— За Царя, за Отечество! — крикнул боярин.
— За Царя, за Отечество!!! — воодушевленно отозвалась дружина. И это было уже не прежнее деморализованное воинство, но сплоченный боевой отряд, готовый ради спасения Родины совершить любые чудеса ратного подвига.
* * *
— Что это мы так усердно ищем? — услышала за своей спиной Баба Яга.
— Да так, почитать перед сном, — не растерялась она и, обернувшись, увидела перед собой Даму В Черном.
— И кот твой тоже, я вижу, большой книголюб? — небрежно, будто продолжая светскую беседу, говорила Дама, помахивая алым веером.
— Да, вы знаете, — воодушевилась Яга, — как дорвется, так за хвост не оттащить. Все читает и читает. И даже по ночам. Свечек на него не напасешься. Я уж ему говорила...
— Мне все время кажется, что я вас где-то видела, — совершенно не обращая внимания на болтовню Яги, проговорила Дама.
Яга заметно побледнела и невпопад выпалила:
— Да, мне многие говорили, что я похожа на Пугачеву... — И осеклась под пристальным взглядом Дамы.
— Мне кажется, не помешает позвать стражу, — зловеще процедила та. И, резко повернувшись, направилась к дверям, но в этот момент подскочивший кот намертво вцепился в ее юбки. Дама даже онемела от такой наглости и совершенно неожиданно завопила дурным голосом:
— Помогите! Убивают!!
Дверь в библиотеку распахнулась, как по команде. В ней маячили физиономии Каширского и Херклаффа. Но дверь оказалась узковата для двоих, и они, бранясь друг на друга, благополучно в ней застряли.
— Щелкай пальцами! — крикнул Яге кот, продолжая удерживать истошно визжащую Даму.
Яга вытянула руку, и... и здоровенная шаровая молния полетела в сторону двери. Два заклятых друга, маг и людоед, проворно залегли. И вовремя. От дверного косяка на них полетели щепки и камни. Дама в ужасе рванулась что есть сил и, оставив свои черные юбки в когтях кота, побежала к дверям. Там она, споткнувшись о лицо Каширского, упала, дрыгая в воздухе ногами в черных чулках и продолжая издавать вопли на манер полицейской сирены.
— Бежим! — бросил Яге кот, уже направляясь к противоположной двери.
— А книга?
— Уже у меня! Бежим скорее, а то они скоро очухаются!
И Яга, выпустив еще парочку молний в сторону двери, поспешила за котом, сжимавшим в лапах объемистый фолиант.
А за кучей-малой из мага, людоеда и садомазохистки возникла готическая фигура князя Григория.
— Лежим? Отдыхаем? — зло и ехидно осведомился он.
— Да я их!.. — придушенно выкрикнул Каширский. — Пусть только с меня слезет эта..
— Я вам не "эта"! — окрысилась Дама, — они меня раздели и хотели... Ай! Перестаньте кусаться! — взвизгнула она, обращаясь уже к Херклаффу, приложившемуся зубами к ее белому бедру.
— А фы менья не искушайте! — отозвался тот.
Мрачно взиравший на все это безобразие князь в конце концов не выдержал и, топнув ногой, рявкнул:
— Встать! Догнать и поймать! Немедленно! — И процедил сквозь зубы: — Придурки.
* * *
Скоморошья повозка весело катилась по колдобинам Мангазейско-Царьгородского тракта. Лошадьми правил Антип, а Дубов с Мисаилом сторожили дядю Митяя, который содержался связанным в "соломенном закутке". При этом они вели неспешную беседу.
— Ну расскажи, Савватей... то есть Василий Николаич, как ты все-таки его выследил? — спрашивал Мисаил.
— Ну, это долгая история, — махнул рукой Василий.
— Так ведь и дорога не близкая, — возразил скоморох. Василий поудобнее устроился на низенькой скамеечке и приступил к повествованию:
— Главное в нашем деле — уметь увидеть связь в вещах и явлениях, которые, казалось бы, ну никак не связаны между собой. И могу сказать тебе, а заодно и себе в утешение — то, что мы претерпели в переходах княжеской усыпальницы, не прошло напрасно.
— Ну еще бы, — подхватил Мисаил, — у меня до сих пор, чуть вспомню, коленки дрожат...
— Нет-нет, я в другом смысле, — перебил Дубов. — Как ни странно, именно там, на кладбище, и находился главный ключ к разгадке многих тайн.
Мисаил кивнул, хотя по его лицу Василий увидел, что тот из его речений мало что понял. Тогда детектив стал объяснять в более популярной форме:
— Помнишь ту белокаменную часовню с изваянием маэстро Черрителли? Будь у меня такая же безупречная память, как у тебя, то я, конечно же, запомнил бы надпись, адресованную дорогому Мелхиседеку Иоанновичу от скорбящих вдовы, сына и дочери. Но, конечно, столь редкое и невыговариваемое имя в моей памяти не задержалось. А зря — иначе я сразу насторожился бы, когда его услышал, — Василий указал в сторону закутка. — Димитрий Мелхиседекович. И только оказавшись еще раз на кладбище и своими глазами прочтя надпись под изваянием, я сообразил, в чем дело. И вот тут-то я припомнил ваш с Антипом рассказ, который поначалу пропустил мимо ушей как не имеющий прямого отношения к нашему делу.
— Какой рассказ? — несколько удивился Мисаил.
— Ну, о том человеке с бородой, что чуть не ежедневно ходит молиться в семейный храм-усыпальницу Загрязевых. И уж тут все встало на свои места: этот бородач — ни кто иной как дядя Митяй, или Димитрий Мелхиседекович, сын того Загрязева, которого изваял знаменитый Черрителли. Но столь часто он посещает усыпальницу отнюдь не для молитв за упокой души своих родственников, а с несколько иными намерениями.
— С какими? — не понял Мисаил.
— Через особый подкоп наш уважаемый дядя Митяй забирался в запутанные ходы-переходы усыпальницы князей Лихославских, где в одном из укромных уголков он и оборудовал известный нам тайник. В котором складывал изъятые из оборота золотые монеты и драгоценности. Потом он их, конечно, переправлял куда-то дальше, но этими махинациями займутся более компетентные органы.
— Кто-кто?
— Ну, следователи, или как они там зовутся, из сыскного приказа.
Василий прислушался — из закутка донесся сдавленный стон. Это дядя Митяй, услышавший разъяснения Дубова, постигал народную мудрость о том, что "и на старуху бывает проруха". Или, выражаясь более высоким слогом — "на всякого мудреца довольно простоты".
— Теперь относительно прочего, — продолжал Василий уже громче, чтобы их пленнику не приходилось напрягать слух. — Господин Загрязев был настолько уверен в надежности и недоступности своего тайника, что держал там улики против себя. Я имею в виду сведения о передвижении драгоценных монет и список своих жертв с подробной сметой, во сколько обошлось то или иное убийство. И хотя некоторые имена были замазаны, а некоторые изменены, мне не доставило особых трудностей догадаться, что Садовая — это Миликтриса Никодимовна, живущая в Садовом переулке, а замазанным было имя некоего Евлампия из Каменки, убийцы воеводы Афанасия. Вернее, наемного исполнителя, так как истинный убийца даже не Загрязев, а те могущественные и влиятельные силы в Царь-Городе, что за ним стоят. Но, я надеюсь, Димитрий Мелхиседекович проявит здравый смысл и не станет упрямиться в раскрытии нитей заговора.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
