Когда человек покупает дом или переезжает в другую страну, он собирает сведения относительно того, что ждет его в путешествии и на новом месте. Он может покупать книги, расспрашивать тех, кто уже был там и совершал подобные переезды. Но мне не у кого спрашивать. Я совсем один».
Пленник
Тем не менее комиссия опасалась сразу же перевозить короля в приготовленный для него замок Берг, так как до сих пор не прибыл курьер с манифестом об устранении короля от престола. А одного разъяснения полномочий комиссии было явно недостаточно. Из–за чего их действия можно было расценивать как не имеющие под собой юридической силы.
Уже в Хохеншвангау король получил телеграмму от Бисмарка, предлагающего ему выступить в палате депутатов с заявлением о заговоре и государственной измене.
Находившаяся в этот момент на Штарнбергском озере Елизавета Австрийская рассылала телеграммы во все королевские дома Европы, умоляя заступиться за несчастного баварского короля. Сама Елизавета со свойственной ей решимостью и смелостью была готова вступить в сражение с охранявшими Людвига жандармами и выкрасть его из унизительного заточения.
«…Решайтесь же, мой друг, – писала императрица Людвигу, – пока вы в Хохеншвангау, вам достаточно перебраться через горы, для того чтобы оказаться на свободе. Но, даже если ваши тюремщики не позволят вам этого, моя коляска будет ждать вас за Шванбергским озером у скалы Девы, откуда мы уедем в Австрию или Швейцарию. Решайтесь же, Людвиг, ваша жизнь принадлежит не только вам. Она достояние этого мира, часть самых главных его сокровищ!
Спасите себя, Король–Лебедь, божественный Лоэнгрин, или позвольте мне сделать это.
Преданная вам Елизавета».
Получив письмо императрицы, Людвиг долгое время ходил взад и вперед по залу Лоэнгрина. Эсклармонды не было рядом, как не было ни кого, с кем можно было посоветоваться или выработать план действий. С тоской он глядел в окно, в котором не возникало больше очертание входа, столь заметного в Нойшванштайне. Тревожные мысли посещали его одна за другой.
В какой–то момент Людвиг решил, что сопровождающие его всю жизнь рыцари Грааля теперь оставили его, как, по слухам, перед самой казнью оставили Жанну Д’Арк руководившие ею голоса. Он чувствовал себя потерянным, обманутым и забытым.
Вечером он принял в своем кабинете советника и придворного врача Муллера, который также умолял Его величество бежать.
Ах, наивные люди, куда мог бежать истерзанный, измученный король? Бежать от цели своей жизни? От самой возможности пройти, наконец, через врата в страну Грааль, где ждут его друзья и любимая женщина, где добро и благородство не подменяются сомнительными ценностями денег и положения в обществе?
Не зная, куда деваться от охватившей его тоски и отчаяния, Людвиг вызвал к себе камердинера Вебера и несколько часов беседовал с ним, пытаясь при этом решить, что делать. После Вебера король пожелал встретиться с ненавистным Майром, надеясь получить из его уст оценку ситуации в том виде, как видели ее иллюминаты.
Все сходилось к тому, что не оставалось ничего лучшего, чем бежать. Бежать, пока его не напичкали лекарствами до такой степени, что он уже не сможет принадлежать себе, быть собой…
Меж тем в Хохеншвангау прибыл долгожданный курьер с документами о законности деятельности комиссии и манифестом. С этого момента все, кто так или иначе поддерживал короля, могли быть обвинены в государственной измене. Положение же самого Людвига сделалось исключительно шатким, тем не менее он не терял голову, ожидая, что в любой момент либо раскроются врата, либо на дороге к замку появится Эсклармонда во главе с призрачными рыцарями Грааля или преданными своему королю и магистру рыцари ордена Святого Георгия.
Но Эсклармонда не давала о себе знать, и никто не приезжал. Умирая от неизвестности, Людвиг решил сам отправиться к ней и велел закладывать экипаж, но ему было в этом решительно отказано. Так король понял, что уже находится в плену.
В полночь, когда Людвиг по своему обыкновению бродил по замку, к нему навстречу вышел в стоптанных тапочках и роскошном восточном халате профессор фон Гудден, предложивший королю снотворное.
Обескураженный такими нарушениями придворного этикета и правил, заведенных в Хохеншвангау, Людвиг вернулся в свой кабинет, где упал на колени перед недавно приобретенной картиной с изображением Лоэнгрина и молился так около часа.
