– Я признаю за лучшее подчиниться судьбе, – тянул он время, поглядывая на окно, за которым уже угадывалась трепещущая окружность входа. – Мой дядя не мог бы устранить меня от правления, если бы мой народ не был на это согласен. Следовательно…
– Позвольте напомнить вам, Ваше величество, – профессор вежливо поклонился Людвигу, отчего тому сделалось не по себе. – Согласно конституции Баварии, король может вернуться к власти, если его неспособность руководить государством продолжится не дольше года. От себя лично могу заверить вас, что доктора и я лично приложим для этого все свои силы.
– Так же, как вы лечили моего брата?
При упоминании о кронпринце Оттоне фон Гудден побледнел. «Атропиновая группа, – крутилось у него в голове. – Ему сообщили обо всем этом его друзья из другого мира – инопланетяне, параллельщики или как их там называют господа писатели вроде Жюля Верна.
Фон Гудден взял себя в руки.
– Обещаю вам, что мы сделаем все возможное, и даже больше этого.
– Не понимаю, как вообще вы могли объявить меня сумасшедшим, если врачи давно не видели меня? И к чему нужно лечить человека, которого уже признали неизлечимым?
– «Неизлечимым»? Гм… с чего это вы взяли? – психиатр притворно поднял брови. Но Эсклармонда тут же вытащила из рукава свернутый в трубочку и перевязанный голубой лентой листок бумаги и, сделав книксен, передала его фон Гуддену. Это был тот самый акт, который доктор подписывал вместе с еще тремя психиатрами, перед тем как отправиться арестовывать короля.
«1. Его величество страдает резко развитой формой душевного расстройства, известной под именем paranoia, – прочел он первый пункт медицинского заключения.
2. Вследствие слишком большой давности и запущенности болезнь Его величества должно считать неизлечимой. Исходом болезни может быть только слабоумие.
3. Такая болезнь уничтожает свободу воли, и дальнейшее вмешательство короля в государственные дела будет только мешать управлению королевством. Это состояние душевной деятельности короля является пожизненным.
Gudden, Hagen, Grashey, Hubrech».
* * *
– Пожизненное ведь означает то же самое, что и неизлечимое? – закончил свою мысль король. Все время, пока фон Гудден читал прекрасно знакомое ему заключение, Людвиг неотрывно смотрел в окно. В какой–то момент он чуть было не поверил, что вход проявился полностью.
– Ваше величество, нам пора, – фон Гудден толкал его вон из зала. Вход снова исчез, не успев как следует оформиться, после чего вдруг снова появился, пульсируя и поблескивая по краям.
– Вы даже не догадываетесь, милейший профессор, насколько мне легко освободиться. Стоит только выпрыгнуть из этого окна, и всему позору конец, – в этот момент очертание входа исчезло, и король обреченно пошел вслед за командиром жандармов.
Эсклармонда осталась в Нойшванштайне.
Плен в Хохеншвангау
Людвиг был перевезен в Хохеншвангау, где, по мнению фон Гуддена, его было проще контролировать. Там король, желая протянуть время, предложил психиатру осмотреть и освидетельствовать его на предмет душевных расстройств и вменяемости. Но ему в этом было отказано. Для заключения короля под стражу оказалось довольно и присланного из Мюнхена разъяснения.
В ожидании неизбежного Людвиг пользовался последними дарованными ему крохами свободы, гуляя по парку и поджидая вестей от Эсклармонды или преданных ей рыцарей.
Король сидел на берегу, наблюдая за тем, как его ручной лебедь чистит перышки.
Воды озера были гладкими, и лишь движения прекрасной птицы время от времени тревожили ее безмятежную, зеркальную поверхность.
Секретарь Людвига Пфистермайстер подошел к королю, остановившись в шаге от него почтительно сняв шляпу.
Какое–то время оба молчали, наконец, Людвиг, не поворачиваясь к секретарю, указал на место рядом с собой.
Пфистермайстер приблизился, на ходу стаскивая с себя дорогой по моде узкий сюртук, который он тут же разложил прямо на земле, сев на него.
Король был одет в бриджи для верховой езды и жокейскую куртку, вытертую на локтях. На его голове красовалась видавшая виды фетровая шляпа, не редко во время конных прогулок заменявшая королю зонт.
– Что скажешь? – Людвиг безотрывно смотрел на лебедя, тем не менее Пфистермайстер чувствовал, что внимание короля сосредоточено на чем–то ином. На чем–то, чего секретарь не может увидеть или даже почувствовать.
– Это правда? – Пфистермайстер услышал, как предательски задрожал его голос. Он попытался вернуть себе обычный тон, но ничего не получилось. – Это правда, что вы хотели шагнуть с крыши? – приглушенно спросил он.
