— А по-моему, это только начало, — обреченно вздохнул Антип.
— Кричите, кричите, — продолжал между тем свое ворчание "покойник". — Я вас не боюсь, потому как вы мевтвецы, а я ешшо живой... И так скоро помивать не собиваюсь...
— Вперед! — вполголоса скомандовал Дубов. — Он-то нас и выведет, куда надо. И умоляю вас, старайтесь не шуметь.
Держась за руки, гуськом все трое дошли до конца коридора, откуда продолжал доноситься голос. Там коридор упирался в другой проход, и шагах в тридцати слева от себя путники увидели какую-то темную фигуру, держащую в руке фонарь. Светильник раскачивался, и по неровным стенам металась тень незнакомца.
— Вперед, за ним, — шепотом велел детектив, и вся троица, стараясь не создавать лишнего шума, двинулась вслед за темной фигурой.
— Он заведет нас в самую преисподнюю, — не удержался от замечания Мисаил. И вполголоса добавил: — Как одинок среди немых гробов Сей еле слышный голос человека...
— Мисаил, помолчи, пожалуйста, — с еле сдерживаемой яростью попросил Дубов. Он внимательно прислушивался к ворчанию человека со светильником:
— И эта Мивиктьиса — дура стоевосовая... Все кругом — или дураки, или воры, как с такими дело иметь...
Василий слушал и диву давался — неужели это злобное бормотание принадлежало тому самому Седому, или дяде Митяю, которого он поначалу принял за ново-мангазейского бургомистра и который так очаровал его в доме Миликтрисы Никодимовны? Но сомнений не оставалось — то был именно он.
Вдруг стены узкого тоннеля раздвинулись, и фонарь Седого осветил своды знакомой залы с мраморным гробом посередине — оказывается, Василий сбился с пути в непосредственной близости от конечной цели подземного путешествия.
И не успел дядя Митяй сдвинуть факел, чтобы проникнуть в тайник, как в зале раздался грозный голос: "Руки вверх!", а следом ярко вспыхнул второй фонарь, резко высветив на фоне замшелой стены три темных силуэта. Дядя Митяй попятился было к одному из четырех выходов из залы, однако Дубов, подскочив, схватил его за шиворот и вернул на середину.
— Сопротивление бесполезно, дядя Митяй, — крикнул детектив, и его слова громовым эхом отозвались под высокими сводами. И, понизив голос, добавил: — Или прикажете называть вас полным именем — Димитрий Мелхиседекович Загрязев?
— Зовите, как хотите, — ответил дядя Митяй, расплывшись в доброй улыбке, совсем не соответствующей его незавидному положению. — Я вижу, что вы меня высведили. Очень ховошо. Ну вадно, я понимаю, что вам нужны деньги, — продолжал он, безмятежно переводя взор с Василия на скоморохов. — Сотня зовотых вас устроит? Или надо больше?.. Чевт побери! — спохватился дядя Митяй. — Вы же сведили за мной, а не за Дубовым!
— Это не совсем так, дядя Митяй, — усмехнулся Дубов. — Дубова я могу предъявить вам хоть сейчас.
— О, пьеквасно! — обрадовался Седой. — Вы что, пьиташшили его прямо сюда? Ну, тогда отпадают и хвопоты по сокрытию тела.
— Д-да, пожалуй, — согласился Василий и извлек из внутреннего кармана какую-то маленькую баночку. Когда он открыл ее, то по смрадному подземелью разнесся весьма приятный запах, исходящий от зеленоватой мази, что была в баночке. Детектив помазал себе лицо и что-то прошептал. И тут произошло нечто совсем неожиданное: черты лица резко изменились, став более мягкими, куда-то исчезли залысины, и перед скоморохами и дядей Митяем предстал совсем другой человек.
— Дубов! — в ужасе вскрикнул дядя Митяй и в изнеможении опустился на сырой пол.
— Совершенно верно, я — Василий Дубов, — будничным голосом произнес детектив. — Вижу, вы меня сразу признали.
— Возьмите все, — вдруг залепетал дядя Митяй, ползая по полу, — все бевите, только не губите!..
— Встаньте! — брезгливо бросил Дубов. — Проигрывать тоже нужно достойно.
— Все возьмите, все, — истерично бормотал Седой, — я вам дам еще больше, гораздо больше...
— Сколь мелок он, сколь жалок, сколь ничтожен, — не удержался Мисаил от цитаты из какой-то душещипательной трагедии.
— Вот именно, — одобрительно кивнул Дубов. — С одним только добавлением — на совести этого человека не менее трех загубленных человеческих душ. А если хорошенько посчитать, то и гораздо больше.
— Непвавда! — подал голос дядя Митяй. — Ну посмотрите на меня, какой же я убивец? Я и мухи не способен обидеть.
— О ваших отношениях с мухами я ничего не знаю, — ледяным тоном ответил детектив. — А что касается людей, то сами вы их, конечно же, не убивали. За вас это делали другие. Раньше — некто Манфред Петрович, которого вы убрали за то, что он слишком много знал, а в последнее время — некие Анисим и Вячеслав. Именно они убили сначала Манфреда, а затем еще ряд людей, в том числе отставного военного Данилу Ильича и даже духовное лицо — отца Нифонта, который в поисках своего племянника Евлампия узнал больше, чем ему было положено. Если желаете, я могу сказать, во сколько монет вы оценивали человеческие жизни, но это, конечно, уже частности.
— Я это девав ради Очечества! — пискнул дядя Митяй. — Будущие поколения меня опвавдают!..
— Едва ли они вас оправдают за то, что вы подготавливали почву для завоевания Новой Мангазеи князем Григорием, — возразил Дубов, — и с этой целью устраняли всех, кто мог вам в этом помешать. Правда, поначалу я не мог понять, какую роль во всей вашей деятельности играет Миликтриса Никодимовна, но теперь, кажется, понял: она поставляла для вас "одноразовых" исполнителей для совершения таких убийств, которые нельзя было поручить деятелям вроде Анисима и Вячеслава. Не так ли, дядя Митяй? — Тот молчал, угрюмо уставившись в пол. — Ясно, что воевода Афанасий — это значительная личность, и его убийство непременно должно вызвать самое тщательное разыскание. И если бы нашли наемников, то могли бы открыться и другие их деяния, и в конце концов вышли бы на вас. А так — Евлампий делает свое дело, то есть убивает Афанасия, потом бесследно исчезает, тут уж постарались все те же Анисим с Вячеславом, и если даже следствию что-то удастся раскопать, то до истинного убийцы им так просто не добраться.
— Но ты же добрался, Савватей, то есть... — замялся Антип.
— Зовите меня по-прежнему, Савватеем, — улыбнулся Дубов. — А если хотите, то Василием Николаичем. — Да, я добрался. Но это моя работа и мой долг, — не без некоторого пафоса произнес детектив. — Теперь встает новый вопрос — что делать с ним?
— То есть? — тряхнул волосами Мисаил.
— Какого наказания достоин этот человек, дядя Митяй, он же Седой, он же Димитрий Мелхиседекович Загрязев, за свои черные деяния?
— Пьекватите этот самосуд! — захорохорился дядя Митяй. — Я требую, чтобы меня судил Мангазейский суд, самый ствогий и спваведливый!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