В два часа ночи в кабинет Людвига постучали, и он был удивлен, заметив на пороге двух незнакомых ему женщин. Уже несколько лет в Хохеншвангау и других королевских замках и дворцах не было женщин, эти же ко всему прочему были одеты в платья, приличествующие служанкам.
– Что вам угодно и кто вы такие? – удивленно произнес король, инстинктивно догадываясь, что неизвестные ему дамы прибыли в Хохеншвангау, для того чтобы помочь ему, и не в его интересах поднимать шум.
– Ваше величество, верные вам рыцари ордена Святого Георгия ждут вас. Мы принесли веревочную лестницу, наши люди напоят стражу, и вы сможете выбраться из замка. Вам помогут перебраться через горы с тем, чтобы вы могли бежать через Тироль, если будет такая необходимость, вас донесут на руках.
В доказательство своих слов старшая из дам предъявила королю веревочную лестницу. А вторая заверила его, что сумеет прикрыть его уход, встав в дверях и отражая атаки при помощи принесенных с собой пистолетов и, даже если это понадобится, шпаги.
Людвиг был растроган до глубины души, но тем не менее он был вынужден отказать дамам. Здесь, в Хохеншвангау, он во всяком случае имел возможность дождаться появления заветного прохода между мирами. В то время как эмиграция означала бы потерю самого шанса на спасение. Распрощавшись с отважными женщинами, король посетил замковую церковь, обошел все залы, прощаясь с картинами и кланяясь статуям точно старым друзьям.
На рассвете его перевезли в Берг.
Узник замка Берг
13 июня был праздник Святой Троицы, и Людвиг сообщил фон Гуддену, что хотел бы отправиться на торжественное богослужение, в чем ему снова было отказано. Людвиг попытался возразить профессору, что даже если его и считают сумасшедшим, пребывание в церкви должно повлиять на него умиротворяюще. На что фон Гудден ответил ему, что согласно теории Чарльза Дарвина и других ученых материалистов – бога нет, а значит, какой смысл тратить время на служение ему.
Вместо посещения церкви королю был предложен завтрак, который он не смог есть, так как девять часов утра для него было еще слишком рано. В одиннадцать доктор пригласил его на оздоровительную прогулку по парку. В провожатые были взяты два самых сильных из приставленных к королю санитаров, теперь неотлучно следовавших за ним.
Людвиг вел себя спокойно и вполне миролюбиво, он прекрасно знал Берг и теперь рассказывал доктору о том, как когда–то велел установить на крыше замка бассейн и сам изобрел машину, производившую волны. В доказательство правдивости своих слов король настоял на том, чтобы они обошли замок и поглядели на край бассейна, который был виден с одной из дорожек парка. Так как было ясно, что на крышу его не пустят.
Приятно удивленный спокойствием нового пациента, фон Гудден проговорил с ним целый час, устроившись на одной из скамеек парка, откуда было видно лебединое озеро. По сути, Людвиг нравился фон Гуддену, который любил интересных людей и оригинальные идеи. Что же касается плененного короля, то мало того, что Людвиг Виттельсбах обладал поистине энциклопедическими познаниями и ясной памятью, позволявшей ему сохранять мельчайшие детали и подробности, не прибегая к записным книжкам, по жизни Людвиг мало общался с людьми и теперь буквально изливал на врача потоки красноречия.
Причем король был настоящим эрудитом, то есть он не придерживался в разговорах какой–то одной темы, а мог поговорить о науке и искусстве, об истории и лингвистке. Он прекрасно знал литературу и держал в уме множество стихов. При этом король был столь милым и непосредственным, что фон Гудден невольно проникся к нему глубокой симпатией.
В этот час он открывал для себя Людвига с принципиально новой стороны. Оказалось, что король отнюдь не был человеконенавистником, который только и знает, что запираться в своем замке и общаться со слугами не иначе как через хитроумное устройство в двери.
Со слугами – шпионами, неустанно докладывающими о каждом твоем шаге, профессор разобрался бы куда как круче, нежели мягкий по своей природе и деликатный король. То же можно было сказать и о министрах, которые, улыбаясь в лицо, затем подстраивали каверзы.
Да случись такое не в просвещенном девятнадцатом веке, а хотя бы в семнадцатом, все участники заговоров болтались бы на виселицах, Людвиг же не мог даже выставить негодяев из своих личных покоев, не вызвав таким образом бурю негодований в свой адрес.
