела, — сказал он.
После этого он снова обратился к Лорану, который смотрел на все с таким видом, будто эта процедура приелась ему донельзя.
— Ну-ка, дружище, — тихо сказал Монбар, — ведь ты не без цели пришел сюда? Что тебе надо?
— Переговорить с тобой.
— Сейчас?
— Да, сейчас.
— Значит, дело спешное?
— И даже очень.
— Хорошо, погоди минуту. Монбар встал и обратился к Польтэ:
— Займи пока мое место, а мне надо переговорить с Лораном. Но смотри, брат, будь построже, ты иногда проявляешь излишнюю слабость и мягкотелость, клянусь честью!