– Я хотел пройти в обозначенные там врата, а не покончить с собой. Это не одно и то же! – Людвиг раздраженно повел плечами, и секретарь вздрогнул, решив, что невольно обидел короля.
– Я не хотел сделать вам больно, Ваше величество. Я только… – Пфистермайстер посмотрел на лебедя, тот закончил с туалетом, принявшись теперь ловить в воде мелких рыбешек. – Я только хотел сказать, что, наверное, не смог бы вот так… в неведомое… совершенно без гарантий…
– Кто сказал тебе про то, что я пытался уйти? – Людвиг снял шляпу и теперь обмахивался ею, становилось душно.
– Дама Эсклармонда, – Пфистермайстер хотел уже подняться и уйти, но король неожиданно остановил его вопросом.
– Вы давно знакомы с госпожой де Фуа?
– Мы разговариваем около двух недель. Госпожа просит меня записывать за нею, – Пфистермайстер сглотнул слюну. – Ваше величество, я хотел сказать, что буду свидетельствовать, что дама Эсклармонда и ее спутники реальны. И что я много раз общался с ними, и моя жена была удостоена чести прислуживать госпоже де Фуа. Извините, но вы же понимаете, что в замке нет женской прислуги, в то время как госпоже необходимо…
– Кто–нибудь из замка или моей свиты еще общался с рыцарями Грааля? – Людвиг обернулся, вглядываясь в конопатое лицо секретаря.
– О, да, если нужно, я могу составить список… все они верные люди… и все пойдут за вас на смерть. Они будут свидетельствовать перед членами комиссии. Никто не сможет обвинить вас, назвать рыцарей Грааля плодом воображения или галлюцинациями, после того как мы все будем свидетельствовать…
– Пустое, – король поднялся и пошел в сторону замка, Пфистермайстер следовал за ним. Увидев, что Людвиг возвращается, приставленные к нему охранники поднялись со скамейки и проследовали за ним.
– Простите меня, Ваше величество! Я понимаю, что нам будет трудно опровергнуть все, что будет предъявлено. Но вы… я хочу понять, Ваше величество. Вы ведь собираетесь уйти. Совсем уйти. В другой мир? Вроде того, о котором пишет господин Жюль Верн? На другую планету… я не знаю. Почему вы считаете, что, уйдя отсюда, вы не погибнете? Почему вы не думаете, что покинете этот мир, уйдя в могилу, как все люди? Откуда вы знаете, что дама Эсклармонда не присланная вам в искушение адская гурия, явившаяся сюда ради погибели вашей души? Где и когда вообще описывалось, как люди, не будучи умершими, уходили на небеса?
– Отчего вы мучаете меня, Пфистермайстер? – Людвиг остановился, опустив голову. – Неужели непонятно, что я уже давно на все решился. Что я готов уйти за своей дамой по первому ее слову.
– Но если она приведет вас в ад? – Пфистермайстер задрожал, понимая, что говорит ужасные вещи.
– Значит, я отправлюсь в ад, – на глаза Людвига навернулись слезы, порывисто он обернулся к секретарю и сжал его руку. – Если это вызов, я приму его как вызов. Если приказ – как приказ. У меня всего один шанс любить. Если же меня ждет погибель и ад, то я не понимаю, чем ожидающий меня в грядущем ад хуже ада на этой земле?
Ведь пройдет совсем немного времени, и я, преданный, буду осмеян и отправлен на муку. Меня заточат в каком–нибудь маленьком замке, посадят на цепь, обреют голову и будут закармливать ядовитыми веществами, пока я не утрачу самой способности мыслить.
Что же я потеряю в этом мире, кроме своих же страданий?
– Но ваши замки? Прекрасные замки, которые были построены вашими усилиями. Грот Венеры, хижина Хундинга…
– Полно вам, я строил их не для себя, – отмахнулся король.
Гибель богов
Когда–то давно дочери Рейна, русалки, хранили на дне великий клад – золото Рейна. Беззаботно плескались они, играя и поддразнивая влюбленных в них юношей. А почему не подразнить, когда те все равно приходят на берег, чтобы лить слезы, играть на лютнях или состязаться друг с другом, показывая свою удаль.
Однажды на берег Рейна пришел карлик Альберих, который тоже влюбился в прекрасных русалок, умоляя одну из них подарить ему свою любовь. Но русалки только насмехались над подземным кузнецом: к чему им нибелунг–гном, когда рядом так много молодых и статных юношей.
Альберих понимал это, но все равно сидел на берегу, жадно следя за русалками. Вскоре они перестали замечать маленького человечка, и тут нибелунг впервые услышал о кладе и связанным с ним предсказанием.
